-Хочешь, немного погуляем?.. Хочешь на бульвар пойдем? - он говорил заискивающе, как жизнь научила говорить его с людьми, потому, что с собственным сыном говорить жизнь его еще не научила.
А мальчик, расслышав эту фальшивую нотку в его голосе, передернулся, она больно ударила по душе его, захлестнула горло. Он презрительно хмыкнул, решив, что своим презрением перечеркивает фальшь, невольно прозвучавшую в голосе отца. Но мужчина уже перестал заглядывать ему в лицо и никак не среагировал, а может, даже не расслышал, и мальчик понял, что не удалось, так резанувшая душу фальшь, исходящая от родного человека, и осталась висеть в воздухе между ними, звеня в его ушах. Подчеркнуто-равнодушным голосом мальчик ответил:
- Что ж, пойдем.
Отец, как ему показалось, даже обрадовался тому, что мальчик среагировал на его слова, тут же резво поднялся со скамейки, взял вялую руку мальчика в свою и сказал:
- Конечно, так сидеть - замерзнуть можно, лучше погуляем. Мальчик убрал руку, спрятал в карман.
- Не маленький, - хмуро произнес он. - Так пойдем.
- Ты карман запачкаешь, - сказал тоскливо мужчина и потом с огромным усилием спросил, - Я, может, обидел тебя чем-нибудь?
- Нет! - крикнул мальчик, выплеснув в крике всю накопившуюся в душе горечь.
- Что же ты кричишь? - тихо, устало спросил мужчина и вдруг подумал, что ничего ведь не знает про этого мальчика, не понимает его и может, даже не старается понять, и где уж ему разгадывать малейшие движения его души, распознавать странности поведения. Он вздохнул и обвинил в этом только себя, но от этого не стало легче. Да и мальчику от этого не легче, подумал он, нужно наверстать, нужно привыкнуть к нему, почаще, побольше бывать с ним, ведь он такой одинокий!
Они шли по бульвару вдоль берега моря. Стояла поздняя осень. Ветрено и прохладно, море черное, звезд нет. И дождь сеялся не переставая, нудный, мелкий, колючий. Они шли молча, и каждый думал о своем.
- Я пойду домой, - сказал вдруг мальчик.
- Тебе холодно? - спросил мужчина.
- Домой пойду, - повторил мальчик, не отвечая на вопрос. - Поздно, ругаться будет.
Он не сказал: мама ругаться будет. Он вообще старался, как можно реже упоминать это слово - мама, такое обычное и любимое для других детей.
Мужчина взглянул на электрические часы на башне высотного дома: одиннадцать.
- В самом деле, поздновато, - сказал он. - Тебе спать пора, ведь завтра в школу, а?
- Завтра воскресенье, - равнодушно напомнил мальчик.
- Ах, да, да! - деланно хохотнул мужчина и шлепнул себя по лбу.
- Забыл... Знаешь, как оно бывает... забегаешься, уж и дней недели не помнишь... а я ведь часто теперь и по воскресеньям работаю, и поэтому мне...
- До свиданья, - тихо сказал мальчик, не глядя на него. Мужчина замолчал, молча протянул руку и пожал холодную ладошку мальчика. Тот повернулся и пошагал прочь. Он удалился - маленькая светлая фигурка, такая беззащитная на огромном пустынном пространстве бульвара. Мужчина растерянно смотрел ему вслед. Потом, словно очнувшись большими торопливыми шагами пошел за ним, догнал, взял за плечи, повернул лицом к себе.
- Послушай, послушай, - взволнованно заговорил он. - Мы уедем, я увезу тебя, обещаю. Обязательно. Будет грузовик, все будет, как ты хочешь... Будешь в нем жить и путешествовать... Мы будем кататься по дорогам, все время кататься...
Мальчик вдруг поморщился, как от боли.
-. И я брошу, обещаю тебе, честно, брошу эту гадость... и тогда никто не посмеет назвать твоего отца наркоманом, никто не посмеет.. Я буду всегда с тобой, мы начнем жить сначала, и никогда не будем вспоминать наше прошлое... Я буду работать, ты ходить в школу... И грузовик, мы будем ездить по разным дорогам, как ты хочешь, будем ездить по самым красивым дорогам, которые только есть на свете... И я никогда, никогда больше не буду колоться, и никогда не дам тебя в обиду, мы будем вместе, всегда вместе, - говорил мужчина задыхаясь, захлебываясь словами, стараясь убедить, чтобы его жалкие, липкие слова заставили бы мальчика поверить ему, он говорил все это, но одна прилипчивая мысль вертелась в мозгу и не хотела исчезнуть - "мне одна дорога - дорога в ад", - думал он, и потому, все, что он говорил звучало еще менее убедительно под давлением этой мысли.
