- Да, что вы! - удивился я, - помоев, мне кажется, сейчас сколько угодно. Тут совсем близко есть один двор, так там в помойную яму понатаскали за каких-нибудь полчаса 18 ведер рыбьей чешуи, прокисшего студня, яиц, простокваши, известки, перьев и сверх того еще двух дохлых крыс. Я же знаю, я сам там сидел!

- Где? - спросил муж.

Я вовремя опомнился и пробормотал:

- Вот, точного адреса не могу вам назвать. Завтра, когда поедем, покажу.

- На большой! - воскликнул обрадованный муж, - житуха, Розька! Жена, завтра пойдем на помойку! Вот, товарищ Ермилов укажет. А как же это вы, товарищ Ермилов, штаны утеряли?

- Украли, - угрюмо пробормотал я. - В бане.

Меня лихорадило.

- ... бежать, бежать, бежать... - беззвучно шептал я, на короткие мгновения теряя сознание, и снова пробуждался.

- Чего? - спросил муж.

- Товарищ Ермилов очень устал, - приблизив голову к моему лицу, сказала милая молодая женщина. - Ложитесь отдыхать, товарищ Ермилов. Я сейчас приготовлю. Может быть, сообщить вашим родным?

- Нет, нет! - закричал я. - Не надо сообщать родным. - И потерял сознание.

Глава XV

Как выяснилось впоследствии, помирал я медленно и долго. Когда я пришел в себя, все удивленно переглянулись.

- Порядок, - сказал муж, - а мы думали, что врежете дуба, товарищ Ермилов.

Он был очень доволен началом моего выздоровления.

- Жалко, так и не указали помоев для Розьки. Теперь уж, наверное, все разобрали. Ну, я отрываюсь. Жена, ты тут с товарищем писателем придумайте Розьке какое покрасивше имя.*

Попытки пересилить себя, выздороветь, встать ни к чему не приводили. Болезнь коленом придавила меня к постели и, чем упорнее я старался высвободиться, тем больше терял сил. Я сдался.

- Владимир Владимирович, - тихо сказала милая молодая женщина, - не надо расстраиваться. Полежите немного и все пройдет. - Она поправила подушку и коснулась ладонью моих волос.

- Спасибо вам, милый мой, хороший мой друг, - прошептал я и почувствовал, что глаза мои полны слез. Она ничего не сказала и медленно вышла из комнаты.

- Марианна, - прошептал я, - что с тобой? - И закрыл глаза, боясь думать о том, что стало с Марианной.

Так же трудно было узнать, почему меня до сих пор не схватили.

- Шура, - спросил я милую молодую женщину, - меня никто не спрашивал?

- Нет, - сказала она. Потом, подумав, добавила: - Из милиции один чудак приходил. Говорил, у вас должен быть какой-то Аркадий Белинков. Скажите мне, Владимир Владимирович, то, что пишут наши писатели, это все правда?

- Что? - спросил, появляясь в дверях муж. - А как же? Что они, американские писатели, что ли? Пишут про свою родную советскую власть, а не про американскую! Чего ты шляешься здесь все время? - нахмурившись, спросил он жену.

Она неподвижно стояла, устремив на мужа длинные лодочки сощуренных глаз.

- А?.. - сказал я. - Вы уже вернулись? Ну, как дела? Да, я все хотел спросить, на помойку так и не сходили?

- Дела ничего, - проворчал он. - А на помойку как же я пойду, когда вы ее скрываете.

- Что вы?! - воскликнул я, - пожалуйста! Я только сам не могу вас проводить. Я объясню вам, и вы сходите.

- Правда? - заинтересовался он. - А ну-ка, растолкуйте. Я объяснял ему, как найти помойку, чертил план города на папиросной коробке, он переспрашивал, водил пальцем но чертежу, затем, повторив маршрут, подмигнул мне и ушел, размахивая ведром и лопатой.

- Шура, - тихо сказал я, - не обращайте внимания. Все пройдет, все будет хорошо. Не надо, милая.

- Да, да, - быстро ответила она, - все будет хорошо. Скажите, Владимир Владимирович, когда человек что-нибудь делает, что он должен слушать - голос рассудка или голос сердца?

- Голос грядущего, - сказал я. - Когда я думаю о своих поступках, в моем воображении встают дети, и я стараюсь ответить так, чтобы их жизнь была счастливее нашей жизни.

