- Да нет, сами исчезли по-тихому... Рыцарей или инквизиторов, скажем, тоже ведь никто не истреблял "как класс"... Просто их время прошло. Есть, правда, еще группы экстремистов и маньяки-одиночки - эти спят и видят, как бы Царя ликвидировать. - Горячин снова посмотрел на Федора пристально. - Но это, поверь мне, старик, бесполезная затея. Царь-то наш трансцендентный...

- Что-что?

- Бесплотный он, понимаешь ли... Существует лишь в виде электрического сигнала, преобразуемого посредством телевидения в изображение. Как говорят в народе, "в телевизоре сидит", а больше его и нет нигде... по крайней мере, на Земле. Так что, старичок, чтобы Царя убить, надо телецентр в Останкино взорвать или Останкинскую башню завалить, а они Царской гвардией охраняются... И близко не подходи!

- Слушай, Горячин, а ты по какому ведомству числишься? спросил Федор прямо.

- По контрольному, Федя, по контрольному, - охотно ответил Горячин, словно давно ждал этого вопроса, - в чине майора контрольной службы.

- Ого! Майор Горячин - звучит! То-то я гляжу, от тебя казенщиной так и разит!

- А от тебя, старичок, разит щенячьим протестом, - сузил глаза Горячин.

- Слушай, майор, - не унимался слегка захмелевший Федор, я вот что спросить хочу: ты Достоевского читаешь?

- А ты думаешь, друг мой Федя, контрики - это небритые мужики с обрезами? Да мы единственная сила, которая в стране хоть какой-то порядок поддерживает, если бы не мы, давно бы уже каннибализм начался! А насчет Достоевского или, скажем, Канта готов с тобой поспорить. Кстати, тот же Кант сказал, что "свобода есть осознанная необходимость". Так вот, я эту необходимость осознал.

- И стал рабом системы, - продолжал за него Федор.

- Это, старик, уже из другой оперы - я с таким же успехом могу сказать, что ты стал рабом протеста против этой системы. Оставим демагогию! Свободным можно быть только имея власть, иначе всякий встречный-поперечный будет твою свободу ограничивать. Вот ты ухмыляешься, а у меня, между прочим, даже телевизора нет!

- А жена? Свободу не ограничивает?

- Раньше ограничивала, а теперь - нет.

- Как же тебе это удалось?

- Да просто взял и прогнал ее пинком под зад. Зачем мне нужна эта стерва старая, когда я себе любую молодую девку на ночь взять могу! Так что хочешь - давай к нам, я помогу оформиться.

- Спасибо за доверие, но я постараюсь оправдать его где-нибудь в другом месте. Разрешите идти?

- Иди, Федя. Искренне желаю тебе не попадаться в мои руки. Дружба дружбой, а служба службой, сам понимаешь.

Федор отставил наполненную коньяком стопку, поднялся из-за стола, взял в прихожей велосипед и благополучно вышел от Горячина, не попрощавшись. "Странно выходит, - думал он, - до разговора с Горячиным я Царя просто ненавидел, а теперь готов ему горло перегрызть... Все-таки убедил меня майор контрольной службы в том, что я бунтовщик экстремистского толка".

5. Подмосковные вечера

В голове у Федора немного шумело от выпитого, будто в его черепной коробке работал на малых оборотах моторчик средней мощности, но он усердно давил на педали правой-левой, имея целью добраться до проселочной дороги засветло, а то в темноте и заплутать недолго.

Когда город остался позади, Федор воочию увидел последствия деурбанизации: шоссе было буквально облеплено разношерстными времянками: незатейливыми фанерными домиками; приспособленными под жилье "Икарусами", среди которых можно было увидеть как аэрофлотовские экспрессы, некогда связывавшие аэропорт Шемеретьево с Аэровокзалом, так и экскурсионные автобусы "Интуриста"; железными сараями, сильно походившими по своему виду на гаражи; и прочими памятниками подмосковной архитектуры начала XXI века, слепленными, подобно птичьим гнездам, из всего, что только может сгодиться: из разнокалиберных досок, дюралевых листов, кусков плексигласа (вместо окон), пенопласта и брезентовых полотен.

