- С какими бандитами?
- Кто их знает? Вчера, рассказывают, за селом наших обстреляли.
Приподняв деревянную бадью, он плеснул остатки мыльной воды в печь. Головешки зашипели, пахнули едким дымом.
Кашляя и смеясь, как напроказившие мальчишки, они выскочили за дверь. Андрею было весело и легко, будто в тесной баньке осталась вся усталость и те чувства, которые испытал на берегу ерика.
Село гудело, точно потревоженное: чавкали на рысях по мокрой дороге копыта лошадей, взревывали моторы штабных броневичков А небо снова заволокло тучами.
У хатки стоял низенький командир в надвинутой до бровей фуражке, плащ-палатка его свисала до земли.
Широкие плечи капитана Самсонова белели в темном проеме раскрытого окна.
- Безобразие! - говорил низенький. - Отвечать не умеете! Да еще такой вид! Распустились! Где лейтенант здесь?
- Вам я нужен? - спросил Андрей.
Тот повернулся к нему, и края плащ-палатки разлетелись в стороны Под большим козырьком фуражки на узком лице двумя точками блеснули глаза.
- Именно.
И неловким быстрым жестом отдав честь, он представился:
- Старший лейтенант Солодяжников. Командир отдельной роты курсантов Вы назначены моим заместителем Приказ члена Воелного совета Рыкова. Явитесь через полчаса Связной укажет, где находимся.
- Есть, - машинально проговорил Андрей.
Старший лейтенант запахнул свою плащ-палатку, повернулся и ушел подпрыгивающей походкой.
- Что? - возмущенно проговорил Самсонов. - Оказывается, только старший лейтенант?.. Сопля на ножках! Я-то думал, генерал какой-нибудь... Стучит, понимаешь, кулаком в окно. Спрашиваю, чего надо?
А этот недомерок командует: "Ко мне! Бегом!.." Ну и фрукт! Хлебнешь ты с ним лиха...
- Отчего же? - засмеялся Андрей.
- Самые вредные, эти мужики-недомерки. В детстве их все колотят, и каждый сверху глядит, бабы вообще отворачиваются Ну и хочется взять реванш.
Андрею стало еще веселее. Полный запоздалого негодования, Самсонов распалялся все больше:
- Ну, каков!.. Эх, не знал, я б ему скомандовал!
И ты заместителем идешь?
- Что же делать? - сказал Андрей. - Приказ... Вот и расстаемся...
Капитан высунулся по пояс из окна, шепотом сказал:
- Зайди .. Она тут спит на лавке.
- Кто? - спросил Андрей, хотя и понял, о ком говорит Самсонов.
- Здесь радистка, говорю. Позвать?
- Нет, - сказал Андрей. - Все равно...
- Значит, уходишь так? - помолчав, сказал капитан. - И дурак... Ты, наверное, философ, лейтенант.
А я принимаю жизнь такой, какая она есть. Кто из нас прав, черт знает. Может быть, еще увидимся, обсудим этот вопрос. Ну, если не увидимся, будь здоров! - И снова шепотом добавил: - А женщины, брат, всегда остаются женщинами, для того созданы... Философам трудно жить, тем паче на войне. Эх, черт! Дай-ка обниму.
Руки Самсонова были теплыми, хранили еще запах другого, горячего тела.
Лютиков появился уже с автоматом и вещмешком.
- Слышь, малый, далеко нам топать? - крикнул он связному.
- Да рядом, - ответил боец.
- Рядом... А чтоб фаэтон людям после баньки дать, нет соображенья?
Молчаливой тенью у порога хатки выросла фигурка Ольги в чужой, длинной, наброшенной на плечи шинели.
- Эх, черт! - повторил Самсонов. - Куда глядишь, лейтенант?
Что-то опять как возле речушки толкнулось у сердца Андрея, но мягко, жалобно.
- Вот, - сказал он ей. - Уходим. Прощайте, Оля.
И, как говорится, не поминайте лихом.
Она молча, как-то совсем отчужденно, глядя поверх Андрея, вытянула из широкого рукава ладонь. Тоненькие пальцы были вялыми, очень холодными...
VII
Невзоров еще затемно вылетел из Москвы.
Для контрудара под Смоленском Верховный главнокомандующий приказал взять три механизированных корпуса и артполки резерва у Юго-Западного фронта. И Невзоров должен был ускорить отправку эшелонов.
