- Собственно, того батальона нет, - ответил Густав.
- То есть как?
- Засада русских танков.
- Да вы что? Лучший батальон дивизии!
Густав коротко рассказал, что произошло.
- Та-ак, - едва слышно протянул обер-лейтенант.
- Это вроде нибелунгов, когда они бились насмерть и факелами горели в огне, - возбужденно сверкая глазами, произнес Тимме. - Эпос наших дней! Как бы я описал, черт возьми...
- Но ты же не был там, - сказал Густав.
- В том-то и дело, - усмехнулся Оскар. - Героев никогда еще не создавали очевидцы.
Обер-лейтенант молчал. Он поднял рюмку и медленно, как пьют холодную, ломящую зубы воду, выпил кюммель.
"В нем что-то сломалось, - подумал Густав.- - Раньше он всегда был абсолютно уверен в себе, даже когда шел на пули".
- Я думал здесь о войне... Человеку хочется быстрее осуществить свои желания, - тихо сказал Винер. - А может ли он целиком увидеть процесс?
- Это книжная мудрость, - сказал Тимме. - Опасно закапываться в книги настоящему мужчине. Все просто: борьба приводит к жертвам, а жертвы разогревают борьбу. И царствует закон: Vae victis! [Горе побежденным! (лат.)] Поэтому сперва думают о том, чтобы не оказаться побежденными, а вовсе не о том, что будет когда-то... От мудрых книг люди глупеют. Каждому свое, черт возьми! Вот Густав сейчас думает, куда бы ему улепетнуть с красоткой. Это и есть жизнь!..
Тимме залпом выпил кюммель и снова налил рюмку.
- Да, - глядя в окно и будто не слушая его, отозвался Винер. - Мне пора возвращаться на фронт.
XXIII
Паула была чем-то взволнована.
- Мы погуляем немного, - сказала она. - Я устала Опять привезли раненых.
- И часто дежуришь ты? - спросил Густав.
- Три раза в неделю. А сегодня еще госпиталь посетил фюрер У одного солдата вырвана челюсть, и, когда фюрер наклонился, он заплакал от чувств. Фюрер сказал ему: "Нет ничего почетнее любой раны или смерти в бою". Паула говорила шепотом, как о таинстве, брови ее вздрагивали.
"Наверное, - усмехнулся про себя Густав, - и много раз слышанные банальные фразы приобретают в воображении людей особое значение, если это скажет человек, наделенный властью, потому что в его словах люди сами ищут необыкновенное".
- Дело в том, - проговорил он, - что я встретил Оскара Тимме. Учились вместе. И Тимме пригласил нас - Но, Густав, я не могу идти.
- Это не ресторан, а лишь открытая веранда. Тимме будет ждать.
- Тимме? - повторила она.
- Оскар приехал из Америки. Он журналист.
- Да, я читала его статьи.
- Это обыкновенный ужин, Паула.
- Не забывай, что у меня траур, - беря его под локоть, сказала она. Впрочем, если ты обещал...
Мимо двигался поток людей к станциям надземки.
Вечер как бы убрал яркость зелени аккуратных газонов, и Берлин приобрел серую однотонность, а черные шторы на окнах выглядели, как повязки слепцов. То и дело Густаву приходилось козырять встречным офицерам.
- У Оскара есть один пунктик, - рассказывал он. - Считает нашего брата чем-то вроде отмирающих ихтиозавров. Пока довез меня сюда, уверил, что женщины быстрее находят конкретную истину в любом случае, так как меньше заражены абстрактными теориями.
Тимме стоял рядом с плотной, широкобедрой женщиной. Он глядел в другую сторону.
- Это и есть Оскар Тимме? - спросила Паула.
- Ну, конечно.
- Странно... По газетным статьям он выглядит иначе: рослым и мужественным. Кто эта дама?
- Понятия не имею. Оскар решил меня удивить.
Тимме оглянулся, заметил Густава и помахал рукой
- Пуф... пуф! - воскликнул он, разглядывая Паулу. - А это Нонна, или фрау Тимме. Моя жена и так далее.
Паула и Нонна сразу окинули друг друга быстрыми взглядами, так же сразу отвели глаза, явно не понравившись друг другу, хотя изобразили приветливые улыбки.
- Да, Густав, я женился, - вздохнул Оскар.
- Очень рад, фрау Тимме...
- Для школьного товарища моя жена просто Нонна!
