«Чудак… — думает он о дяде. — Чудак…»

Больше у него нет мыслей, и это пугает. Он напрягает память — что-то забылось!

«Все вложили труд в мой батискаф… И только дядя… Симфонии моря… Зачем? Что это дает вот в такие минуты, когда даже другое — нужное, необходимое — не может помочь?»

Он вскакивает с места, подбегает к стене и изо всех сил бьет по ней кулаком. Многослойная обшивка гасит звуки, и он хихикает и подмигивает самому себе.

Эта обшивка защищает от огромного давления тысяч тонн воды его тело, его плечи, ноги, череп. Но эти тонны все равно давят на его мозг, и тут обшивка бессильна.

Давление воды на пьезокристаллы беспрерывно заряжает аккумуляторы, приборы очищают морскую воду и превращают ее в питьевую. А другие приборы добывают из морской воды кислород, необходимый для дыхания. У него есть и пища, ее хватит на столетия, потому что питательные водоросли размножаются быстрее, чем он употребляет их.

Все предусмотрено. Он может ждать, пока его найдут. Он не умрет ни от удушья, ни от голода, ни от жажды. Все предусмотрено.

Короткий смешок переходит в смех, в хохот. Да, он не умрет от голода, его не раздавит толща воды, но она раздавит его мозг. Он сойдет с ума — вот что с ним случится. И тут бессильны и мудрые конструкторы двигателей, и проницательные биологи, вырастившие эти замечательные водоросли.

Если бы услышать звук человеческого голоса! Если бы не эта проклятая тишина, окутавшая его, словно толстое ватное одеяло!

Он хватает все, что подворачивается под руку, и швыряет куда попало. Предметы ударяются о стену и беззвучно падают на пол…

Он устает и опускается в кресло. Его рука шарит по столу — что бы еще бросить? Она натыкается на маленький незнакомый ящичек Сейчас бы горько улыбнуться, если бы улыбка получилась… Это подарок дяди — его симфонии, записанные на пленки. Не ирония ли судьбы, что ящичек попался под руку именно сейчас? «Чего же вам, привередник? Напились, наелись… Не желаете ли еще и концертик послушать? Вкусить духовную пищу?»

Хохот сотрясает тело. Вялая рука раскрывает ящичек и вставляет пленку в магнитофон.

Тихая музыка наполняет каюту. Сквозь нее прорываются раскаты хохота. Но почему-то они становятся все реже.

Он поворачивается в кресле и прислушивается.

Где-то журчат и перезваниваются ручьи. Затем они сливаются воедино и шумят водопадом…

Поют птицы… В саду на рассвете…

Он слышит, как просыпается земля, каи тянутся вверх деревья и травинки, как шуршит по крыше благодатный дождь и в хлеву мычит корова.

И вот уже в мелодии появляются ликующие звуки. Это проснулся человек. Он берет в руки молот и ударяет по наковальне. Он выходит в поле, и спелая рожь, ласкаясь, трется о его колени и расступается перед ним. Он садится в самолет и, рассекая со свистом воздух, несется ввысь.

Солнце играет на крыльях. Поют деревья и травы, оставшиеся на земле. Поет коса в поле и молот в кузнице. Музыка накатывается волнами. Это волны моря. Тысячи зеркальных осколков солнца переливаются в них, слепят, взрываются брызгами. Вскипает белая пена у носа корабля. На мостике — его отец. Звенит цепь. В воду опускается мощный батискаф — океанское чудище. Распахивается океан. Ватискаф начинает погружение. Лучи прожекторов прорезают океанские пучины. И лучи поют. Торжествующе и нежно…

Он понимает: это ищут его. Люди не оставляют человека в беде. Они спешат к нему, к Володе Уральцеву.

Он вспомнил свое имя, свою фамилию. Он говорит себе: «Распустили нервишки, Владимир Уральцев. Стыдно!»

