Алеша днями торчал возле Шустрова. Заглядывал и в лоцию, и в карту на цифирки глубин, на кружочки магнитных склонений, на цветные стрелы проложенных курсов, спрашивал про каждую полоску на горизонте, островок, маяк, плавучие огни и створные знаки, все надеясь, что Шустров сам скажет, куда же высаживали декабрьские десанты. Но те острова давно за кормой.

Караван дни и ночи шел на вест. Последнюю ночь Шустров разрешил юнге остаться в рубке. Алеша боялся прозевать выход к берегам Финляндии. Он заснул тут же, у ног Шустрова, тот прикрыл юнгу своим тулупом.

К Ханко подошли по чистой воде, но в густом тумане.

- Вставай, юнга, - Шустров разбудил Алешу, - Гангут!

Алеша вскочил. Солнце разогнало туман и поднялось высоко. Справа был близок скалистый берег, зеленый, весенний, изрезанный бухтами, заливчиками. Скал много, даже среди залива торчали горбатые валуны. Над скалами - мачтовые сосны, в расщелинах скрючились цепкие карликовые деревца.

Стая уток носилась над водой - заповедное царство птиц.

Вдали, на каменистой горе, над черепичными крышами, торчал острый шпиль кирхи и рядом - красная башня.

- Это маяк, Василий Иванович?

- Водокачка в городе. Маяк левее. В порту. А шпиль - их церковь. - Шустров помнил по лоции все ориентиры.

- Там и город есть? - Алеша считал, что Гангут необитаем.

- Город Ганге. И мыс Ганге-Удд. Потому Петр и назвал его Гангутом. Тут Финляндия кончается. Швеция напротив.

Буксир миновал узкости в шхерах, и впереди открылась гавань, ее изогнутый мол. На песчаном пляже голубели, как ульи, кабинки для купальщиков. У воды пляж опутала колючая проволока - это от недавней войны.

Караван остался на рейде, а буксир вошел в порт. Вышло, что его встречает весь малочисленный гарнизон, даже с оркестром из трех баянов саперной роты рота очищала порт, городок и железную дорогу от мин. Под музыку разгрузились, высадили пассажиров, и буксир занялся обычной работой. Он маячил между гаванью и рейдом, перевозя людей и помогая неповоротливым транспортам подойти к причалам. Алеша вглядывался в каждого пассажира с "Волголеса", но бородатого капитана не нашел, словно его выдумал тот белесый солдатик. Транспорты разгружались ночью - без музыки, при свете своих прожекторов. Алеша понял: разгружают секретно, чтобы не видели пушек в оптику с чужих островов или с материка.

"Майна!", "Вира!" - звучало во тьме.

Корабельные краны опускали на причал огромные пушки, это для защиты с моря, против чужих кораблей. Так начиналась будущая крепость в сотнях миль от родины. Ее сразу тут прозвали: Гибралтар Балтики! Алеша почувствовал себя участником важного дела. Он тоже покрикивал у трапов, как заправский матрос: "Помалу, помалу... шевелись!"

И вот всё разгрузили. Буксир вытянул судно за судном на рейд. Караван ушел на восток. Порт стал таким пустынным, что "КП-12" выглядел внушительно даже рядом с тральцами.

Тральщики работали круглые сутки. Подсекали тралами мины, подрывали их. Вдоль побережья всплывала оглушенная рыба. Алеша скидывал сапоги, морскую робу, справленную ему Шустровым, и бросался ведром выгребать салаку и окуней для камбуза.

Тральщики очистили воды Гангута от мин. Пришли крупные корабли, даже эсминцы, только "Сильного" среди них не было. В бухтах восточного берега устраивались подводные лодки и торпедные катера. Привезли для штаба катер "Ямб" с такой начищенной медной трубой, что Шустров поддразнивал Алешу: "Пошлю тебя, юнга, драить этот самовар". А из Таллинна своим ходом добрался морской водовоз с удивительным названием: "Водолей". Он ходил из бухты в бухту с запасом пресной воды.

"КП-12", переименованный в "ПХ-1" - "Порт Ханко No 1 ", доставлял на острова по фарватерам, даже лоцману не известным, пушки, мясо, хлеб, почту, цемент, пограничные столбы, всякую кладь. Стоило ему подойти к островку или к узкому перешейку, где проходила граница базы с Финляндией, матросы или солдаты кричали: "Наш кормилец идет!" Так и прозвали буксир "Кормильцем".

Команда "Кормильца" основала портовый флот. Нашла и сняла с мели брошенные финнами суда. Поставила их на ровный киль, подлатала, покрасила. Назначила матросов - когда пришлют людей с Большой земли! Даже капитанов выдвинула добродушный толстяк перешел на более солидный "ПХ-2", а Шустров стал капитаном "ПХ-1".

Шустров вводил у себя строгий порядок. Он выкинул за борт ситцевые занавески, пристроенные в капитанской каюте женой толстяка еще в Кронштадте, и заменил их приличными зелеными шторками. Вытравляя "ситцевый дух", он внушал Алеше, что всякая служба в военной базе - боевая служба, а военного флага судно не имеет по недоразумению.

"Кормилец" и верно нес службу боевую, даже секретную: всех пограничников и наблюдателей высаживал на посты в шхерах только ночью. Ox, как тянуло Алешу уйти за ними на островок! Но стоило ему замешкаться, Шустров сердился:

- Море не любит зевак, юнга. Революционный моряк знает порядок. Позор отстать от своего корабля!

Любил Шустров словечки времен своей революционной юности. И Алеша любил читать и слушать все про "Аврору", революционную Балтику и ее матросов. Потому, наверно, ему так нравился Василий Иванович.

Шустров учил Алешу стоять на руле, грести, плавать и, уж конечно, знать назубок флажный семафор. А когда буксир подходил к незнакомому острову, Алеша прыгал за борт, на скользкие камни, бежал, черпая сапогами воду, к берегу, ловил бросательный конец и помогал "Кормильцу" ошвартоваться. Месяцы такой жизни превратили его в ловкого и сильного юношу, знающего, что такое штормовая вахта, ночь без сна или внезапный выход в море. Плечи расправились, раздались - впору грузчику такие плечи. Каштановые вихры вызолотило солнце. Руки стали мускулистые, ссадины и мозоли, заработанные на веслах, зарубцевались. Заправский матрос, не зря Шустров сулил ему к семнадцати годам штатную должность.

Сулить посулил, а все боялся: уйдет с буксира Алеша. Стоило случайному командиру заговорить с юнгой, Шустров как конь на дыбки - отнимают названого сына!..

Летом Шустрову приказали доставить ночью легкую батарею из дивизиона Гранина на дикий островок против Утиного мыса - так назвали южное острие Гангута, где под гранитным утесом вечно сшибались волны двух заливов, Финского и Ботнического. Мористее на крутой скале стоял чужой маяк, глазастый, со стереотрубами, радиостанцией и слухачами. Пушки надо за ночь выгрузить, поставить "в секрет" и замаскировать.