- Найдут, - уверенно заявила проститутка с выклеванным глазом, - не будет долго гулять такая падаль по нашей свободной советской земле. (Эта проститутка была идеологом компании.)
- Вы думаете? - заинтересовался я.
- А как же, - убежденно сказал вор с выдранной челюстью, - а ты что думал, фраер?
- Что я думал? Я думал, что будет очень плохо, если его найдут... тихо сказал я.
- Не знаю, кто еще, кроме него, в последние годы решался так громко говорить правду, - сказала Марианна.
- Ишь ты, стерва, небось заодно с ним, - подозрительно глядя на меня, сказала проститутка с выклеванным глазом.
И сразу все стало ясным.
Вор с выдранной челюстью повернулся к нам и вытянул вперед шею.
- А ну, падла, выкладывай, кому советскую власть продаешь, а то сейчас схаваю.
Я вскочил на ноги и шагнул к Марианне.
- Стой, падлюка, - тонко взвизгнула молочница с отгрызенным носом и стукнула меня по голове поленом.
- Крути ихние руки, - прорычал вор с выдранной челюстью.
- Знаешь, кто они есть? - заорала проститутка-идеолог с выклеванным глазом, - космополиты безродные!
Нас загнали в угол и лупили досками от нар, мисками и сапогами. Я вскочил на бочку с водой и, оторвав цепь с кружкой, размахивал ею.
- Аркадий, - с ужасом шептала Марианна, - и они ненавидят нас.
Вдруг кто-то рванул бочку, крышка выскользнула у меня из-под ног и я бухнулся в воду. В то же мгновение мне на голову перевернули парашу и все скрылось во мраке.
Я не слышал, как отворилась дверь камеры. Выбравшись из-под параши, я удивился неожиданной тишине и увидел на пороге камеры надзирателя. Он постукивал по пряжке ремня здоровенным ключом.
- А ну, кто здесь гвалт поднимает? - рявкнул надзиратель, - Ну, кому я говорю!? Выходи.
Я выскочил из бочки и, схватив за руку задыхающуюся от рыданий Марианну, бросился из камеры. Кто-то схватил меня за воротник, но я ловко вывернулся и, оставив пижаму в камере, вместе с Марианной оказался за дверью. Надзиратель треснул по башке ключом не отстававшую от нас ту самую настырную проститутку-идеолога с выклеванным глазом, и дверь с грохотом захлопнулась.
- От всей души, от всей души благодарю вас, - сказала Марианна и с восхищением посмотрела в глаза надзирателю. - Вы спасли нас.
- Ничего не стоит, - осклабился надзиратель. - А иной раз недоглядишь и врежет дубаря какой-нибудь фраер. А ловко они тебя парашей накрыли! Я глядел в волчок, так меня аж смех разобрал. Ну, думаю, дела, Черчилль-то в параше. Ха-ха-ха!
- Аркадий, - прошептала Марианна, - правда, он добрый и очень приятный человек? Боже мой, если бы не он, мы бы погибли! Поблагодарите его, ну, я прошу вас.
Я молчал.
- Еще раз приносим вам свою глубочайшую благодарность, - сказала Марианна и строго взглянула на меня.
За дверью камеры рычали, кричали, угрожали оскорбленные в чувстве горячей любви к своей матери-родине краснушники, темнушники, чернушники, домушники, тихушники, мокрушники, крысятники тайшетские, воркутинские, колымские, амурские, печерские, карабасские, чурбанукские, кзыл-ордынские, слухачи, ширмачи, скокаря, лопатники, богашники, топышники, хипяшники, скучатники, медвежатники, проститутки рублевые, двухрублевые, трехрублевые, четырехрублевые, [нрзб], черненькие, синенькие, чапаевцы, махновцы, подмосковные молочницы с кешарами и фраер фанфаныч.
Глава IV
Оказалось, что мы не Черчилль и Ева Браун.
Сунув пинка под задницы, нас выпихнули за тюремные ворота.
Было темно, сыро и холодно.
- Аркадий, - сказала Марианна, - все-таки хорошо, что нас пока еще не убили.
- Очень хорошо, - сказал я. - Наверное, завтра убьют. Или воры, или проститутки: одна у них советская власть. Самое уязвимое наше место, Марианна, это аморфность положительной программы.
- Что вы! - сказала Марианна. - Совсем не одна. Ведь он же не дал нас убить.
На рассвете мы, падая от усталости, подошли к первым [камням] столицы.
- Аркадий, - спросила испуганно Марианна, повернув мою голову к своему лицу, - у меня еще красный нос? Мне очень не идет с красным носом?
- Что вы, Марианна, ваш нос великолепен, - убежденно ответил я. - Может быть, именно поэтому давешний милиционер с ключом был так с вами предупредителен и любезен.
- Нет, - сказала Марианна, - он был предупредителен и любезен не потому, что ему так понравился мой нос, а потому, что он, будучи умным и гуманным человеком, сразу понял, что никакие мы не Черчилли, никакие мы не поджигатели войны, а просто очень хорошие люди, всем сердцем преданные искусству.
