- Мой, - небрежно ответил Марк Самсонович. - Среди моих учеников много знаменитых писателей. Клышко, Кутов, Кобликов, Пичугин...
- Как же, как же, - фальшивым голосом солидно протянул корреспондент.
- Ну, а теперь, - делая свой широкий приглашающий жест, продолжал Марк Самсонович, - милости прошу в мою библиотеку. Это святая святых! Собственно, с нее-то все и началось. Я начал собирать ее сорок с лишним лет назад, шестнадцатилетним мальчишкой... Должен вам сказать, что в отличие от многих библиофилов я не отношусь к книге как к фетишу. Я беспощадно подчеркиваю, загибаю страницы, если мне это нужно. Помните, как говорил Маркс? Книги - мои рабы!.. Конечно, я уверен, что вам доводилось видеть и не такие раритеты, но кое-что, полагаю, поразит и вас... Достаточно сказать, что мне удалось собрать все прижизненные издания Блока... Почти все прижизненные издания Пушкина...
Последние слова Марк Самсонович произносил уже в комнате. Рука его привычно потянулась к тем полкам, на которых должны были стоять книги, о которых он говорил, и вдруг наткнулся на холодное, мерзкое стекло.
- Что это? - отдернул он руку, как будто бы прикоснулся к змее.
Ничего не понимая, он отодвинул стекло и достал первую попавшуюся книгу. На новеньком ледериновом переплете красовалось золотое тиснение: "Луи Буссенар. Похитители бриллиантов". И золоченый череп, перекрещенный двумя стрелами.
- Что это? - еще раз спросил Марк Самсонович уже с неподдельным ужасом. Ноги его подогнулись, он непроизвольно опустился в изящное жидконогое креслице и несколько секунд полулежал в забытьи. Потом приподнял голову, испуганно оглянулся и слабым голосом, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:
- Боже мой! Где я?
- Марк Самсоныч! Не волнуйтесь, вы дома. Вы у себя дома, - как маленькому, объяснила ему Лена. - Это сделал Красиков. Но не думайте, пожалуйста. Это не гипноз! Юра Красиков, он еще и не такое может!
- А книги? Где мои книги? Моя библиотека!
- Я их пока на нашем школьном дворе сложил, где макулатура, - сказал Юра.
- Мои книги - макулатура?! - Марк Самсонович опять в изнеможении откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
- Быстро давай назад все его барахло! - тихо сказал Юре Сашуня.
- Ну что ты стоишь, как бревно? Он же умереть может! - тормошила Юру Лена.
Юра пожал плечами.
Вместо полированных застекленных стеллажей опять появились некрашеные сосновые полки с растрепанными старыми книгами.
- Мои книги! - не веря своим глазам, умильно воскликнул приведенный в чувство, ничего не понимающий Марк Самсонович. - Какое счастье! Боже, как вы меня напугали!
Дрожащими руками он перебирал обложки, страницы, гладил корешки.
- А это что? - вдруг с ужасом указал он на полированный стол с портретом Бриджит Бардо. - Немедленно верните мне мой стол!
- Пожалуйста! Я ведь хотел как лучше! - оскорбленно сказал Юра.
Появился прежний стол, заваленный книгами и тетрадями.
Ангорский кот, лежавший на тахте, заинтересовавшись перестановкой мебели, потянулся, соскочил с тахты и вспрыгнул на стол.
- Что это? Брысь! - закричал Марк Самсонович. - Откуда этот зверь? Вон! Немедленно вон отсюда!
- Это вместо вашего облезлого Лени, - сказал Юра. - Его, небось, вы боялись прогнать, а такого красавца гоните.
- Разве можно даже сравнивать его с вашим страшилищем! - сказала Лена. - Пусть хоть он останется, а?
- Нет! Ни в коем случае! Немедленно верните мне Леню! - истерически закричал Марк Самсонович.
Вместо роскошного ангорского кота на столе появился тощий и наглый Леня.
Марк Самсонович схватил своего любимца и исступленно прижал к груди. Он гладил его, целовал, не выпускал из рук, опасаясь, как бы он опять не был подменен невесть откуда взявшимся чужим котом.
- Скажите, - указывая на Юру, обратился к Марку Самсоновичу в суматохе, всеми забытый корреспондент. - Этот мальчик - тоже ваш ученик? Интересное как он это делает? Очевидно, какая-то особая форма гипноза?
И тут даже вечный скептик Сашуня Парфенов не выдержал.
