В сводчатую комнату заглянул капитан, в чьем ведении находились восточные острова. Он спросил с порога:
- А ну, войско, сознавайся - кто тут "зайцы"?
Никто не ответил. Капитан покачал головой и ушел.
- Ш-ары на стоп! - скомандовал Щербаковский. - Орленок, м-ожешь перевернуть фотографию.
Алеша поднял голову и сел. Щербаковский наслаждался:
- Иван П-етрович, если захочет, роту спрячет. Сам м-алайский г-убернатор остался в д-ураках перед Щербаковским.
Никто уже не спал. Гранинцы гордо посматривали на новичков, еще не знающих фантазий мичмана и ждавших подробностей его взаимоотношений с малайским губернатором. Алеша же был доволен. Госпитальная палка осталась на материке. Он зажал меж колен новенький автомат, чувствуя себя великолепно в родной семье "детей капитана Гранина".
Но "языка" в этот раз не взяли. Мичман, вызванный к самому Кабанову, оправдывался:
- Хлипкие они, товарищ г-енерал. Его т-ронешь, он с копыт долой!
Кабанов любил шутку, но тут не до шуток. Гангут в осаде. До блокированного Ленинграда сотни миль. Из Кронштадта по минным полям прорвался тральщик и доставил данные Ленфронта: Гитлер отводит с перешейка дивизию, ее сменяют части союзника фашистов маршала Маннергейма. Необходима проверка. Нужен "язык".
- Возьмете его за перешейком,-приказал Кабанов.-Живого. А свой кулак поберегите для другого раза...
О суровости генерала Иван Петрович умолчал. Сказал, что хорошо поговорили и даже распивали чаи.
Выпал и растаял первый снежок. По октябрьской слякоти матросы хмуро шли к перешейку. Землекопы в противотанковом рву бросили работу: моряки идут на передний край - будет дело.
Метрах в пятидесяти от землянки четвертой роты Щербаковский остановил свое войско и сказал речь:
- Чтобы все б-ыли на высоте п-оложения! Вести себя среди пехоты чинно, б-лагородно. К-ому положено - к-озырять. Д-аже начпроду. У тебя есть д-обавления, комиссар?
- Нет, товарищ мичман, - сказал Богданыч. - Поддерживаю.
В землянке ждали гостей. Кабанов предупредил штаб бригады, чтобы к разведчикам строго не относились. Когда Щербаковский, войдя в землянку, вежливо поздоровался, ему дружно ответили все, а командир роты показал его войску на плюшевый диван: располагайтесь, мол.
- К-расиво живете. - Щербаковский с завистью щупал плюш.
- Как дома, - ответил командир роты.
Пришел и командир саперов Репнин. Щербаковский с удовольствием пожал протянутую лейтенантом руку и тут же спросил, зачем Думичева из отряда забрали, он теперь гранинец, его хотели переодеть в матросскую форму. Репнин вежливо сказал:
- Думичев мой верный сапер. Нашу форму он не сменит. Сегодня он будет вам помогать. Любопытно: думаете в поиск в бушлатах идти?
- А как же моряку идти в бой? - Щербаковский похлопал себя по груди щегольской бушлат сиял начищенными пуговицами.
- Перестреляют, - отрубил Репнин. - Передний край всю ночь освещен ракетами. Свет - как на Невском до войны. Весь перешеек два километра шириной, на двух километрах у них напиханы сотни солдат и десятки наблюдателей.
- Я уже приказал принести шинели, - вмешался командир роты.
Вечером приехал майор из полковой разведки. Скептически оглядел бородатого мичмана и стал инструктировать. Щербаковский дивился, как армейцы готовят поиск - солидно, спокойно. Большой у них опыт. Все хорошо: и прикрытие, и связь; даже батареи отсекут врага артогнем. Только "языков" у них почему-то нет... Майор предложил ему дойти с бойцами до окопа снайпера Сокура и там дожидаться возвращения разведчиков.
- А г-де я? - не понимая, мичман тыкал пальцем в карту.
- Вот здесь, за проволокой, - терпеливо объяснял майор,
- А они? - Щербаковский, бледнея, оглянулся на матросов.
- Через проход в минных полях и в проволоке они продвинутся вот сюда и тут перехватят дозор противника.
- Мичман Щербаковский всегда идет в-переди своих матросов!
Майор помнил приказ своего командира - не мешать инициативе моряков. Он снисходительно улыбнулся:
- Не совсем грамотно, но смело.
Путаясь в длинной шинели и чертыхаясь, Щербаковский шел за провожатым к переднему краю. За ним - Богданыч, Бархатов, Алеша и остальные матросы. На перешейке не осталось живого места. Не стронуты только огромные гранитные валуны, щербатые от частых ударов стали. Под одним из таких валунов находился секретный окоп- блиндажик снайпера, на удивление просторный, даже освещенный коптилочкой. На опушке леса провожатый спрыгнул в траншею, накрытую сверху бревнами и землей и, освещая фонариком туннель, пошел согнувшись вперед. Моряки, ошеломленные такой роскошью, шли по туннелю не дыша. У входа в блиндажик провожатый остановился, жестом показал-всем вылезать наверх, погасил фонарик и осторожно открыл лаз. Матросы по одному выскакивали и залегали за камнями. Щербаковский следил за их исчезновением с тревогой.
- Здесь переждем до ночи, - сказал провожатый. Заметив нерешительность мичмана, он рассмеялся: - Не беспокойся. Без тебя матросы не уйдут. Идем. Пусть пока лежат и присматриваются к той стороне...
Через короткое время донесся хрип включенного репродуктора. Нерусский голос с акцентом заговорил: "Внимание! Передаем приказ маршала Финляндии барона Маннергейма гарнизону Ханко..."
- Сейчас самое время переходить фронт, - сказал снайпер.
Щербаковский молча согласился и вышел из блиндажика.
Матросы переползали просеку. Над перешейком повисли десятки осветительных ракет. Ночь тут беспокойнее, чем на островах; она расцвечена зеленым и белым мерцанием, прострочена красными трассами, а под конец вспыхнула желтым пламенем канонады.
- Тихо. К-то там ржет? Не дышать!
- Иван Петрович, вот сюда, - шептал кто-то.
- Что еще? И т-тут знакомые?
- Это я, Думичев, - неожиданно появился сапер. Он повел разведчиков через открытый им проход в проволоке противника.
- Оставайся здесь и стереги, - шепнул ему Щербаковский.
У траншей, где полагалось перехватить дозор, он шепнул:
- З-десь не дождешься до скончания века. А г-енерал приказал: умри, а "языка" взять... Алеша, живо бери мою шинель, дуй к лейтенанту. С-кажешь, мы п-ошли к д-доту, который помечен на карте. П-усть п-еренесут огонь батарей за д-от.
