- Так-то лучше, - засмеялся Кениг. - Я бы сейчас атаковал их. Ведь наступает годовщина пакта Берлин - рим - Токио. И флаг над Киевом украсит не только день моего рождения.

Лемке отстегнул карман ранца, извлек небольшую книжечку.

- Если господин лейтенант позволит, - сказал он, - я взгляну гороскоп.

- О-о! - протянул Кениг. - Что же там?

- Сентябрь... Девятнадцатое число, - бормотал Лемке, перелистывая истрепанные страницы. - Вот...

Родился господин лейтенант под тайным покровительством Меркурия. "Характер глубокий, ум практический..."

А Густав, взглянув через плечо Лемке, увидел, что там написано: "Характер вздорный..."

- "Рожденные под знаком Меркурия, - читал Лемке, - от всех требуют большой точности. Любовь к порядку и чистоте является главной чертой..."

И опять Густав заметил, что фраза кончилась другими словами: "Переходит в манию".

"Ну и подхалим этот Лемке", - усмехнулся про себя Густав.

- Не верю предсказаниям, - отозвался Кениг. - А в этом что-то есть. Я с детства люблю чистоту и порядок.

- И я не верю, - угодливо сказал Лемке. - Но вы точно подметили... Никто не знает, как складываются характеры. А что-то влияет на это. Может быть, влияет космический магнетизм? Люди на практике уяснили какую-то связь времени рождения и черт характера.

- Между прочим, Лемке, - сказал Кениг, - вы родились под иным знаком?

- Да, господин лейтенант.

- И этот знак, видимо, не дает любви к порядку?

Если не очистите мундир от грязи, я накажу вас... Кроме того, запомните, что высказывать мнения, пока я не просил об этом, совершенно незачем.

- Слушаюсь, господин лейтенант, - вытаращив глаза, ответил Лемке.

Кениг был круглощеким двадцатилетним шатеном.

Тонкие губы всегда оставались у него приоткрытыми, словно он давал возможность любоваться своими крупными чистыми зубами. Он пробыл на фронте лишь неделю, и атака утром, когда русские отошли, явилась для него первым настоящим сражением.

- Пора, пора атаковать, - заметил Кениг. - Сидим тут бессмысленно второй час.

- Вероятно, подтягиваются танки, - сказал Густав, - чтобы не дать русским отойти к городу.

- Танкисты всюду идут первыми, - буркнул Кениг. - И забирают награды.. Примите командование взводом, унтер-офицер. Я отправлюсь в роту.

"Кениг еще и дурак, - подумал Густав. - Но имеет офицерские погоны, и, будь я умнее в сто раз, обязан выполнять любой его приказ. Да, важны не заслуги, не ум, а чин. Тогда любой умница будет стоять навытяжку. Кто же при этом оказывается в дураках?"

Согнувшись и придерживая автомат на груди, Кениг побежал через сад. Густав молча взял из рук Лемке книжицу. Любопытство толкнуло узнать, что написано и о его судьбе.

- Интересно бывает почитать о своих достоинствах, - тихо заговорил Лемке. - У каждого есть три характера: один знаешь сам, другой видят люди, а третий уже истинный. Как в трехактной драме. И сколь бы хорошо ни написаны по отдельности акты, они только вместе дают общий сюжет. Вот Брюнинг, - Лемке кивнул на пулеметчика, лицо которого, с маленькими глазками, черными усиками под широким носом, выражало тупое самодовольство. - Брюнинг третий день важничает. Он узнал, что родился под одним знаком с фельдмаршалом Гинденбургом. И когда захватили село, первым делом начал ловить кур. Фельдмаршал Гинденбург любил куриное мясо. Обратили вниманиэ, господин унтер-офицер, сколько там кур? Эти русские дикари жили совсем неплохо. Конечно, у них мазаные хаты и голый земляной пол, тогда как вокруг лес Должно быть, они закоренелые лентяи...

- К чему ты клонишь, Лемке? - спросил Густав

- Если господин унтер-офицер отпустит меня на десяток минут, то я притащу молока и яиц. Мы хорошо позавтракаем. Лейтенант ведь не забудет съесть цыпленка на ротной кухне.

- Нет, Лемке, - усмехнулся Густав, - дождемся Кенига. И советую хорошо вычистить мундир.

- Я не могу понять, отчего русская земля так липнет ко мне?