- Какой там гипноз, что вы! - сказал он. - Можете потрогать, все настоящее...
Корреспондент попытался потрогать Леню. Тот злобно зашипел, выпустил когти и яростно ударил лапой корреспондента по руке.
- Черт его знает! Кажется, и в самом деле не гипноз, - зализывая исцарапанную руку, неуверенно сказал корреспондент. - Очевидно, мы имеем дело с явлением, пока еще неизвестным науке...
Он достал из кармана блокнот, шариковую ручку. Выражение вежливой скуки на его лице окончательно уступило место живому и неподдельному интересу.
НЕОБХОДИМО ТРУДОВОЕ ВОСПИТАНИЕ...
Виктор Петрович и Коля возбужденно бегали по кабинету, время от времени бросая друг другу раздраженные, запальчивые фразы.
За время, прошедшее с тех пор, как мы их оставили, температура их давнишнего спора повысилась на несколько градусов. Но сам спор ни на йоту не сдвинулся с мертвой точки.
- Обязательно надо ставить эксперимент! - горячился Коля.
- Какое легкомыслие! Это недостойно настоящего ученого! - сердито возражал. Виктор Петрович.
- А страх перед собственным открытием? Это достойно настоящего ученого? - ехидно спрашивал Коля.
Трудно сказать, до каких взаимных оскорблений дошли бы учитель и его любимый ученик, если бы этот бурный разговор не был прерван внезапным появлением Елены Николаевны.
Она стремительно ворвалась в кабинет и швырнула на стол перед Виктором Петровичем какую-то потрепанную тетрадку:
- Вот! Пожалуйста! Полюбуйся! Доигрались с вашей наукой!
Тетрадка при ближайшем рассмотрении, оказалась Юриным дневником. Виктор Петрович взял его в руки и с некоторой, опаской стал перелистывать.
Каждая страница дневника была испещрена надписями. Иные надписи носили характер спокойной и суровой констатации факта: "Мальчик крайне ленив!" Или: "Безобразно вел себя на уроке химии". Или: "Играл в волейбол во время классного часа". Но гораздо больше было надписей, представлявших собой патетические и грозные обращения к родителям. Каждая такая надпись, по мысли писавшего, должна была потрясти сердце того, к кому она была обращена. И каждая из них была в то же время возгласом отчаяния, сигналом бедствия, воплем о помощи: "Родители! Ваш сын крайне развязен! Обратите внимание на воспитание вашего сына!" Или: "Родители! Ваш сын не приучен к порядку и к работе!" Или совсем кратко: "Родители! Вовремя займитесь сыном!"
Болезненно щурясь, Виктор Петрович листал этот потрясающий документ, при каждом возгласе, обращенном к нему, испуганно втягивая голову в плечи. Но Елена Николаевна не давала ему сосредоточиться на одной какой-нибудь странице.
- "На уроке не работал, мешал другим!" Это ерунда! - говорила она, быстро листая дневник. - "Родители! Ваш сын Груб и плохо воспитан!" Это тоже тебя не касается! Это уж я как-нибудь сама... Ага, Вот! Полюбуйся, пожалуйста! Учитель физики обращается прямо к тебе! Читай!
Виктор Петрович отодвинул слегка дневник, подсунутый женой к самым его глазам, и, запинаясь, проглатывая слова, прочел вслух:
- "Уважаемый тов. Красиков! Ваш сын на моем уроке проделал ряд фокусов, противоречащих данным современной науки. Я знаю, что институт, которым вы руководите, занят разработкой... Относясь с большим уважением к вашим работам и к вам лично... Полагаю, что вы напрасно сделали объектом столь серьезного эксперимента своего сына... Мальчик легкомысленно воспользовался своими преимуществами для дискредитации педагога и тем самым способствовал ущемлению авторитета науки в глазах других учащихся..."
Дочитав это обращение до конца, Виктор Петрович повел себя очень странно. Он подошел к Коле, схватил его за лацкан пиджака и стал трясти, приговаривая:
- Ну, что? Теперь вы довольны? А?! Сделал объектом эксперимента... Какой кошмар!.. Это все ваши штуки!..
Отпустив наконец ошеломленного Колю, Виктор Петрович достал ключ, отпер бюро, вынул колбочку, посмотрел ее на свет. Убедившись, что колбочка по-прежнему наполнена и крышка ее аккуратно завинчена, он поставил ее на место, снова запер бюро и облегченно перевел дух.
