Я было собралась его тотчас выбросить, но рука задержалась в полете к унитазу... И я почему-то (вот они, неведомые побуждения таинственной, непредсказуемой женской души!) завернула рыжий волосок в бумажную салфетку и положила в свою косметичку. Так, на всякий случай. Там у меня, кстати, тоже в салфетке, лежало с прошлого лета и черное зернышко от яблока...
О! это черное зернышко... Можно вполне не поверить в то, что связано с ним... И вот тут, оставшись наедине с самой собой, изредка кидая в рот сладкий миндаль, я ушла в те неизгладимые, невероятные впечатления от Малайзии... Мало того, что я имела счастье наблюдать удивительный праздник "Дипавали", который отмечает индийская община, когда кругом все танцуют изумительно пластично, грациозно. Но я ещё испытала потрясающую исключительность "Тайпусам", который сравнить просто не с чем. А если сюда прибавить те невероятные часы с индусом Шаши...
...Почему-то именно в этот момент меня потянуло вспомнить, как все это было... Я прилегла на кровать, погладила свои милые, отзывчивые на всё подлинное грудки, вздохнула легко и радостно и вспомнила одно за другим...
Как мне захотелось увидеть "Тайпусам"! Но мой сосед по гостиничному номеру, носатый, волосатый американский грек, стал меня отговаривать:
- Совсем не надо туда ходить! Очень все это трудно. Много сил надо!
Но меня его отговоры как раз и заинтриговали. Тем более под конец он мне сказал:
- Я надеюсь, вы не садистка? Вам страшны ужасы? Пытки?
Как же я после этого могла устоять!
И до чего все-таки прекрасно, что моя бабушка была француженкой! Я сумела очень деликатно увернуться от приставучего грека-миллионера, кстати, имеющего жену и десятерых детей. Правда, меня в первые часы знакомства насторожили его исключительно волосатые ноги. Как я и предполагала, ногами не обошлось - он весь оказался заросшим густыми черными кудрями, так что тела было почти не видно, оно скорее угадывалось. И мне вдруг ужасно захотелось поваляться на этой лужайке! Моя нежная кожа так и запросилась в эти завитки-завитушки ненатурального вида. И я пошла у неё на поводу...
А почему бы и нет? Жизнь так коротка... Моя кожа - это моя кожа, и я имею право хоть в чем-то идти ей на уступки... И в какой-то мере этот исключительно лохматый грек оправдал ожидания моей изысканно-привередливой кожи... Мы с ним провели интересную ночь, а я словно бы побывала в пещере настоящего снежного человека. Он, правда, сначала не понял, почему я попросила его выключить весь свет и зажечь лишь одну свечку (он за свечкой послал горничную, и она долго-долго не возвращалась, потому что это оказалось не легким делом - в два часа ночи сыскать свечу). Но при этой свече так чудно заискрился доисторический мех этого довольно полного грека-миллионера, и моя плоть с душераздирающим ужасом, похожим на восхищение, тотчас погрузилась в него... Помню, мой "снежный человек" как-то странно попискивал, когда пытался отыскать в этой дремучей чаще свой фаллос, но ничего, нашел. А мне все-таки пожаловался:
- Столько этих проклятых волос, что иногда готов выбриться наголо!
Я ему отсоветовала и сказала совершенно искренне:
- Такая ваша неординарная внешность ужасно сексапильна. Так бы вы были просто грек с большим носом, а так - чудо, возбуждающее несносную женскую любознательность.
Он готов был заниматься со мной гимнастикой ещё и ещё раз, если бы не моя брезгливость к излишкам человеческой плоти там, где её должно быть не слишком много. Имею в виду живот. У грека-миллионера живот выдвигался вперед, как ящик стола, а когда расплющивался на моем очаровательном, плоском животике, я оказывалась почти до шеи погребенной под его расплывшимся жировым наслоением, или как сказать...
Так вот, я пообещала греку не ходить на страшный "Тайпусам", а сама встала раненько и выскочила на улицу, остановила такси и поехала к храму Шри Маха Марьяммана. И очень удивилась множеству людей вокруг. А потом поразилась живописной красоте серебряной колесницы, в которой возвышалась статуя святого Субраманнана. Вокруг собрались мужчины и женщины, которые несли кокосовые орехи и небольшие кувшины с молоком. Эти дары предназначались святому Субраманнану.