- Да, Лемке, это удивительно, - кивнул Густав. - Могу только напомнить, что в атаку бегут, а не ползут На брюхе. Следующий раз я дам тебе пинка в жирный зад!

Лемке вздохнул, подобрал грушу и, комично шевеля большим носом, стал обнюхивать ее. Листая страницы книги, Густав искал даты ноября. В этом месяце родилась Паула. Мысль о ней будто и на расстоянии заставляла испытывать какую-то силу ее притяжения А Элона, та хрупкая юная девица, вспоминалась лишь как часть забавного эпизода с ее отцом.

За русскими окопами бухнула пушка. Вой снаряда повис над яблонями. Густав уткнулся лицом в землю.

Разрыв опахнул его тугим жаром, что-то скребнуло по каске.

"Засекли, - мелькнуло у него. - Эта дурацкая очередь пулемета..."

Вскинув на мгновение голову, он увидел опрокинутый пулемет и Брюнинга, спину которого наискось до шеи рассек осколок. Другой солдат лежал возле него.

Желтоватая муть дыма клубилась над убитыми. Страх, жесткий, мутный, как дым, проник в Густава с шуршанием нового снаряда. Гибнуть, когда война почти окончена и русские со дня на день капитулируют, - вот что ему казалось ужасным. Однако снаряд разорвался дальше. И сразу послышался треск пулеметов, знакомый посвист пуль. Русские начали контратаку.

Два маленьких броневика, тарахтя пулеметами, катились в цепи атакующих. А на левом крыле цепи среди зеленых гимнастерок выделялись полосатые тельняшки моряков. Моряки бежали кучно, опередив других и заходя во фланг.

Лемке, весь обсыпанный землей и листьями, пуча глаза, смотрел туда.

- Матросы, унтер-офицер!

- Быстро! - крикнул ему Густав. - Доложи командиру роты, что пулемет вышел из строя. Они хотят отрезать нас.

Лемке стал отползать, волоча свой ранец.

- Бегом! - крикнул Густав. Лемке вскочил и помчался на коротких ногах с такой быстротой, словно хотел опередить летящие пули. Беспорядочная стрельба из винтовок не могла задержать русских. Густав уже видел их яростные потные лица, поблескивающие штыки.

"Отходить, - решил Густав. - Через минуту будет поздно".

Но солдаты и без его команды уже начали отползать.

Пули, будто слепые осы, шлепались о деревья. Ктото пытался тащить раненого и сам упал. Бегущий около Густава ефрейтор изогнулся, выронил автомат...

Лишь несколько человек добежало к селу. Здесь, на окраине, торопливо устанавливали пулеметы. Но русские остановились в саду.

У крайней хатки Густав нашел Кенига и Лемке.

Щеки лейтенанта были такими, словно минуту назад он проглотил рвотное.

- Как это случилось, Зиг?..

- Атаковали броневики, - доложил Густав, - и матросы.

- Проклятье! Будто нарочно избрали момент, когда я ушел. Эти русские с отчаяния готовы на все. Но теперь мы их уничтожим!

Кениг взглянул на стоящих позади Густава шестгрых, побросавших свои ранцы, тяжело дышавших солдат.

Левее, где находился другой батальон, тоже вдруг началась стрельба.

В небе нарастал гул самолетов. "Юнкерсы" заходили к линии обороны русских. И словно грозовая туча всплыла над холмами, заслонив Киев. В частых громах утонула трескотня пехотного оружия. А на улицу села въезжали запыленные, лязгающие гусеницами танки.

Раскрашенные желтыми пятнами, они казались доисторическими мастодонтами среди уютных, беленьких хаток. За ними двигались грузовики с пехотой. Ломая плетни, танки расползались по огородам. День стал как бы жарче от накаленного металла, вони горючего.

- Приготовиться к атаке, - сказал Кениг. - Я думаю, русские там уже напустили в штаны.

Зеленая ракета повисла над селом. Взревели моторы танков.

- Вперед! - скомандовал Кениг.

"Рейнметалл" [Тяжелый немецкий танк], чудовищно широкий, с ребристыми бортами, за которым бежал Густав, ускорил ход, и солдаты начали отставать.

Русские не стреляли. Но, когда танки были уже около яблонь, послышались взрывы гранат. "Рейнметалл" крутнулся, окутываясь дымом, а из люка полезли танкисты. И тогда застучали выстрелы...