- У вас детей нет и у меня нет, - тихо сказала она, - может быть, если бы у меня были дети, мне легче было бы думать о будущем. Почему я так несчастлива, Вол.., Владимир Владимирович?

- У меня будет дочь. Обязательно будет дочь, - воскликнул я, - она будет исполнением моих несбывшихся надежд, неисполненных желаний, незавершенных замыслов. Наши дети - это не только не пережитое нами будущее, но исправление ошибок нашего прошлого!

- Голос рассудка, голос сердца...- опустив голову, тихо сказала она. Говорят, что золотой век уже был. Тогда нам больше нечего делать. И нашим детям нечего делать. Скажите, Володя, прошел ли уже золотой век? Будет ли еще золотой век?

Я молчал. Я знал теперь, что в государстве мужа этой женщины, если я смогу что-либо сделать, то лишь сделать тайно. Я спрашивал се:

- Я ничего удивительного не говорил в бреду, что бы вас удивило?

- Нет, - отвечала она, подумав. - Вы ничего удивительного не говорили. Что-то об аморфности позитивной части программы и о шестой социальной формации.

- А-а-а... - сказал я. Я молчал.

Я не хотел раскрыть ей тайну золотого века.

- Почему вы молчите? - спросила она и тихо добавила: - Мой муж недоволен тем, что я так часто бываю у вас.

Гремя ведром, в комнату влетел муж.

- Какие там помои?! - кричал он. - Нешто это помои! Две дохлые крысы. А еще чего? Лампочка электрическая 25 свечей, разбитая, горло от бутылки из-под портвейна № 18, да тряпки разных цветов? Нешто это годится на корм животной? Таскался, как дурак, только. Навалил тут с три короба: "Помои, помои!" И тебе рыбья чешуя, и студень, и то, и это, и пятое-десятое. А на деле-то, кроме двух дохлых крыс, пшик один оказался. Помои! Небось, пока я там по помойкам ползал, они здесь тары-бары, шуры-муры, тете-мете, фигли-мигли, совсем другим делом занимались. Муж по помойкам ползает, всякую копейку в дом тащит, а она тут цельный день с чужими мужиками шляется?!

- Послушайте, - сказал я, - если мое присутствие хоть в какой-то мере вам неудобно, то я сейчас же уйду. Я не привык быть в тягость кому бы то ни...

- Товарищ Ермилов! - воскликнула она и, вспыхнув, обернулась к мужу: Как тебе не стыдно?! Больной человек, лауреат Сталинской премии, награжденный правительством медалью за оборону Москвы, которую он, не щадя своей крови, оборонял в Куйбышеве, где он был всю войну! Как ты, советский человек, в эпоху, когда мы не сегодня-завтра вступаем в первую фазу коммунизма, можешь позволять себе такие пережитки проклятого прошлого??!!

- А чего я позволяю? - отступал несколько опешивший муж. - Я говорю, ничего там нету на помойке толкового. Иди, проверь сама, если не веришь.

Милая молодая женщина уголком губ улыбнулась мне и, обернувшись разгневанным лицом к смешанному с грязью супругу, возмущенно воскликнула:

- Мне стыдно за тебя перед членом Президиума Союза советских писателей!! - И вышла из комнаты.

- Ох, уж эти мне бабы, - почесав под мышкой, со вздохом сказал муж. Как шлея под хвост попадет... Чего это с ней? Как живем мы вместе, такого не было. Положите вы на это дело с прибором, товарищ Ермилов. Ничего, пришабрится.

* Дальше три слова неразборчиво.

Глава XVI

По утрам я вставал с постели и, поддерживаемый под руку моим новым другом, выходил на балкон. Она срывала лучший цветок (цветы росли в ящиках, подвешенных к перилам балкона) и с грустной улыбкой дарила его мне.

Над необъятной просыпающейся столицей медленно плыли облака, растворяя в крепкой синеве неба багровые подтеки впитанной за ночь крови. Грохот громадного города, хрустящего суставами, ворочающегося и зевающего спросонья, давил писки зарезанных, пытаемых, задушенных, изнасилованных и растерзанных, прописанных и непрописанных в ней жителей.

- Ах, если бы можно было прожить так жизнь, - едва слышно сказала она, - в этой тихой свежести августовского утра, рядом с человеком, которому веришь, которого ценишь. Скажите, Владимир Владимирович, счастье в этом?

- Нет, - сказал я. - Счастье не в этом.