Да нет, конечно. Однако мало ли что бывает...
Стая разношерстных собак шарахнулась от бензовоза, промчавшегося по дороге. И к собакам этим я с интересом: вдруг среди них последняя любовь старого чудаковатого писателя? И в этом собачьем сообществе, действительно, были рыжие, черные, лохматые. Но что дальше-то?
Дальше я отправилась на поиски участкового милиционера. Нашла его, пожилого грузноватого дядю, на пестром половичке, расстеленном по только что вымытому крашеному крылечку. Попросила уделить мне время. Участковый, с давным-давно усталым взглядом и, судя по всему, полным неверием в возможность хотя бы через тыщу лет построить светлое будущее, послушно-равнодушно пообещал:
- Спрашивайте чего - отвечу.
И пошел по травянистой тропинке в сторону скамейки об одну доску, без спинки. Она отливала сиреневым в этот яркий июньский день и вся была как обрызгана белыми лепестками.
- Вы по чью душу? - спросил, едва усевшись грузно. - И кто вы есть, откуда?
Я прилежно ответила, размахав со скамейки белые лепестки и присаживаясь.
- А-а, - отозвался участковый Бутусов. - Старик вас, значит, интересует...
- А вас - нисколько?
- Меня на сегодня женщина в плаще и синей косынке... Ее тут неподалеку в кустах нашли. Убитую.
- Понятно, Петр Петрович. Нелегкий у вас хлеб. Но мне хотелось бы знать о Шоре, о писателе... Он умер? Или погиб? Что вы обо всем этом думаете?
- О писателе... Тоже мне - писатель.
Участковый потер плохо выбритую щеку и вдруг с явным пренебрежением ко мне отозвался:
- Да пьяница он был, ваш писатель! С кем, с кем только не пил! В тот раз с бомжом каким-то. Мало ли этих самых бомжей живут по чужим дачам втихомолку!
- Но вы сами этого бомжа не видели?
- Нет, конечно. Видел бы - сгреб. Теперь ищи-свищи его - сел в поезд и тю-тю. Пустым делом занимаетесь, девушка. Милиция, конечно, плетется в хвосте многих событий. А почему? А потому, что не спад идет всякого рода преступлений, а рост. Вон маньяка третий год поймать не можем. А Шор... Старик. Свое отыграл. Признаков грабежа замечено не было. Да и что у него грабить-то? С пенсии кое-как кормился. Подумаешь, подстаканник...
- Была экспертиза? Ну насчет водки, что он пил с бомжом?
- Была. Разведенный технический спирт пили. Эка новость! От этого спирта сколько молодняка поумирало, в самой силе молодняка! А старику много ли было надо?
- Так вы совсем отметаете версию об убийстве?
- Зачем? Мало ли... Но только причин не вижу, за что было даже бомжу уничтожать бедного старика? За что?
- Но вы видели мертвое тело? Сразу после того, как тетя Тося позвонила в милицию, вы пришли?
- А как же! Ну лежит и лежит старичок... Ну бутылка на столе. В стаканах остатки водки... Вот только на бутылке никаких следов, то есть отпечатков пальцев. И на стаканах нет. И нигде. Это, прямо скажу, смущает. Кто-то либо в перчатках действовал, либо стер все...
- То есть могло быть так, что старик Шор пил совсем из другой бутылки, а не из той, что стояла на столе?
- Могло... И следователь Ершов это отметил. Это есть в деле. Вы к нему сходите, он вам все уточнит. Он дело завел.
- Не знаю, как Ершов, но вижу, вы - человек опытный, с большим стажем работы, - польстила без нажима, - и мне ваше мнение пока очень интересно. Может быть, вы все-таки заметили в доме Шора какой-то беспорядок? Бомж должен был искать деньги, ценности, если он действительно бомж.
- Он и искал, рылся. У Шора шкафчики внизу, в стеллаже, - вот там он тоже рылся но опять же следов не оставил... А взял один подстаканник серебряный. За две бутылки продаст где-нибудь...
Падающие с яблони лепестки осыпали его казенную фуражку и украсили игривым легкомыслием серые полоски погон с четырьмя звездочками.
- Петр Петрович! - вдруг раздался истошный женский крик со стороны забора. - Петр Петрович! Драка идет! Паренька режут!
Участковый подхватился сказал мне уже на полубегу, обернувшись с явной укоризной:
- Вот вам и Шор! Шора проехали!
И исчез за калиткой. Но его фуражка ещё какое-то время попрыгивала по ту сторону забора.
