Юному репетитору отвели комнату. По утрам теперь он должен был заниматься с Адамчиком, а остальным временем мог распоряжаться как угодно.

В семье Рудзиевских говорили по-польски, но с появлением Христо в ход пошел и русский язык.

После уроков к учителю и ученику присоединялась Эвелина. Христо и она много времени проводили вместе. И вскоре между ними возникло чувство легкой влюбленности. Пани Ядвига это заметила, но вмешиваться в его отношения с дочерью не стала.

Всего лишь три месяца, как они познакомились. Казалось бы, у них мало общего: он - болгарин, она - полька, он вырос в неприметном городке центральной Болгарии, а она - в шумной и многолюдной Варшаве, он до пятнадцати лет жил в семье скромного провинциального учителя, а она воспитывалась в богатом аристократическом доме... Но есть нечто, что сближает юную пару. Он принадлежит к народу, угнетаемому турецкими поработителями, а она - к народу, которым вот уже второе столетие помыкает российское самодержавие; оба с раннего детства слышали разговоры об угнетении своих народов и оба мечтают о свободе.

Дом пани Ядвиги привлекал многих сосланных, кто мечтал о независимости Польши. Кто-то приходил, движимый любовью к отчизне, а кто и просто потому, что пани Ядвига была богатой дамой, приходил, чтобы пообедать или перехватить сколько-нибудь рублей. Все посетители, решительно все, упивались речами о независимости Польши - иначе им не нашлось бы места за столом у пани Ядвиги. Христо с волнением внимал этим речам. Его отношение к русским раздваивалось: с одной стороны, русские для поляков - те же турки, а с другой, именно с Россией болгары связывали свои надежды на освобождение родины.

От Христо не таились, считали его своим. Иногда пан Свентославский выносил из своей комнаты газету или брошюрку и вслух читал прокламацию польских эмигрантов, нашедших приют в Лондоне или Париже, или статью Герцена, напечатанную в "Колоколе".

...Довольно скоро, однако, безоблачная жизнь Ботева у Рудзиевских завершилась. Как-то поздним вечером, когда Ботев уже спал, его разбудили чьи-то возбужденные голоса. В дверь его комнаты постучали, и на пороге вырос жандарм, потребовавший пройти в гостиную.

В гостиной - и пани Ядвига, и Эвелина, и пан Свентославский, и даже сонный Адамчик в кресле рядом с матерью, жандармский офицер и еще две личности в штатской одежде.

- Не скажете ли вы нам, молодой человек, что за собрания происходят на этой даче? Какую литературу и кто читает в этом доме? - офицер кивнул личности в штатском. - Дай-ка сюда!

У него в руке появилась пачка листков с печатным текстом и поверх листков несколько номеров "Колокола".

- Откуда у вас эта литература? - обратился офицер к Свентославскому.Где вы ее достали?

Христо захотелось помочь приютившим его людям, и он решил взять вину на себя.

- Это моя литература, - громко заявил он. - К господину Свентославскому она не имеет отношения.

- Каким же образом эти прокламации очутились в комнате господина Свентославского? - спросил офицер.

- Я их туда спрятал, - сказал Христо. - Думал, там они будут в большей безопасности.

Ботева задержали, доставили в полицейский участок. В участке он переночевал, утром его вызвали для допроса.

- Чем вы занимаетесь в Одессе?

- Я вольнослушатель университета, изучаю литературу.

- Которую мы у вас забрали?

Неожиданно Ботева выручил его паспорт.

- Вы турок?

- Я болгарин.

- Нет, турок, вы подданный турецкого султана. А у госпожи Рудзиевской вы в качестве кого?

- Репетитор ее сына.

- Так вот, господин репетитор, трое суток вам для того, чтобы покинуть пределы Российской империи.

На даче Христо встретили с тревогой.

- Выясняли, откуда у вас "Колокол"?

- Спрашивали, сказал - привезли из Пловдива.

Пан Юзеф облегченно вздохнул, пожал Христо руку:

- Вы благородный человек.

Вмешалась пани Ядвига:

- Чем это вам грозит?

- Дали три дня, приказали ехать обратно в Турцию.

