И нигде не чувствовал он такой суровой отчужденности, как в молчании прошедших недавно людей, в этом бесстрастном покое древнего русского города.
- Все теперь решится под Москвой, - сказал он. - И все, что можно, бросим отсюда в "Центр". Я говорю о твоих агентах, Эрих. Все делают люди, хотя они же, чтобы лучше уживаться с собственной глупостью, выдумывают богов...
XX
Окруженные под Киевом армии были рассечены танковыми ударами. А дивизчи, потерявшие связь между собой и штабами армий, ломая заслоны, отходили к востоку. На дорогах стояли подбитые немецкие танки, раздавленные двуколки с армейским имуществом, бились в постромках раненые лошади, то и дело рвались шальные, неизвестно откуда выпущенные снаряды.
Эскадрильи "юнкерсов" бомбили мосты и леса. Повсюду громыхала артиллерия. Фронт, хотя и разрубленный на части, продолжал наносить удары. За эти дни Андрей видел и яростные атаки целых полков, и артиллеристов, кативших орудия в цепи пехоты, и захваченных уже тут, в окружении, пленных немцев. Курсантам тоже приходилось оставлять грузовики, ходить в атаки, чтобы расчистить путь.
На третий день вечером их остановили бойцы у села Городищи. Здесь недавно шел бой. Чадила немецкая самоходка, виднелись свежие пропалины от мин.
Из разбитой снарядом хатки, возле которой стоял штабной броневичок, вышел тонкогубый капитан в накинутой на плечи шинели.
- Курсанты? - недоверчиво переспросил он, разглядывая Солодяжникова, давно небритого, с забинтованной рукой, опухшим лицом, раненного еще в бою на аэродроме, и бойцов, сидевших в кузовах грузовиков.
- Управляющий банком из Киева и один летчик с нами, - проговорил Солодяжников.
- Езжайте направо, - сказал капитан. - В овраг.
Там разберемся, кто вы такие.
И он пошел впереди грузовиков, кутаясь в шинель, будто его трясла лихорадка.
Овраг был забит войсками. Командиры выкрикивали номера частей, строили бойцов повзводно. Тут стояли еще два броневика, упряжки артиллерийских лошадей, кухня.
Андрей увидел члена Военного совета фронта Рыкова, который говорил что-то молодому полковнику.
На плече у Рыкова висел автомат.
- Кто такие? Откуда? - спросил Рыков и, должно быть узнав Солодяжникова, а затем и Андрея, жестом остановил начавшего докладывать капитана.
- Старший лейтенант... Ну, здравствуй! - он протянул Солодяжникову короткопалую руку. - Молодцы, что вернулись. Рассказывать будете потом. Вернулись - и хорошо. Да, зажали нас в колечко. Зажали!
Хотя Рыков говорил бодро, мышцы лица оставались неподвижными, словно этот бодрый тон предназначался лишь для Солодяжникова и курсантов, а сам он не мог отбросить другие мысли, сковавшие его обычную живость.
- Где машины взяли?
- Это мои грузовики, Евгений Павлович, - опередив Солодяжникова, сказал управляющий.
- А-а! И ты здесь... Почему здесь?
- Аэродром, Евгений Павлович, был захвачен.
- Десант, - кивнул Рыков. - Знаю. - Он повернулся к стоявшему за его спиной полковнику: - Но как узнали, что мы к аэродрому двигались? Откуда узнали?
Проглядел ты, Сорокин, проглядел.
- Хотели отбить аэродром, - проговорил Солодяжников. - И не вышло.
- Да, да! - сказал Рыков. - Все знаю... Ну-ка, выгружайтесь. Машины для раненых нужны.
Солодяжников приказал Андрею выстроить курсантов. Это было сделано, и Рыков, оглядев строй, проговорил:
- Молодцы, молодцы!
- Там еще банковские документы. Куда их? - напомнил Андрей, потому что управляющий молчал.
- Все сжечь! Что? Какие еще документы? - Рыков недоуменно взглянул на управляющего. - Ну-ка, ну-ка! Давай сюда.
Шофер забрался в кузов и сбросил один мешок.
Щеки управляющего стали землисто-серыми, испуганно забегали выпуклые глаза, как будто он хотел спрятаться и не знал куда.
- Посмотри, Гымза, - сказал Рыков, - какие документы.
