И вдруг Даниил видит, что в толпе впереди та самая тельная девка, но уже в лазоревом опашне, тоже тянет к ним алое яичко и белозубо улыбается. Смазливая девка. Зело смазливая! И государь ее тоже увидел и разулыбился, глаза заблестели. Даниил впервые увидел в них такой необычайный блеск только потом понял, какой именно. И опять она низко-низко склонилась и расцвела восторженно и пыталась идти вровень с ними, да больно тесно было не пробилась. Государь же, удаляясь, и голову выворотил назад, а следом поманил шедшего вблизи Шигону, шепнул ему что-то на ухо, тот нырнул в толпу - и назад.

"Велел узнать, кто такая", - понял Даниил, безмерно удивляясь, так как ни разу ни к одной бабе не видел у государя интереса и знал, как тот обожает свою Соломонию. "Совсем ведь еще девчонка неокрепшая, потому и змеится телом-то..."

После освещения артоса на разговение с государева стола на стол митрополита принесли обильные мясные, рыбные и яичные подачи, которые сопровождал все тот же Шигона, передавший святейшему и всем властям государевы поздравления со светлым Воскресением и великой Пасхой.

А от государыни принесли большие пахучие сдобные перепечи, которые торжественно разламывали над столами и раздавали каждому по кусочку. Стоявшие у стены возле иконостаса митрополитовы певчие в это время пели так дивно и мощно, что язычки многочисленных свечей и лампад вблизи разом ложились набок, вот-вот готовые погаснуть:

Небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется,

да празднует же мир, видимый же весь и невидимый!

Христос бо воста, веселие вечно-е...

Христос - новая пасха, жертва живая, Агнец Божий, вземляй

грехи ми-и-ра...

Когда Шигона уходил, Даниил поднялся из-за стола, проводил его до двери и негромко, с искренним любопытством спросил, узнал ли тот имя девки-то в толпе.

- Какой девки, святейший?

У Шигоны и плечи вверх от великого недоумения.

- Государь послал тебя в толпу, когда шли с артосом-то.

- Меня?!

- Тебя!

- Он не посылал... А-а-а! Вспомнил! Это я попросил отлучиться... прости, по нужде, великий господин...

"Пошто врет?" - удивился Даниил, но быстро забыл и об этом разговоре, и о самой девке, выше головы занятый всю светлую пасхальную седмицу то в торжественных церковных службах, то в посещениях-подношениях великоденских даров государю и государыне, то в трапезах и одарении нищих, приглашаемых в его палаты за один с ним стол. Но в субботу на Пасху, во время обедни, после которой должно было быть дробление артоса, увидел в соборе опять эту девку, увидел, как она потихоньку пробирается ближе к государю; теперь она была в алом опашне с золочеными пуговицами, и горностаевым ожерельем и отороченными горностаем запястьями, выглядывавшими из прорезей в рукавах, - очень была красива! Увидел и как Шигона с ней переглянулся и чуть заметно одобрительно кивнул, после чего она еще немножко приблизилась к государю, и Шигона показал тому глазами на нее, и государь опять разулыбился, распрямился и долго глядел на нее, хотя рядом стояла Соломония, а та даже заалела счастливо от этого взгляда. И понял Даниил, что тут затеялось что-то серьезное, но, кроме государя, его верного пса и этой девки, о сем, кажется, больше никто не знает, во всяком случае, он никого и ничего больше не заметил, хотя вглядывался крепко. Но он-то, святейший, должен знать! Обязан знать буквально все о своем государе, как главный молитвенник перед Господом и главный оберег от всех земных напастей. Однако выпытывать что-либо у Шигоны бесполезно, не скажет ничего - знал уже. У самого невозможно, недостойно.

Оставалось только через нее.

Дней через пять донесли, что она дочь покойного князя Ивана Глинского Елена, племянница Михаила Глинского, который за свои подлые измены который год сидит в темнице. Жил в Литве, сейчас живет с матерью и братьями. Шигона был у них за эти дни дважды, последний раз накануне, но с кем и о чем говорил - узнать не удалось.

Московских соглядатаев у Даниила было еще мало, да и не всякому такое доверишь, так что разведывал все один подьяк, привезенный им с Волока.

Недели через две Шигона опять посещал их.

А еще через неделю, как раз после Николы Вешнего, Шигона неожиданно предстал перед Даниилом прямо в его опочивальне после обеденного сна. Служка лишь успел сказать, что государев советник просится, а тот уж вошел хмурый, голову набычил, после благословения поцеловал руку, решительно вздохнул и низко поклонился:

- Прости, святейший владыка! Прости ради Христа! Грешен! Солгал я тебе в светозарную Пасху про девку-то! Помилуй мя, окаянного. Государя не смел выдать. Посылал он меня тогда узнать, кто такая. Посылал. Поневоле грешен во лжи.

Даниил тронул его за плечо.

- Бог простит!

- Но коль ты и сам все сведал, почел открыться до конца, ибо без тебя, владыка, подобное все одно никак не может содеяться...

- Погодь! Погодь! - вскинулся Даниил. - Что я сведал?

- Да твой соглядатай у Глинских-то.

- Знаешь?

- А на кой бы я был нужен государю, когда б не умел таких пустяков!

- Верно!.. Значит, устраиваешь по его просьбе свидания с сей девицей.

- Нет, не просил он об этом.

- Как?

- Велел только узнать чья.

- А вторая и третья встречи, выходит, это ты сам? Может, и еще было?

- Еще одна.

- Зачем?

- Сначала думал, ради забавы. Никогда ведь ни одной бабой и ни одной девкой не поинтересовался. А эта, гляжу, влечет - веселый, бодрый после встреч с ней - просто диво! А потом задумывается, задумывается... И я тоже, великий господин, задумался крепко...

- Так ему ведомо, что встречи не случайные?

- Как можно!

Даниил, отославший служку и одевавшийся сам, даже остановился, поняв вдруг, что за мысли родились под этой круглой, блестящей лысиной, которую Шигона, по обыкновению, нежно поглаживал, щурясь при этом от удовольствия.

- Ты понимаешь ли, что затеял?

- А ты понимаешь, что его надо спасать? Державу надо спасать! Сколь уж ты сам молебнов отслужил, по каким только монастырям не ездили, к каким только чудотворным образам не припадали, каких только лекарей, знахарей, ведунов и колдунов не призывали - а толку-то нет и не будет! Всей Руси давно яснее ясного. И что будет с державой - яснее ясного! У тебя ведь тоже голова кругом идет, без конца о сем думавши. Но только ты один и можешь ее спасти ты это понимаешь? Почему я и пришел к тебе. Ты - один. Я начну, я уже начал, а далее только ты - ты один.