Но более всего Федора поразили не сами хибарки, а их обитатели. И поразили они его сохранившимся в них, несмотря ни на какие обстоятельства, мощным зарядом жизненной энергии... Никто в этот теплый безветренный вечер не сидел, казалось, дома: кто пил чай всей семьей из пыхтящего возле самой обочины самовара, кто играл с соседями в лото за врытым перед домом столом, кто травил анекдоты или обсуждал последние сплетни, собравшись в кружок, а кто и просто прогуливался вдоль дороги, совершая "вечерний моцион". Шоссе было отдано детям: настоящий простор для игр, да и родителям удобно, потому что их шалопаи все время на виду. Федору ежеминутно приходилось объезжать то начерченные мелом на асфальте "классы", по которым прыгали на одной ноге девочки, то баррикады, которые выстроили из разного мусора игравшие в штурм Останкино мальчики.

- Эй, папаша, где здесь поворот на "Заветы Ильича"? окликнул Федор чуть было не угодившего под колесо подвыпившего мужичка в помятом костюме со значком "II разряд ГТО" на лацкане.

- Чо? - поднял мужичок голубо-красные глаза.

- Совхоз "Заветы Ильича"... бывший.

- Ты, чувак, с печки свалился?! Там уже давно артель "Призывы Барабашкина"!

- Так я и говорю "бывший"...

- Тогда за колодцем направо сворачивай, а там через лесок, через поле - и аккурат приедешь.

- Спасибо.

- "Спасибом" сыт не будешь, - укорил Федора мужичок. Выпить есть?

- За этим и еду, - непонятно зачем соврал Федор.

- Тогда и меня бери на багажник! - неожиданно прытко подскочил мужичок.

- Нет, друг, извини, у меня заднее колесо слабое, поспешил Федор нажать на педали.

- Эгоист! - прокричал мужичок. - Без водки вернешься зарублю!

Следуя указаниям доблестного значкистка ГТО, носившего эту древнюю регалию, очевидно, в знак протеста против нынешних порядков, Федор повернул направо и выехал на пыльную грунтовую дорогу - "грунтовка", мать-перемать! Здесь его внимание привлекла березовая рощица, в которой собиралась на "блядки" местная молодежь. Сельский заводила-гитарист пел частушки:

"Как у милки моей в жопе

разорвалась клизьма

бродит призрак по Европе

райского царизьма!"

Федору захотелось остановиться и послушать еще, но надо было торопиться: надраенный погожим днем медный пятак солнца уже скатывался за верхушки сосен. Однако как Федор ни старался перегнать сие светило, трясясь и подпрыгивая в седле на проходящей через свежевыкошенное поле разбитой дороге, оно все же докатилось до горизонта раньше, чем он - до маринкиного дома. Длинно-туловищная тень Федора мгновенно укоротилась и исчезла, но через несколько минут снова появилась, только с другой стороны и более скромная: на продырявленной звездами черной ткани ночного неба засияла круглолицая луна. На краю поля обозначились точечные огоньки горящих окон - на них и устремился Федор напрямую по шуршащей стерне. Обогнув посеребренное лунным светом зеркало пруда, он въехал под аккомпанимент цикад и лягушек в деревню и проследовал по липовой аллее к третьему с края дому. Дом тот был не чета пришоссейным халупам - сработанный на совесть из толстенных бревен за два десятка лет "до новейшей эры", он уверенно стоял на земле, надменно отгородясь от свихнувшегося мира высоким забором. Калитка была прочно заперта, но пока Федор раздумывал, как ему пробраться к самому дому, чтобы постучать в дверь или в окно, его учуял сторожевой барбос, и тихая летняя ночь наполнилась бешеным лаем. Послышался скрип - в освещенном проеме двери возникла женская фигура.

- Эй, мать, придержи кобеля! - наигранно-строго крикнул Федор.

- Это ты кобель, а у меня сучка, - раздался знакомый голос. - Спокойно, Инга!

- На ночлег пустишь?

- Смотря кого, - Маринка попыталась всмотреться в лицо нахального парня, но луна светила ему прямо в затылок, и на месте лица темнело овальное пятно.

- Ты откуда взялся такой шустрый?

- С того света, мать, - ответил Федор загробным голосом. Облитое бледным лунным светом маринкино лицо и вовсе побелело. - Да я это! - сказал Федор обычным своим голосом, пожалев Маринку.