Но не это повергло меня в трепет. Я вдруг увидела мужчин, несших так называемые "кавади", то есть жертвоприношение на каждой ступеньке! Что такое "кавади"? Это железная дуга вокруг человека, а на ней цепи или спицы с крючками на концах. Эти крючки воткнуты в грудь и спину. Зрелище действительно не для слабонервных.
Я спросила пожилую индуску, которая несла маленьких кувшин с молоком:
- Зачем люди так истязают себя?
- А затем, что они верят, - ответила мне индуска немного свысока. Они верят, что, если одолеют путь в таком виде, с таким тяготами, святой Субраманнана поможет им. А другие так вот благодарят святого за помощь.
Больше я ни о чем не спрашивала, шла и смотрела. Один мужчина едва не поверг меня в обморок. Он нес огромный "кавади", и все тело его было проткнуто крюками, и даже один крюк проткнул его язык.
- Боже! - невольно прошептала я.
- Зря жалеете, - сказала мне индуска. - Этот человек испытывает блаженство. У его дочери долго не было детей, а благодаря обращению к Субраманнане у неё родилось сразу трое. Теперь он благодарит святого.
И все-таки я не могла не произносить, по-английски, разумеется, хотя и шепотом:
- Какое безумие! Какое безумие в наш цивилизованный век!
И тут вот меня ужасно потряс длинноногий, изысканно сложённый индус с такими огромными, влажными, черными глазами, с такими алыми чувственными губами, с такой гладкой, желудевой кожей, что я не утерпела и сказала ему:
- Зачем вы подвергли свое прекрасное тело таким жестоким испытаниям?
Он глянул на меня с высоты своего прекрасного роста и ничего не ответил. А я увидела вблизи его чудесную шелковую, оттянутую крюками кожу, которую любая женщина - я в этом была убеждена! - готова была целовать с утра до ночи.
И я заплакала от отчаяния, что такой чудесный экземпляр мужской породы не ценит себя нисколько. Тогда индус проговорил на неплохом английском:
- Не надо принимать это все так близко к сердцу. Поверьте, мне ничуть не больно. Я пришел просить у Субраманнаны уверенности в собственных силах, удачи в делах. И так как я не чувствую боли и кровь не выступила даже на моем языке, когда его, по обычаю, прокололи только что, - значит, святой готов помочь мне... Я счастлив!
А я почти не слышала его слов. Я с тем же ужасом смотрела на яблоки, что висели на каждом крюке и оттягивали его кожу ещё больше.
Не упуская его из виду, я вместе с толпой приблизилась к огромной скале, в которой почти отвесно было прорублено двести семьдесят ступенек. Надо было подняться наверх, к пещере, украшенной гирляндами орхидей и магнолий. Я устремилась по этим ступеням за красавцем-индусом и видела, как он, поднявшись на площадку перед пещерой, обессиленно упал на колени и жарко зашептал молитву...
Я не спускала с него глаз, и, видимо, он не смог обойти меня своим вниманием. Я была слишком белая и слишком блондинка среди толпы слишком смуглых и черноволосых... Мои глаза непроизвольно горели огнем необыкновенного, почти сумасшедшего желания. Запах тысяч цветочных гирлянд и потных человеческих тел, горячих дыханий возбуждал сильнее тоника с джином или даже чистого виски. Мне казалось, что сейчас, сию минуту, я закричу или запою на весь белый свет. Или сниму с себя майку, джинсы и примусь танцевать что-то умопомрачительное в совершенно голом виде...
...Опускаю подробности, как я ждала его уже в густом саду среди каких-то белых и красных, сочащихся соком, одурманивающих индийских цветов. Я попросила его об одном - вынести мне на память одно только яблочко, которое было насунуто на крюк его "кавади".
На небе сияла изумительно прозрачная, почти стеклянная луна, когда я услыхала легкий скрип его быстрых, сильных ног по песчаной дорожке. Абсолютно обессиленная набухшим внутри желанием, я едва удержалась на ногах... И уже издалека учуяла неповторимый, взвинчивающий аромат его тела, эту неземную смесь канифоли, магнолии, лаврового листа и павлиньих перьев.