Я, конечно же, добралась и до следователя Ершова. Молодой, суровый студент-заочник юридического института был краток и категоричен:
- Дело завели. Работаем.
- Как?
- Ну как? Тут маньяк ходит... насилует, режет, женщин и девушек... Вот загвоздка! А Шор... Пока "висяк"... С кем пил? Неизвестно. Диагноз обыкновенный: "Отравление этиловым спиртом. Сердечно сосудистая недостаточность". Если взять отсутствие на месте серебряного подстаканника, то грабеж имел место. Никаких других улик - нет. Ворошил вещи, бумаги разве что... Ну, искал чего-то... Только не исключено, что их сам Шор ворошил...
- Следов никаких нигде?
- Ну от резиновых сапог есть... Только если бы сразу с собакой... Да бомж этот, видно, не дурак. Он на электричке уехал, ночью. Хотя мы опрашивали, не думайте, никто человека лохматого в бородах и усах на вокзале в те часы не видел. Есть ещё одна версия, держу в уме, - этот бомж мог и на машине уехать, здесь же шоссе. Посигналил... и - след простыл... Так что ничего мы пока особо не накопали. Надеемся, честно скажу, на удачу. Вдруг где-нибудь этот подстаканник всплывет - он приметный, гражданка Таисия Рыжова описала, на серебре монограмма "А" и "М" в венке из лавровых листьев и год одна тысяча девятьсот третий. Честно скажу - "висячок" без права на первую роль. Только-только насильника вычислили, маньяк-убийца пошел творить чернуху... Так что поймите меня правильно.
Я поняла все правильно. Нечего было старому Шору опускаться до распития водки неизвестного происхождения с неизвестным бомжом. В результате не только умер, но подкинул забот и без того заваленным делами работникам правоохранительных органов. Сам виноват!
Вот только... если бы его фамилия не значилась среди трех других, обнаруженных на листке бумаги, который приклеил к кресту какой-то странный злоумышленник, там, на кладбище... Буквально на следующую ночь, как крест был водружен четвертой женой-вдовой известного, прославленного писателя В.С. Михайлова.
Я спросила озабоченного и все-таки вежливого Ершова, а знает ли он об этой бумаге. Он знал. Как и о том, что да, все упомянутые в этом списке уже не числятся в рядах живых.
- А как вам кажется, кто мог этот список приклеить к кресту? С какой целью? - спросила напоследок.
Светлоглазый парень с новеньким, блестящим обручальным колечком на пальце нарисовал в блокноте красным фломастером треугольник, тут же превратил его в четырехугольник и ответил:
- Какой-то юморист, скорее всего... Ради хохмы. Мало ли...
- Но ведь все трое умерли после этой самой хохмы всего за каких-то два с половиной месяца?
И на это у начинающего юриста тотчас нашелся ответ:
- Были б они молодые - один вопрос. А тоже ведь старые. Да и второй... как его...
- Пестряков...
- Вот именно, Пестряков, тоже, говорят, зашибал по-крупному.
- А Нина Николаевна Никандрова? Поэтесса?
- Тоже не девочка. Да вы не беспокойтесь, мы в курсе! - утешил меня этот за много чего отвечающий маленький начальник.
Он, вероятно, повозился бы со мной и ещё какое-то время, но в кабинет без стука вошел, громыхнув дверью, какой-то милицейский чин с усами, доложил:
- Привели. Можно, или подождать?
- Давай! - ответил следователь и поправил полосатенький галстук, чтоб он лежал ловчее.
В коридоре я лицом к лицу столкнулась с "лицом кавказской национальности", на котором горели огнем черные глаза. От конвоира, бухающего сапогами, лязгающего какой-то металлической сбруей, на меня пахнуло крутым запахом застарелого пота. Душа запросилась на волю, на простор, к цветущим деревам...
Сидела в электричке, мчащейся в Москву, глазела в окно, отламывала от теплого белого батона ватные куски, жевала, икала и итожила: "Нина Николаевна умерла после того, как к ней пришел некий представитель какого-то банка, возжелавшего облагодетельствовать пенсионеров. Молодой мужчина. Вроде светловолосый. Вроде они пили чай. Шор умирает после того, как знакомится с каким-то чернявым бомжом, и они пьют с ним водку. Что общего в том и другом случае? Мужчины, возникшие в жизни убитых. Возможно, разные, а возможно, и один, умеющий гримироваться. Если я узнаю, что и смерть третьего из списка на кресте, прозаика Пестрякова, тоже наступила после знакомства с неким мужчиной...
