А когда увидела всю его высокую, легкую, летящую фигуру, облитую нежно-изумрудным сиянием луны, едва не задохнулась от волшебства мгновения и... и... что же это со мной было? - внезапная, неудержимая вспышка оргазма сотрясла все мое тело... И почему-то в тот невероятный момент мне представилось, будто я уже держу его великолепно отточенный фаллос в своих мягких, нежнейших губах, а он все растет, ширится, заслоняет собой всё вокруг... А потом он вдруг превращается в дудочку, на которой наигрывают худые, тонкорукие индийские заклинатели змей, а я оказываюсь этой самой очковой змеей, сладострастно-покорно поворачивающей голову на призывные звуки...
Признаться, я не знала, был ли он чист в те мгновения, принял ли душ после восхождения на скалу с выбитыми в ней двумястами семьюдесятью ступенями. Мне, возможно, впервые в жизни это было все равно... В конце концов, презерватив способен притушить хотя бы на время самые неприятные запахи, в том числе и острый запах мужской несвежей мочи... Великое достижение цивилизации, как подумаешь невольно лишний раз, этот самый презерватив!
Не могу сказать, что он, этот красавец-индус, сразу соблазнился возможностью обладать мной, красавицей-американкой. Какое-то время он пребывал в довольно индифферентном состоянии, глядя на меня вовсе невидящими глазами, должно быть, ещё одурманенными некими инфернальными, мистическими видениями. Но до чего же был притягателен его мягко очерченный подбородок и отблеск луны на его левой густой брови! И ещё там, где смуглая кожа чуть стянута джинсами и виден пупок, напоминающий глубь некоего чарующего благоуханного цветка. Не говорю уже о том отчетливо, в свете луны, видном тугом, распирающем грубую джинсовую ткань холме под "молнией" брюк, набухшем такой невероятно аппетитной, взвинчивающей, очаровательной плотью...
Не помню, каким порывом бури кинуло меня к нему, как мои жаждущие губы оказались прижаты к этому взбухшему холму под "молнией", излучающему, помимо воли, яркую, сочную мужскую силу?!
Но мой красавец-индус не оценил моего искреннего, бескорыстного порыва и едва не бросился прочь. При этом его огромные черные глаза сверкали как агаты, и все во мне настолько воспламенилось, что ещё один неожиданный, но неудержимый оргазм потряс мое бедное, страдающее тело.
И когда индус это увидел, он глазам своим не поверил и едва-едва не бросился наутек - уже повернулся ко мне спиной, уже сделал три бодрых шага прочь.
И как же хорошо оказалось то, что я уже понабралась кое-каких знаний от индусских гидов и из путеводителей. Поэтому как бы между прочим, но быстро стягивая со своих узких, выносливых, горящих нешуточным огнем бедер свои узкие джинсы и оставаясь в розовых трусиках величиной с чайное блюдечко и прозрачных, как крылышки стрекозы, я крикнула ему призывным, чарующим шепотом неистребимо женского самоотверженного страдания:
- Остановись! Неужели я так ошиблась в тебе? Неужели ты всего-навсего тот самый священный молочник племени того, которого соплеменники чтут как жреца священной маслобойни? Он ведь и должен жить только на этой проклятой маслобойне и дать обет безбрачия...
Красавец-индус ответил не сразу. В этот момент, на мое счастье, откуда-то издалека донеслась эта самая заунывно певучая, ноющая от сладострастной тоски знаменитая индийская мелодия... И тут я, изумительно голенькая, безупречно бело-персиковая, в изумрудном, колдовском свете луны. Что может быть прекраснее? А индусы, как известно, весьма чтут всякое проявление прекрасного...
- Нет, я не священный молочник племени того, - медленно, останавливая свой нелепый бег, отозвался красавец-индус, и по звуку его голоса я тотчас догадалась, что рот его иссушил тот самый огнь, что полыхнул так высоко от самого его паха, где уже зреет, зреет в душноватых, глухих дебрях кудрявых, заветных, дивных волос его наконец-то проснувшийся и осознавший величие момента фаллос...
И я уже вся изготовилась... Я лежала перед ним на зеленой траве под изумрудным светом луны, несомненно как большая драгоценность, сияющая, сверкающая несказанной женской прелестью...