Рудзиевская и Свентославский переглянулись, и после некоторой паузы пани Ядвига сообщила о своем решении перебраться в Париж.

-Я предлагаю вам, Кристоф, ехать во Францию вместе с нами. Вы по-прежнему будете давать уроки Адамчику, мальчик не хочет с вами расставаться. И будете получать стол, квартиру, жалованье. Вы сможете продолжать свое образование. Выучите язык, поступите в Сорбонну, один из лучших университетов Европы. Вы пишете стихи... Не смущайтесь, Эвелина рассказала мне... Вы начнете печататься.

Все, что рисовала перед ним пани Ядвига, звучало как сказка. Перспектива завораживала: обеспеченное существование, привязанность воспитанника, возможность продолжить образование, возможность печататься...

Но пани Ядвига сказала еще больше:

- Пан Кристоф, отвечайте мне, отвечайте по совести: вы любите Эвелину? Только не лгите, пан Кристоф, Богом прошу вас...

Спросила бы она что-нибудь полегче! Любит ли он Эвелину?

- Люблю.

Он не знал сам, как это у него вырвалось.

- Мне кажется, Эвелина тоже любит вас. Не будем торопиться, вы оба слишком молоды. Поживем... Посмотрим... Мы знаем, вы благородный человек. Вы поедете с нами, я обеспечу вас, об этом вы можете не тревожиться.

Да, он хотел бы учиться в Сорбонне, хотел бы сочинять и печатать свои стихи, он любит Эвелину...

- Нет, пани Ядвига, - произносит Ботев. - Спасибо за все. Но с вами я не поеду.

Пани Ядвига смотрит на него широко раскрытыми глазами.

- Но почему? Дорогой Кристоф...

Он не может объяснить, самому себе он не смог бы сейчас объяснить, почему он не едет в Париж.

Не выдержал пан Юзеф:

- Счастье само идет к тебе в руки, а ты... На что будешь жить?

- Поеду в Комрат, устроюсь учителем в какое-нибудь болгарское село.

Пан Юзеф задумался.

- Где-то возле Сливена квартирует казацкий полк, дам тебе письмо к его командиру, поможет в случае чего, он влиятельный человек у турок.

- Кто такой?

- Садык-паша.

- Турок поможет?

- Он поляк.

- Садык-паша?

- Поляк, говорю тебе! Чайковский его фамилия. Командует турецким полком.

- С какой стати будет он мне помогать?

- А с такой, что поляк! Не одного христианина выручил. Поможет и тебе.

На следующий день пан Юзеф вручил Ботеву письмо "Пану Михаилу Чайковскому от пана Юзефа Свентославского".

Удивительное дело, о Ботеве написаны сотни книг, множество литературоведов изучало его жизнь, сколько биографий и монографий посвящены Ботеву, и никто не увидел поступка, с какого, собственно, и началась его сознательная жизнь борца. Много ли мы наслышаны о героях, которые в обстановке покоя, не побуждаемые никакими экстремальными обстоятельствами, решились, смогли отказаться от личного счастья ради счастья своей родины и народа?

Во всех биографиях Ботева, которые мне довелось прочесть, мельком говорится о том, что, находясь в Одессе, он познакомился с одной польской семьей. "Внешние обстоятельства отношений Ботева и польской семьи, - пишет биограф, - не имеют для нас большого значения..." И - все.

Однако, позволю заметить, именно в дни своего сближения с семьей Рудзиевских Ботев осознал себя борцом за народное счастье и во имя родины отказался от личного счастья, от благополучной, обеспеченной жизни- совершил деяние, на которое мог решиться только человек исключительной целеустремленности и необычайно сильной воли.

...Село Комрат - административный центр, где сосредоточено управление болгарскими школами в Бессарабии. Сюда и прибыл Ботев - с благими намерениями, с узелком, в котором смена белья да старый офицерский китель, подаренный паном Свентославским, и с любимой книжкой за пазухой. Что за книга, догадаться нетрудно, - роман Чернышевского, который для Ботева не столько роман, сколько наставление на все случаи жизни.

Избытка в педагогах для болгарских школ не было, а справка о том, что он обучался на втором курсе университета, давала ее владельцу право занять должность учителя сельской школы. Христо Ботева направили в село Задунаевку.