Будь сейчас ясный день, барон непременно увидел бы её страх и волнение. Девушка нервно теребила поясок, пытаясь отвлечься от страшного предчувствия.

– Мне помогло умение.

– Интере-е-е-е-есно, – насмешливо протянул барон Ратай, – никогда не слышал, чтобы смерть кого-то обходила стороной, если рокты нанесли рану. Тут только колдовство могло помочь. Кажется, ты врёшь мне, своему господину.

Арина стрельнула злым взглядом, словно мечом проткнула.

– У меня нет господ. Ваша светлость знает, я всегда помогала вашим людям, но не служу никому.

– Ты живёшь на моей земле! – Барон крепко стиснул кулак и наклонился, словно неожиданно оказался в яростном потоке встречного ветра. – Я владею этими землями и всеми, кто живёт на них, а потому волен поступать так, как захочу! И всякий знает, что колдунам на моей земле грозит смерть. А ты несомненно применила поганое колдовство. Взять её!

Марк сплюнул и встал, пошатываясь, шагнул навстречу Ратаю. Миг – и на поляну посыпались воины, как горох из мешка нерадивого хозяина. Арина вскрикнула, отшатнулась от цепких рук, потянувшихся к ней. Марк зарычал, словно медведь, но на него насели толпой, оттеснили от девушки.

Наёмник наносил удары с точность стрелка, засевшего в засаде, хотя по-другому и быть не могло. Воины так тесно окружили его, что даже слепой не промахнулся бы. Посыпались зуботычины, но Марк не чувствовал боли. Он слышал вопли Арины, её голос отдалялся, и наёмник пытался следовать за девушкой, не замечая заливавшей лицо крови.

– Вставай, сучье племя! – Марка пихнули в бок, заставив перевернуться на спину. – Не притворяйся. Хорош валяться, словно девка на перинах.

Наёмника подхватили под руки, как куклу, встряхнули. Он открыл глаза. Откровенно говоря, до перин это место не дотягивало. Крохотная камера в подземелье не позволяла даже растянуться во весь рост, пол устилала сухая солома, а окно, забранное решеткой, едва выступало над землёй.

Барон брезгливо оглядел наёмника и вздохнул.

– Ты был хорошим воином, Марк, и верно служил мне. Не даром говорят, что всё зло от баб. Околдовала тебя ведьма. Эй, тащите его.

Но Марк встал на ноги и оттолкнул державших его воинов.

– Сам? Прекрасно, – усмехнулся Ратай. – Гляди-ка кто здесь ждет тебя.

Марк узнал гостя, хотя тот стоял в тени. Мельком глянув на барона, удивился странному взгляду хозяина – так смотрят на хорошие вещи, с которыми жалко расставаться. Жалко, а нужно.

Марк шагнул к замершей фигуре, но остановился, не дойдя трёх шагов.

– Учитель, – сказал он и склонил голову в поклоне.

Тот качнулся и вышел в круг света. Стражники испуганно отступили, стремясь оказаться подальше от сгорбленного тщедушного существа.

Марк выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы – единственное проявление чувств.

Трудно не узнать того, кто является связующим звеном между преступившими законы наёмниками и роктами. Старый надсмотрщик Гоб был очень стар. Хилое согнутое годами тело казалось неспособным выдержать даже утреннее умывание. Но Марк видел, как однажды обвиненный в измене наёмник попытался оттолкнуть Гоба и убежать. Этот странный получеловек-полумертвец схватил отступника – крепкого молодого воина – и без видимых усилий разорвал его пополам, как трухлявую ткань.

Гоб был последним из наставников, именно он выводил молодого наёмника за ворота школы. И последние слова для каждого были всегда одними и теми же:

– Твоя служба начата, ты куплен, а значит теперь принадлежишь целиком новому хозяину. Служи верно и помни, если преступишь наши законы в первый раз, я буду решать, как тебя следует наказать. Если повторишь преступление, то я тебе не судья. Полагайся на милость богов.

Хриплый, как несмазанный ворот колодца, голос раздался в подземелье, и людям показалось, что испуганно притух свет факелов, а под одежду вползает холод гробницы, поглаживая по спине ледяными пальцами.