- Нет! - крикнул вдруг мальчик и отбежал в сторону, вырвавшись из рук отца, - Нет! Никогда этого не будет! Не рассказывай мне сказки! Никогда, никогда мы не уедем! Ты врешь, врешь, думаешь, я маленький, мне можно и соврать, а я поверю. Нет, я уже не маленький, и я не верю тебе! Я всегда буду с ней, и всегда будет одно и то же, и никаких дорог не будет, никаких дорог и грузовика не будет... - мальчик громко заплакал, зарыдал, сжимая ладонями, одна из которых была все еще обвязана грязным отцовским платком, разболевшуюся голову.
Мужчина молча подошел к нему. В горле его стоял горячий ком - большое горе маленького мальчика. Он опустился на корточки перед плачущим сыном, взял его руку и прижал к своей небритой щеке. Это было так неожиданна, что мальчик внезапно перестал плакать, перестал громко, в голос, но слезы все еще катились, оставляя извилистые полосы на немытых его щеках. Мужчина притянул его к себе и нежно поцеловал в лоб, обнял. Мальчик продолжал тихо всхлипывать.
- Может, ты и прав, - тихо сказал мужчина, - Может, и не будет. Но надо верить, сынок, надо верить в то, что любишь, о чем мечтаешь, это помогает жить... Если даже не приведется со мной, то ты сам вырастешь и уедешь, куда захочешь. Главное: верить, что это сбудется. Без веры невозможно жить. Ты еще маленький, и ты не научился ждать. А в жизни много приходится ждать. Ты ждешь, когда вырастешь и уедешь, а я, если еще буду жив, буду ждать твоих возвращений...
Мальчик задумчиво, устало, как обычно бывает после вспышки рыданий, слушал, мало что понимая из слов отца, не вникая в них, но сам голос родного человека, тихий и ровный, успокаивал, убаюкивал его. Ему вдруг как-то сразу сделалось очень холодно, сразу напала сонливость, он чувствовал себя, как избитый.
- Ладно, папа, я понял. Я постараюсь ждать, раз это нужно, - сказал мальчик, не замечая, что прервал отца, и немного помолчав, прибавил, - Я пойду, папа... Очень спать хочется...
- Идем, я провожу.
- Не надо, тебе потом возвращаться далеко. Сам дойду, Пока...
- Пока, - сказал мужчина. - Я завтра заеду, покатаемся.
- Ладно, - сказал мальчик равнодушно. Он на самом деле очень устал.
- Ровно в два часа заеду, жди на улице, - сказал мужчина. Мальчик молча кивнул.
- До свидания, сынок.
- До свидания.
Мальчик спустился в подземный переход, ярко освещенный неоновыми лампами. Мужчина смотрел ему вслед. Мальчик вышел из перехода на другой стороне улицы и пошел по безлюдной, ночной улице прямо посередине, и шел не оборачиваясь.
Мужчина стоял и смотрел, как мальчик исчезает в конце длинной улицы. Руки его тяжело висели по бокам и были похожи на двух больших, замеревших рыб. Потом он повернулся и медленно побрел вдоль тротуара. Из кустов выскочила взъерошенная, грязная собака и побежала к нему. Обнюхала его ногу и пошла рядом. Он отогнал ее. Собака покорно посмотрела ему в лицо, но не отставала. Он пнул ее ногой. Она молча отскочила, и когда он пошел, побежала за ним. Сама отстанет, подумал он, но собака не отставала. Она шла в двух шагах за ним по правую руку, будто он водил ее на поводке. Черт, вот ведь прилипла, подумал он, а подойдя к остановке, дождался троллейбуса и сел, хотя ему нужно было совсем в другую сторону. Когда троллейбус отъезжал, он обернулся. Собака стояла возле фонарного столба и смотрела вслед отъезжающему троллейбусу. Шел дождь.
И БУДЕТ СВЕТЛАЯ НОЧЬ
Женщина сидела на продавленном диване, одна в комнате, которую как и всю эту квартиру давно надо было отремонтировать, и смотрела перед собой пустым, отрешенным взглядом, когда постучали в дверь. Она медленно поднялась, пошла открывать. За дверью стоял парень с потрепанным испитым лицом, В руках он держал два пакета с бутылками и едой.
