Вскоре он добрался до тренировочного поля и увидел на нем десятка два крепких энергичных парней, пинавших мускулистыми ногами накачанный воздухом белый кожаный шар. "Да они ведь в футбол играют!" - дошло до Федора, когда он, наконец, поверил своим глазам. На бровке поля сидело на траве двое запасных.

- Кто играет? - подошел к ним Федор.

- Наши с Политуправлением, ответный матч. Первый мы им 0:2 просрали, - ответил, не отрывая взгляда от поля, стриженый под "полубокс" парень, покусывающий длинную соломину. - Да куда ты мочишь, залупа конская! - процедил он сквозь зубы в адрес промахнувшегося по воротам высокого лысого игрока.

- Значит, еще Политуправление существует?! - удивился Федор.

Парень нехотя повернул голову и смерил Федора с головы до ног тяжелым взглядом профессионального военного.

- Вот что, молодой чемодан, - сказал он с расстановкой, вынув изо рта соломину, - шел бы ты отсюда... и бегом!

Федор неспеша повернулся и пошел к выходу на проспект.

- Бегом, я сказал! - заорал в спину парень.

"Тоже мне командир!" - зло подумал Федор, непроизвольно замедляя шаг. Самому себе он почему-то представлялся крепким и сильным, так что страха не испытывал... но и связываться с упитанными армейцами желания особого не было. "Гол! Го-о-ол! раздался сзади громкий крик. - Молодец, младшой!" Теперь уже совсем никто не обращал внимания на выходящего со стадиона доходягу.

Федор вышел за ограду спорткомплекса... По проложенным вдоль проспекта трамвайным путям со стороны "Динамо" громыхающе-скрипяще катилась дрезина. На этой дрезине с ручным приводом стоял широкоплечий мужчина с лицом, которое по своему цвету и мясистости напоминало свежую телячью вырезку.

- Эй, Хоттабыч, бороду с рельс подбери, а то подровняю! закричал он весело, сбавляя скорость. - Ну чего стоишь менжуешься, как гимназистка перед абортом, прыгай сюда, помогай на железку давить!

Федор вскочил на дрезину, и они быстро поехали, поочередно "давя на железку", то есть на рычаг, каждый со своей стороны. Из-за спины Федора, который стоял задом по направлению движения, выплывали перевернутые трамвайные вагоны, спокойно лежащие на боку, словно на отдыхе, вдоль путей.

- Ты кто? - просто спросил мужчина.

- Федор.

- А я Николай. Это я их перевернул, - поймал он взгляд Федора. - Не один, в натуре... Чтобы ездить можно было. Ага. Тока для них все равно нет.

- Куда же ездить теперь?

- Да мало ли куда! - удивился Николай вопросу Федора. Сейчас вот из библиотеки еду. Ага. По ящику глядеть нефига, так хоть книжки запрещенные почитать.

- А какие запрещенные? - стало интересно Федору.

- Не понял.

- Какие книги запрещены?

- Да все запрещены! Ага, - по-простому заржал Николай. - А ты не знаешь?! Я вон полный рюкзак набрал, - он пнул ногой туго набитый рюкзачище.

- Как же это, книги запрещены, а библиотеки работают?

- Кто сказал "работают"?! Ты, брат, только что родился, что ли? У нас только телевизионные заводы работают - малолеток на них перевоспитывают. Ага. А книги я так взял, почитаю и верну, я ж не вор. Ага. Себе Достоевского взял, тоже Федором зовут. У тебя как отчество?

- Васильевич.

- А он Михалыч. Слыхал про такого? Наш мужик, душевно пишет. Только что "Идиота" отвез, теперь "Братьев Карамазовых" везу. Жене - Дюма старшего, макулатурное еще издание. Ага. Когда-то книги из макулатуры делали, ты, небось, не помнишь, мальцом еще был. Детям "Золотого ключика" привезу. А остальное - так, что под руку попалось.

- Не боишься, что тебя контрики с этим рюкзаком заловят?

- Не-а. Если они нас сейчас и законтрожопят, придраться не к чему будет. Книги ж только читать запрещается, а брать и перевозить - это сколько угодно. Ага. Мы свои права знаем!

- Что же ты, Николай, из города не ушел?