Маленький транспортный самолет их приземлился у деревни западнее Киева. Едва Невзоров спустился на землю, как подбежавшие бойцы начали маскировать самолет ветками, обставлять копнами соломы. Откудато волнами докатывался грохот.
- Бомбят на шляху, - пояснил аэродромный механик, вытирая руки о замасленный комбинезон. - С утра бомбят. Тут "мессеры" летали. Чуть не угодили под них.
Он вытер грязным рукавом потное лицо и покатил к самолету железную бочку, покрашенную для маскировки в зеленый цвет. Через поле от села мчался открытый юркий "газик", вихляя, заваливаясь на рытвинах. "Газик" остановился у крыла самолета.
- Слушай, дорогой! - крикнул летчику, поднимаясь с сиденья, невысокий черноволосый капитан с темным лицом и крупным носом. - Кого привез? Привез кого-нибудь?
- Меня он привез, Арутюнов, - сказал Невзоров.
- Костя?.. Ей-богу Костя! - Арутюнов спрыгнул на землю. - Откуда взялся? Ты уже подполковник.
Вах!
И, тряся руку Невзорова, он с быстротой пулеметной очереди выговаривал:
- Сколько лет не виделись? Пять, шесть лет не виделись. И ты уже подполковник! Откуда прилетел, дорогой? А нам звонят: встречайте представителя генштаба.
- Все правильно, - улыбнулся Невзоров. - Это я.
- Ты и есть представитель?
Арутюнов отступил на шаг, вытянулся и, сверкая большими черными глазами, доложил:
- Капитан Арутюнов прибыл, чтобы доставить вас к месту.
- Поехали, Жора, - кивнул Невзоров.
- Все ждал, - говорил Арутюнов, усаживаясь на заднее сиденье. Генерала ждал, кого хочешь ждал, а тебя не ждал. Из нашего училища тебя первого встречаю. И в генштабе теперь!
- А помнишь, как спасал меня?
- Когда ты удрал в самоволку? На свидание? И я три наряда схлопотал. Вот жизнь была! Слушай, ты ведь женился! Аи какая девушка! Я не тебя спасал, я из-за нее готов был и десять нарядов получить. Мой привет ей!
- Дело в том, - сказал Невзоров, - что мы разошлись. Год уже...
- Зачем разошлись? - непонимающе уставился на него Арутюнов. - Не может быть! Как любила тебя!
Все курсанты завидовали. Я завидовал. Не может быть!
- Может, - вздохнул Невзоров. - Оказывается, и это может быть.
- Да-а, - глаза Арутюнова как-то вдруг потухли. - Совсем разошлись?
- Совсем, - глухо ответил Невзоров.
- Да-а, - повторил Арутюнов. - Как сказал один француз: лучший монолог женщины - это ее поцелуй.
И, в отличие от всех других монологов, чем он дольше, тем интереснее.
- Это к чему? - спросил Невзоров.
- Разговаривал, наверное, очень много... Едем, - добавил он, кивнув молодому шоферу в пропотевшей гимнастерке, с румяным, толстощеким лицом. В штаб едем!
Через полчаса Невзоров уже сидел в хатке, где располагался оперативный отдел штаба фронта, и Арутюнов указывал ему по карте движение войск. За стенкой беспрерывно зуммерили телефоны, и охрипшие голоса вызывали штабы армий, корпусов, дивизий, отдавали различные приказы, запрашивали наличие артиллерийских снарядов, боевой техники, выясняли обстановку.
- А здесь их танки прорвались к Житомиру, - говорил Арутюнов. - Теперь они должны где-то еще устроить прорыв. Мы уж знаем. И Ставка отбирает резерв.
- На Западном фронте обстановка еще сложнее, - заметил Невзоров.
- Они там портачат, а мы должны своими корпусами бреши затыкать?
- К Вязьме прорываются две немецкие танковые армии, - сухо ответил Невзоров. - Где ваши корпуса?
- Думали, что задержим? И тебя прислали, - усмехнулся Арутюнов, кивнув на окно. - Слышишь музыку? Еще ночью стали отводить корпуса. Это бомбят дороги. Командующий фронтом у нас точно выполняет приказы.
Тиская ладонью подбородок, он уже снова глядел на карту и последнюю фразу так невнятно проговорил, что трудно было понять: одобряет за это или осуждает командующего.
Помолчав, он спросил:
- А слышал про наши дела, про Вашугина?
- Подробностей только не знаю.
- Подробности такие. Ставка приказывает наступать. Вашугин с КП армии организовывает наступление дивизии. Дивизия прорывается в тыл немцев.
