Гранин долго не мог привыкнуть к фетисовской улыбке, неизменной при самых серьезных разговорах. Вначале его тревожило: не легкомысленно ли относится к бою человек, которому доверены десятки жизней? Потом убедился, что именно в резервной роте меньше всего потерь, хотя самому Фетисову и каждому из его бойцов приходилось рисковать жизнью больше, чем кому-либо в отряде, не считая, конечно, разведчиков. Гранин понял, что Фетисов человек смелый, слегка восторженный и его молодая улыбка означала уверенность в удаче.
Резервная рота пробралась к Эльмхольму во тьме августовской ночи, кто вплавь, кто на шлюпках, гребя веслами, укутанными ветошью. Фетисов сам снял с Фуруэна Щербаковского, заменив его отделение другими бойцами, и повел на врага с тыла. Но противник сдал Эльмхольм без боя, просто ушел с него.
Победа далась слишком легко, чтобы познавшие лихо войны люди не встревожились. И действительно: глубокой ночью разлилось зарево залпов на материке врага. Трассирующие снаряды прожигали ночь, падая на Эльмхольм. Матросы лежали на той стороне, где не было окопов. Огонь вынуждал людей долбить каменистую землю ножами и единственной саперной лопаткой, вгрызаясь в скалы. Щербаковский и его друзья вырыли под двумя глыбами нору и укрылись в ней от осколков. Той же ночью подгреб на шлюпке телефонист с катушкой провода от Хорсена и установил связь со штабом. На Эльмхольме услышали ободряющий голос Гранина. Он приказал Фетисову держаться до следующей ночи, когда на смену пришлют новый гарнизон.
Седьмые сутки находились люди Щербаковского в десанте. Утром, когда чуть стих обстрел, Щербаковский приказал Алеше принести подарки. Они все еще лежали в шлюпке, стоявшей теперь не у Фуруэна, а в одной из бухточек Эльмхольма.
Никитушкин, поэт резервной роты, завидев принесенную Алешей плащ-палатку с подарками, запел про коробейников:
Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!
Алеша насторожился: случайно или нарочно про зазнобушку?
- Ш-ары! - прошипел Щербаковский, потому что противник, услышав песню, перенес огонь на нору под глыбой. - Т-ак придется распределять подарки среди п-окойников. Б-огданыч, подходи. Ты п-ервый герой. Твой выбор.
Богданыч спорить не стал и, к великому удовольствию Алеши, выбрал шерстяные носки, ему и предназначенные. Макатахину Щербаковский предложил флягу в малиновом футляре. Но скромный Миша отказался:
- Вы уж себе возьмите, Иван Петрович. Фляга-то не пустая.
- Не возражаю. А для тебя отличная ш-тука есть. - И пропел: "Синенький т-онкий пла-точек..." Двумя пальцами, осторожно, он извлек из коробки голубой батистовый платочек с пронзенным стрелой сердечком, вышитым желтыми нитками в уголке.
Матросы хохотали:
- Смотри, Миша, носик не поцарапай!
Щербаковский добрался наконец до зажигалки.
- Ну, молодец! - восторгался он неведомым благодетелем. - Т-акую п-прелесть прислать. Знал бы, кто прислал, расцеловал бы.
Рядом ерзал "заведующий солнечной энергией", эх, ему бы!.. И Алеша волновался, вспомнив про конверт с карточкой на груди.
- К-онкуренция - враг с-огласия! - оценив все по-своему, изрек Щербаковский. - Быть тебе, Федя, б-огом солнца и з-ажигалки. Д-держи. Назначаю к-омендором этого орудия. Только боезапас зря не переводи. К-огда солнце лови зайца лупой!..
Дошла очередь до футляра с бритвой. Щербаковский открыл футляр, вытащил бритву, провел лезвием по ногтю большого пальца, осторожно кончиком бритвы дотронулся до своей щетины, прищелкнул от удовольствия языком и сказал вдруг Алеше:
- А тебя пора женить. Бритву дарю тебе здесь, а невесту подберу на Ханко.
- Иван Петрович, вам бритва нужнее...
- С Ив-аном Петровичем не сп-орь. Сказал - бритва, бери. И женить з-ахочу - не спорь!
Обождав, когда успокоятся веселые матросы, Щербаковский продолжал:
- Мне б-ритва не требуется, пока капитан Гранин ходит с бородой. К-апитан бороду сбреет - я п-арикмахерскую найду.
Опустив глаза, Алеша тихо сказал:
- У меня подарок уже есть.
- Ка-ак есть? Все десять на месте.
- В кисете, где была зажигалка, лежала еще карточка.
- А ну, п-окажи карточку.
Все потянулись к фотографии, разглядывая ее и дивясь: вот это да!
Щербаковский перевернул фотографию и вслух прочитал надпись:
- "Самому отважному"? - Он строго взглянул на Алешу и гневно повторил: С-амому отважному! А п-очему ты решил, что среди орлов Ив-вана Петровича ты самый храбрый? А Мошенников что - т-рус?
Алеша вскинул голову и посмотрел Щербаковскому в глаза.
- Я, Иван Петрович, надпись не читал.
- Так т-ты самовольно? Без товарищей распорядился?
- Мне старшина велел взять. Я с разрешения.
- А кто твой командир? - Щербаковский так громко крикнул, что противник перенес огонь к пещере. - "Голова-ноги" или Иван Петрович Щербаковский?..
- Что вы тут митингуете?! - Лейтенант Фетисов прибежал на шум.
- Горденко! - Щербаковский спрятал фотографию в карман. - Оставляю д-евицу до выяснения при себе. А ты спрячь бритву и ложись отдыхать!
Алеша опустился в расщелину в скале, на дне которой протекал ручеек. Он срубил ножом две тонкие елочки, положил поперек ручейка и на этом мостике лег навзничь, подложив под голову кулак на кулак. Высоко над ним качались растрепанные березки, а сквозь их листву проглядывало голубое небо. Алеша заснул.
Очнувшись, он не сразу понял, что с ним произошло: лег спать днем, а теперь была звездная ночь. Алеша услышал голос Щербакове кого;
- Г-орденко, Г-орденко! Куда же ты пропал?! Смена пришла. С-корей в шлюпку!..
Ночь на Хорсене была тяжелой. Финские батареи перебрасывали огонь с квадрата на квадрат, на бухты, на пристани. Противник стремился изолировать передовые гарнизоны от Хорсена. Гарь пожаров, проникшая в Кротовую нору, перемешалась с дымом махорки. Совещались командиры.
Возле Кротовой норы беспокойно слонялся Алеша. Он дождался Фетисова и политрука роты, пошел за ними следом.
- Товарищ политрук, на Эльмхольм пойдем? - робко, полушепотом спросил Алеша.
- Будете приставать, - сухо оборвал политрук, - оставим в резерве.
Алеша забежал в пещеру, в которой жила рота, взял свой автомат, надел шерстяную шапочку - такие шапочки матросы надевали во время боя под бескозырку - и в полном вооружении присоединился к товарищам, ожидающим приказа.