- А зачем же мне уходить?! Я и тут неплохо устроился: на крышу земли натаскал, воду туда провел, из деревни брат грамотной рассады привез... Крыша у нас длинная и плоская целая оранжерея получилась. Ага. И к солнцу ближе. Раньше впятером на двадцати квадратных метрах жопами толкались, а сейчас весь дом мой. Только теперь по-человечески и зажил.

- А если контрики нагрянут?

- Сказал тоже, нагрянут! Да участковый контрик - мой лучший кореш. Ага. Мы с ним до всех этих дел в мебельном грузчиками работали...

- Стой, я приехал, - перебил его Федор.

- Ну бывай, брат!

"Не все еще потеряно для России, если бывший грузчик Достоевского читает, - размышлял Федор по дороге домой. - Хотя, с другой стороны, его "кореш" в контрики пошел. Интересно, читают контрики Достоевского? И читают ли вообще? Любопытно было бы поговорить с кем-нибудь из них и выведать, верят ли они в райскую жизнь, да и в саму идею рая. Вряд ли... Скорее всего, дело обстоит, как в былые времена: в возможность построения коммунизма верили единицы, а коммунистов миллионы были. Ох, уже эти идеи! Вроде и не верит в них никто, и не подтверждаются они на практике, а все равно вся жизнь вокруг них вертится. В чистом виде они существуют, что ли?"

Вот так, ставя вопросы и не находя на них готового ответа, Федор незаметно для себя дошел до дома. Он позвонил в дверь никто не открывал. Ключей у него, разумеется, не было, но он заглянул на всякий случай в выступающий из стены металлический ящик со счетчиками расхода электроэнергии - и точно: открыв дверцу, он нашел ключи в нише между крайним счетчиком и стенкой ящика, где еще в незапамятные времена был устроен специально для них семейный тайник. В прихожей он нашел на трюмо записку: "Дорогой сынок! Если ты придешь и не найдешь нас дома, то не волнуйся: мы ушли загород собирать урожай со своего участка. Целуем тебя. Мама с папой". Федор прошел в гостиную.

- Ну вот вы, наконец, и дома, Федор Васильевич! - встретил его райский телецарь.

Федор хотел тут же выключить телевизор, но передумал, решив сначала кое-что выяснить для себя.

- Мы с вами, кажется, старые знакомые, - обратился он к царю на "вы", не желая с ним фамильярничать.

- Так оно и есть, - охотно подтвердил царь. - С вас, можно сказать, все и началось шестнадцать лет назад. Как сейчас помним: вы сидите перед Нами в кресле, заинтригованные необычной телепередачей, и заказываете свою любимую "Абракадабру". Сейчас Мы уже этим баловством не занимаемся, но исключительно для вас можем, по старой памяти, выполнить заявку.

- Кто это "мы"?

- Мы, Царь Всевидящий и Вездесущий...

- Тогда что-нибудь антимонархическое! - ухмыльнулся Федор.

- Пожалуйста, - сказал царь и запел с подвыванием. - Вышли мы все из наро-ода, дети семьи трудовой, братский союз и свобо-ода - вот наш девиз боевой...

- Достаточно! - прервал его Федор.

- Если эта не нравится, то можем другую. И вновь продолжается бой! И сердцу тревожно в груди-и, и Лени-ин такой молодой, и юный Октябрь впереди! И Лени-ин...

- Хватит паясничать! - не выдержал Федор.

- Как знаете, - пожал плечами царь. - Сами просили...

- Скажите лучше, что со мной было?

- Не знаем. Мы вас там не видели.

- Где "там"? - поймал его на слове Федор.

- В Аду, конечно же. Вы ведь сами туда захотели...

- Я захотел?!

- Мы никого не принуждаем...

- Сволочь ты! - Федор подошел к телевизору и щелкнул выключателем, но тут же вспомнил про специальное устройство, о котором предупреждали мужики в больнице, и, снова включив телевизор, убрал звук и яркость, чтобы не слышать и не видеть ненавистного царя.

Покончив со Всевидящим, Федор зашел в свою комнату. В ней все было по-прежнему, даже плакат с портретом Джона Леннона на стене сохранился. Он аккуратно стер пыль с очков своего давнего кумира, взял с книжной полки кассету, вставил в магнитофон, включил песню "Имейджин" и улегся на кровать, положив под голову подушку. Запись шипела, и звук был как из граммофона. Старина... За окном смеркалось, где-то далеко прогремел гром. Кажется, дождь собирается...