Капитан торопливо присел, оторвал пломбу и, запустив руку в мешок, достал тугую пачку сторублевок.
- Хороши документы! - не удивившись, а точно этого и ожидая, сказал капитан. - Новенькие! А?
- Это, - заговорил управляющий осевшим голосом, - это, Евгений Павлович, остатки.
- Та-ак! - протянул Рыков, но теперь выражение глаз его было иным, он как бы заново разглядывал управляющего. - Ты докладывал, будто все отправил в Москву. Ну, что тут поделаешь!.. Сколько украл?
Ярость уже клокотала в нем, видимо, она накапливалась давно, вместе с горечью за неудачи, за бессилие изменить что-либо, когда на глазах разваливался фронт, и всю эту ярость он вложил в быстрый, как Удар, взмах ладони, просекшей воздух:
- Арестовать!
- Евгений Павлович!.. Это...
- Арестовать! И под суд...
- Гымза, - сказал капитану полковник Сорокин.
Займитесь им...
- Есть! - быстро ответил капитан и крепко взял онемевшего управляющего за локоть.
- Деньги сжечь! - приказал Рыков. - Курсантов назначим командирами взводов. Полк тут формируем.
Идем, старший лейтенант, и ты, лейтенант. Доложите командующему.
В низкой хатке собрались генералы штаба фронта.
Худощавый, с гладко зачесанными каштановыми волосами и чуть одутловатым лицом начальник штаба Тупиков говорил:
- Мы оказались у слияния рек Многа и Удай.
Мосты контролирует противник. На восточном берегу моторизованные части Гудериана.
Кирпонос в белом кителе, испачканном глиной, заложив руки за спину, стоял у окна.
- Радиостанция у нас вышла из строя, - продолжал Тупиков. - Связи нет.
- У нас три тысячи штыков, - быстро сказал Рыков. - Надо прорываться! Иначе Гудериан уплотнит фронт.
- Я не пойму, отчего Ставка задержала разрешение на отход войск, проговорил Тупиков. - Было ясно...
- У Ставки не один фронт, - хмуро бросил Кирпонос. - Мы сковали две танковые армии противника, И еще: Верховный главнокомандующий сказал посланнику Рузвельта месяц назад, что фронт осенью будет западнее Киева.
- Есть объективные причины, - возразил Тупиков.
У Кирпоноса вдруг стало такое лицо, что Андрей за него испугался. Однако генерал-полковник лишь криво усмехнулся.
- Это и есть объективная причина, - тихо сказал он. - Мы не удержались. Головы надо снять! Если бы организовали войска, ударные группы, круговую оборону... А мы управление потеряли. Не готовились целым фронтом в окружении драться. Не было такого еще...
Когда Солодяжников и Андрей вернулись к оврагу, там горел костер. Но тугие пачки денег лишь обугливались.
- Бензинчиком надо кропить их, - советовал шофер в кожаной фуражке. Зараз и мильены погорят, как цигарка.
- Давай, - согласился Лютиков. - Вот хапнул...
То-то и сидел на мешках. Ну, фармазон! А теперь жги.
Слезы аж капают.
И у него действительно слезились глаза. Едкий дым курился от пачек.
- Значит, окружили целый фронт, - переговаривались курсанты, толкая штыками в огонь связки денег. - Вот как...
- Да пробьемся, - сказал Иванов. - Не такое было...
А если взводными назначат, должны и звание присвоить. Долго ли командующему написать приказ?
- Будет он тебе писать в окружении!
- Как же взводному без этого? Пошлют меня бойцы к едреной фене. А кубики давно приготовлены. Только нацепить...
И никто, кроме Лютикова, не жалел сгоравшие миллионы, никто просто сейчас не думал о них.
Солодяжников построил курсантов и увел их к хатке, где был штаб фронта.
XXI
К востоку по гребням холмов окапывались немцы.
Было видно, как суетились они там. А в овраге скопище людей уже расползалось. Курсанты, назначенные командирами взводов, строили бойцов. Доносились сорванные, хриплые голоса:
- Ра-авняйсь!.. По порядку номеров...
- Живот убери. Как стоишь?..
- Смирно!..
У догоравшей кучи денег сидели теперь лишь Андрей с Лютиковым и раненый пилот в прожженном комбинезоне.
- Наверное, скоро двинемся, - заметил пилот.