Ведь ты не какой-нибудь министр иностранных дел, - засмеялся Оскар.
- Если разрешите? - улыбнулся Густав.
- Конечно. Это легче переносить, - весело ответила она.
У Нонны были темно-рыжие волосы, грубовато-красивое, волевое лицо с пробивавшимися усиками на губе Короткую шею обвивала нитка с черными жемчужинами. Ноги ее были очень толстые, и легкие, изящные туфельки казались нелепо приклеенными к ним.
Оскар церемонно поцеловал руку Паулы, косясь на ее грудь. Это не укрылось от Нонны.
- Какие у нас хорошие манеры, - бросила она. - Это еще можно терпеть. А когда Оскар целовал руку чернокожей принцессе, меня весь день тошнило.
Тимме засмеялся и подмигнул, как бы говоря: "Для жены и великий человек бывает смешным".
- Столик заказан, - объявил он. - Коньяк, лимон и так далее. В окопах этого нет, Густав?
Они прошли на открытую веранду кафе, повисшую над берегом Шпрее. Кельнер показал столик, где уже стояла бутылка французского коньяка и холодная закуска. Нонна уселась первой. Короткая юбка натянулась, открывая тугое, словно выточенное из мрамора, бедро. Перехватив невольный взгляд Густава, она задорно улыбнулась, чуть щуря блеснувшие под ресницами глаза. И эта улыбка не то много обещала, не то спрашивала: "Ну, что?.. Твоей худосочной подружке далеко до меня?"
- Пожалуйста, господин Тимме, - суетился кельнер. - я сам обслужу вас. Надеюсь, место удобное? Отсюда хорошо видна река. Правда, теперь, когда стемнеет, в ней отражаются лишь звезды.
Тимме опять подмигнул Густаву, но уже с довольным видом.
- Есть русская водка, - сказал кельнер. - Дамам я хочу предложить бутылочку старого иоганнисбергера Или крымское вино мускат? Не очень тонкий, но запоминающийся букет.
- Несите две, - распорядился Оскар. - И русскую водку тоже.
- Я открою дверь в зал, - сказал кельнер. - На эстраде выступает бельгийская певица ..
Он ушел.
- Давайте выпьем, - предложил Тимме. - Черт побери, Густав, мы старые товарищи. Заметь, товарищество бывает лишь у мужчин. А отчего? Оттого, что мы неисправимые идеалисты.
Тощая бельгийка под аккомпанемент рояля пела о тоске солдата по любимой девушке. И низкий голос ее метался над Шпрее. Жена Оскара поглядывала то на Густава, то на Паулу, как бы стараясь угадать их отношения.
- Превосходный коньяк, - заметил Оскар. - А тебе, Густав, надо жениться.
- Интересно, каковы русские женщины? - спросила Нонна.
- Я их, конечно, видел, но издалека, - ответил Густав.
- Настоящие рыцари не болтливы, - лукаво сказала Нонна И затем начала спрашивать Густава о боях с грубоватой, чуть ли не солдатской прямотой. Слова, которые не печатают в книгах, звучали у нее легко и наивно, точно у ребенка, говорящего то, что услышал от взрослых. То ли ей нравилось бравировать грубостью, то ли она в этом находила оригинальность. А Густав терялся и вопросительно смотрел на Оскара.
- Язык богов, - хохотал Тимме. - В доме Нонны все называется просто, как оно есть, без интеллигентской шелухи.
Из разговора Густав узнал еще, что она дочь крупного партийного бонзы, в прошлом лавочника.
"Должно быть, люди, вознесенные к управлению и не имеющие запаса культуры, прикрываются грубостью, точно щитом, - подумал он. - Грубость всегда напориста: и в языке и в действиях... А Тимме ловко устроился".
Официант притащил зажаренных по-венгерски цыплят с розовой хрустящей корочкой, фаршированных черносливом.
- За рыцарей, - поднимая рюмку, сказала Нонна.
Цыплята были нашпигованы перцем, и от них горело во рту.
- В окопах таких цыплят не подают? - спрашивал Оскар. - А?.. Но там свои преимущества... Чувствуешь себя настоящим мужчиной...
Нонна пила рюмку за рюмкой, однако не пьянела, лишь глаза ее блестели ярче. И, когда бросала взгляды на широкие плечи Густава, ноздри у нее вздрагивали.
- Какой странный запах у вина! - проговорила она. - Тонкий и немного горьковатый.