Но он - видимо, так принято в его секте - вдруг, вместо того чтобы действовать, как это делают белые мужчины, да и африканцы, кстати, принял странную позу и в такт дальней мелодии принялся танцевать... И, ничего не скажу, его танец был по-своему прекрасен. Но вообразите мое состояние! Из меня так и брызгал сок жизни, нетерпения, желания, и я лежала перед ним вся, готовая к самому сокрушительному взаимному объятию. И как же хорошо, что мне в голову, по какому-то наитию, пришло прикрепить к своим трусикам крошечный колокольчик - подарок одного из моих арабов, кажется, из Кувейта, который очень любил "делать любовь", предварительно увешав всю меня серебряными колокольчиками. Помнится, эти колокольчики он умудрялся прикреплять каким-то образом не только к моим волосам, соскам, подмышкам, коленкам, мочкам ушей, жилкам на шее, но даже и к тем, ну совершенно неподходящим местам, ну ниже лобка, одним словом, хотя и на лобке, на этом моем священном всхолмии, он оставлял не менее десяти таких тонко звенящих игрушек. Он, этот забавный араб, по-моему все-таки из Кувейта, ужасно любил, чтобы наши любовные схватки происходили под нежный перезвон этих самых колокольчиков...
Так о чем я? О том, что один из этих колокольчиков я прицепила к своим прозрачным трусикам, и он вдруг прозвенел, когда я, сгорая и перегорая, с легким, невольным стоном перевернулась на живот, потом снова на спину.
Мой танцующий индус вдруг словно проснулся, остановился, спросил страстно:
- Что это звенит?
- Ах, это, - горячими от нетерпения губами прошептала я, - наклонись, посмотри...
Послушный, как все мужчины, когда о том просит слабым голосом женщина, он наклонился над моими волшебными трусиками...
О, чудный миг, когда наши освобожденные от всяких предрассудков тела вступили в эту восхитительную, единственно достойную их схватку! Я не буду говорить много, как это было, но после всего мне ещё целый месяц из ночи в ночь снился его черный от лунного сияния и словно бы грозный "меч", пронзавший меня насквозь. И даже когда я очутилась в знаменитом кёльнском соборе и увидела его старинный орган, вдруг с моим зрением произошло что-то странное: на месте знаменитых, торжественных, антиквариатных труб я увидела фаллосы моего индуса и невольно застонала от сладкого, неповторимого, роскошного воспоминания...
Правда, скоро опомнилась. Все-таки... Германия... собор... орган...
Но надо же было такому случиться - какой-то близко стоящий ко мне немец услыхал мой непроизвольный, чарующий стон и тотчас спросил меня тихо, но мятежно:
- Вам нужна какая-нибудь помощь?
Признаться, до этого я как-то ни разу не пленялась немцами. Во мне еще, вероятно, сильны были предрассудки по отношению к этой нации. Недаром мои ученые папа и мама сочли необходимым рассказать мне, ещё пятилетней-семилетней, об ужасах немецких концентрационных лагерей... И вообще в моей семье часто звучало то ли поощрительное, то ли язвительное, вроде "ну ты, мой друг, излишне пунктуален, как немец..." Или - "только немцу к лицу быть таким придирчивым и несносным". Так что во мне как-то не возникало желания хоть чуть "откушать" показательной немецкой плоти...
Но тут, в соборе, рядом со мной оказался крупный, почти как Хельмут Коль, и такой же лысоватый, светлоглазый германец. Да ведь в первое мгновение я решила, что это и есть Хельмут Коль! На этом немце был излюбленный вождем немецкого народа серый костюм...
Однако я довольно скоро разглядела, что у моего "Хельмута" нос как бы опирается на сизо-черное основание из коротких усов, а у того Хельмута усов вроде не наблюдалось...
И хотя на первый взгляд вовсе не просматривалась связь с органом... и индусом..., его размножившимися фаллосами, подменившими органные трубы, и этим крупным, породистым "Хельмутом", но все-таки, все-таки...
От его серо-стального костюма, когда он со всей немецкой, доведенной до крайности добросовестностью прижал меня к себе впервые, на меня так и пахнуло металлургической промышленностью. Иным и не могло. Немцы, как я додумалась чуть позднее, пахнут только так: либо металлургической промышленностью, то есть смесью запахов стали, чугуна, металлопроката, доменных печей, или же кислой капустой и свиной отбивной. Бывают, как я позднее в том убедилась, и переплетения этих ароматов, что тоже не лишено некоторой доли шарма...