Тонны воды по-прежнему давят на его батискаф. Но что они могут поделать против обшивки?! Он улыбается — теперь уже по-настоящему, А музыка катит свои волны…

В комнате — два человека: Медик и Кибернетик. Не имеет значения, как они выглядят, какого роста, во что одеты, у кого из них пронзительный, а у кого задумчивый взгляд, кто барабанит пальцами по столу, а кто теребит скатерть. Безразлично и то, как выглядит комната, сгущаются ли за окном сумерки или рассветает.

Итак, двое продолжают спор.

— Человек — это вам не просто «система», как вы говорите, и предсказать его поведение даже на два часа вперед… — Медик саркастически смеется. — Да поймите, это ясе миллионы тончайших нюансов, каждый из которых может перевернуть вверх дном вашу логику!

— И тем не менее поведение личности можно рассчитать абсолютно точно, если располагать полной информацией о ней, — невозмутимо говорит Кибернетик.

Медик пытается оставаться спокойным. Но почемуто в его речи появляется больше шипящих звуков:

— Ну вот что, милейший, наш спор решит его величество эксперимент. В клинике сейчас находится несколько умирающих людей. Часы их сочтены. Мы предложили им новый стимулятор «ТК», и все они согласились. «ТК», конечно, не бог весть что такое, но он высвободит резервы энергии организма, сделает людей дееспособными на некоторый срок. Скажем, от нескольких часов до нескольких дней, в зависимости от состояния больного. Этого может быть достаточно, чтобы завершить какие-то дела, выполнить последнее желание.

— Право приговоренного к смерти, — невесело шутит Кибернетик.

— Совершенно верно. Позади — вся жизнь, впереди — последнее желание. Вот и попробуйте, милейший, угадать, предсказать или, как вы там говорите, рассчитать их поведение. Возьметесь?

Кибернетик, словно не замечая скрытой насмешки, спрашивает:

— Какой информацией я буду располагать?

— О, за этим дело не станет, — язвительно улыбаясь, «успокаивает» его Медик. — Наши сведения о больном — к вашим услугам. Сможете поговорить и с его родными, друзьями. Все зависит от ваших способностей и от этого… Как, бишь, вы говорите?.. — Он морщит лоб, вспоминая термин, который хочет исполь, зовать как оружие. — От быстродействия. Вот именно. К одежде больных с их согласия будут прикреплены миниатюрные телепередатчики. Киноаппараты в студии запишут на пленку каждое их действие. Нам останется лишь посмотреть пленки. Ну как, согласны?

Кибернетик. Да.

Кибернетик входит в лабораторию, которой руководил Евгений Сергеевич. Кабинет руководителя пустой. На вешалке — снежно-белый неизмятый халат.

Евгения Сергеевича временно замещает широкоплечий здоровяк лет тридцати пяти, с облупившимся от загара носом, — Виктор Васильевич Кустович. Большинство сотрудников обращается к нему просто по имени.

Кибернетик знакомится с Виктором Кустовичем, говорит:

— Вам привет от Евгения Сергеевича.

Сотрудники лаборатории с любопытством поворачиваются к Кибернетику.

— Вы давно видели шефа? — спрашивает худой верзила с острым носом и челкой на низком лбу.

— Только вчера, — отвечает Кибернетик.

— И как он себя чувствует? — спрашивает Кустович.

— Было очень плохо. Сейчас намного лучше, — говорит Кибернетик. — Дня через два, возможно, выйдет на работу.

На лице Кустовича меняются выражения радости и озабоченности.

Кибернетик замечает торжествующий взгляд остроносого, обращенный на Кустовича. Остальные сотрудники подходят поближе. Один из них говорит:

— Значит, начнется «аврал».

Кустович отвечает на немой вопрос Кибернетика:

— Знаете, у каждого крупного ученого есть какая-то работа, которую он считает главной и во что бы то ни стало стремится завершить ее. Евгений Сергеевич создал теорию, против которой выступили некоторые ученые. Оставалось поставить решающий опыт, и вдруг он заболел.

Кибернетик подробно расспрашивает о теории, о спорах вокруг нее. Затем отправляется на квартиру Евгения Сергеевича. Здесь он разговаривает с женой и дочерью больного профессора. Жена становится словоохотливой, как только речь заходит о ее муже.