– Марк, ты нарушил закон. Ты не можешь защищать других людей, кроме своего хозяина. Это закон для наёмников. Твой хозяин не пострадал, но нанесён ущерб славному имени нашей школы! Однако я оставляю твоему хозяину право решать твою судьбу. Если он решит подвергнуть тебя телесному наказанию, но оставит на службе, я тут же уйду. Но если же нет...

– Я оставлю его, – поспешно вмешался Ратай.

Гоб спрятал улыбку и снова отступил в тень, словно растворился в ней.

– Марк. – Барон посмотрел на наёмника, о чем-то размышляя. – Теперь ты должен увидеть, на кого променял хозяина.

Марка повели по коридору.

– Это здесь.

И наёмника втолкнули внутрь.

Жарко пылал огонь в жаровне, рядом стоял палач Тит и неторопливо, тихо позвякивая, перебирал инструменты.

Прямо перед наёмником висела на стене мертвая Арина, в крови, в страшных язвах от раскаленного прута. Грязными лоскутами висело платье, почти не скрывая изуродованного тела.

Марк зажмурился, хрипло вздохнул и сплюнул вязкую слюну.

– Будь ты проклят, Ратай!

Но барон только хохотнул.

– Смотри, наёмник! Узнаёшь свою ведьму? И ты предал своего хозяина ради неё? Мне не нужен такой воин, как ты. Готовься. Завтра утром ты будешь выпорот, как последний бродяга.

Марка толкнули на пол, и он упал изломанной игрушкой, сжался, боясь поднять голову и увидеть мёртвую ведунью. Когда за палачом, ушедшим последним, закрылась дверь, наёмник сжал кулаки и, громко застонав, обрушил их на камни, сдирая кожу.

Утро разгоралось хмурое, недоброе. Казалось, боги сочувствуют едва не сошедшему с ума человеку. Марка так и оставили в камере наедине с мертвой ведуньей. Наёмник бережно снял девушку со стены и всю ночь просидел у её ног.

Ему казалось, что по углам мечутся души людей, замученных палачом. Тени от затухающей жаровни плясали на стенах и потолке, изламывались в закопчённых углах. В голове звучали крики боли и ужаса жертв, они впитались в камень и отравляли воздух ядом смерти и крови.

Марк вздрагивал, обхватив голову руками, раскачивался и тихо стонал. Сознание блуждало далеко-далеко. Как никогда раньше, наёмник был близок к безумию. Бесконечно долгой была эта ночь для человека, запертого в месте людской боли и страданий.

Когда за ним пришли стражники, в чёрных волосах, рассыпанных по плечам, блестела седина, а в запавших глазах застыло отчаяние.

Двор замка гудел, как растревоженный улей.

На расчищенном пяточке в землю врыли толстый столб с перекладиной наверху, два воина вывели раздетого до пояса наёмника. Марк даже не пытался сопротивляться. Стражники крепко скрутили впереди запястья наёмника и привязали к свободному концу веревки. Другой её конец перебросили через перекладину и подтянули так, что Марк почти повис, балансируя на цыпочках.

Он сощурился и поглядел на восходящее солнце, улыбнулся бледными губами.

Воины расступились, пропуская барона. Высокий, богато одетый хозяин замка вышел в центр двора, неторопливо снял с шеи тяжелую цепь, знак власти, и передал стоящему рядом стражнику. Тот с поклоном принял её, взамен протянул кнут с блестящей отполированной тысячами касаний рукоятью.

Воины подались назад, когда барон Ратай размотал кнут и встал позади привязанного человека.

– Мне жаль, – хрипло сказал он. – Ты мой лучший воин, Марк. Но даже тебе я не прощу предательства. Ты ДОЛЖЕН был рассказать всё об Арине! О её поганом колдовстве. Умоляй о прощении, наёмник!

Но Марк упрямо смотрел на землю.

– Ну, как знаешь.

Ратай стиснул зубы, отвел руку с кнутом и ударил сильно, с оттяжкой. На конце кнута блеснули утяжелители с острыми гранями. С оглушительным щелчком кнутовище рассекло кожу на спине и плече. На сухую выжженную землю упали первые капли крови.

Наёмник вскрикнул.

Снова свист кнута и обжигающая боль. Раз за разом. Марку казалось, что боль начинает притупляться, голоса собравшихся людей затихали, раздавались гулко, словно он погружался в воду глубже и глубже.