- Вы думаете? - медленно спросил я. - Вы думаете, что мы не поджигатели войны, а просто люди, занимающиеся искусством?
- Ну, конечно, - убежденно воскликнула Марианна.
Я был в мокрой нижней рубашке и в пижамных штанах с золотой полоской по небесно-лазоревому полю. На мою грудь капала кровь со щеки и шеи.
- Хорошо, - сказал я, - вы рады, что мы не поджигатели войны. Прекрасно! А вам не хочется встать в ряды борцов за мир, демократию и социализм?
- Никаких поджигателей, никаких борцов, - категорически сказала Марианна, - вы закончили книгу сонетов о золотом веке? Нет, не закончили. Очень плохо. Закапчивайте и не ввязывайтесь во всякие истории.
- А если... - начал я. Марианна строго посмотрела на меня.
У дверей квартиры мы остановились, поняв, что попасть домой так просто нам не удастся, потому что ключи были где-то потеряны. Мы топтались у входа, ни на что не решаясь. Идти, да еще в таком виде к швейцару, мимо которого мы проскользнули незамеченными, было опасно, точно так же, как и пытаться выломать дверь. Нервно постукивая пальцами по косяку двери, я случайно надавил кнопку звонка. Услышав звон, Марианна горько улыбнулась и вздохнула. Растерянно посматривая то на дверь, то друг на друга, мы стояли, мучительно размышляя о том, что делают в таких случаях. Но вдруг за дверью раздалось шарканье, потом кто-то плюнул, шумно зевнул и выругался.
- Кого еще черти несут? - проскрипел кто-то за дверью. Обомлев, мы схватились за руки и застыли в оцепенении.
- Ну? - послышалось из-за двери, щелкнул замок и дверь распахнулась. На пороге стоял враг в красных штанах.
Он был без штанов. Он переминался с ноги на ногу и тесемки его кальсон тоскливо висели долу. Левой рукой он чесал в паху. Вдруг он перестал чесать и замер, вытянув шею. Мы шарахнулись в сторону и с громким криком скатились с лестницы.
- Держи! Держи! - неслось нам вслед и слышалось шлепанье босых ног по ступеням. У подъезда нам преградил дорогу швейцар. Я навалился на него, и мы оба упали. За спиной раздалось хриплое дыхание, и кто-то схватил меня за ногу. Я оглянулся, увидел над собой врага с болтающимися завязками от кальсон, пнул его ногой в грудь и, оставив в его руках туфлю, выскочил из подъезда, увлекая за собой Марианну.
Глава V
Враг в красных штанах в последний раз оглянулся на догорающую дачу и решительно зашагал к станции. Он хорошо знал, что так не ловят преступников, и хорошо знал, что поймает их все равно. Доложив начальству о результатах экспедиции, он пошел домой и, сняв красные штаны, лег на непостеленную постель.
Заснуть он не мог, За окном звякала и булькала вечерняя столица, полная строительства коммунизма. Он лежал с широко раскрытыми глазами, вытянув длинные ноги в кальсонах с болтающимися завязками и слушал. Ему некому было завещать коммунизм, и поэтому он страстно желал сам пожить в нем. Он думал о том, что от коммунизма ему нужна лишь уверенность в том, что никто ни на кого не поднимет руку. Думая об этом, он вспомнил свою молодость, пожары и флаги гражданской войны и ворованную муку из подвала купца Зверо-Ящурова. В забрызганных грязью сапогах прошел он двадцатые годы русской истории. Партия погнала его [обжимать] кулаков, поставлять нэпманов и рубить басмачей. Травя измену на строительстве Кузбасса, он загубил полгорода невинных советских душ, за что едва не лишился партбилета, и пошел работать по призванию во внутреннюю охрану ГПУ старшим надзирателем 6-го этажа. Но пришло время, и его вспомнили. Это были дни, когда государство буквально задыхалось от отсутствия квалифицированных кадров в жестокой борьбе с врагами народа. Получив назначение замнаркома внутренних дел, он на своих плечах вынес тяжесть работы по очищению советской власти от скверны. Травя измену на огромных пространствах гигантской стройки социализма, они с наркомом загубили полгосударства невинных советских душ, за что ЦК ВКП (б), обрадованное тем, что нашло таких самоотверженных дураков, когда все было кончено, сделало строгое лицо и тяпнуло, не поднимая хипеша, вагонной буксой наркома по голове, когда он от трудов ехал лечиться в Сочи, а его запихали 3-м секретарем Иркутского обкома партии. Во время Великой отечественной войны с авангардом мирового империализма он со своим штрафбатальоном гнал немцев от Москвы и, загубив половину всех штрафных частей доблестной Советской армии, укрепился на высоте. Попав под Можайском в окружение и вырвавшись за Смоленском из окружения, он прошел все генпроверки по длинной смоленской дороге и, добредя до Москвы, получил назначение прозектора морга офицерского госпиталя во Владимире. Когда кончилась война, он снова пошел работать по призванию во внутреннюю тюрьму НКГБ старшим надзирателем 7-го этажа. Огромное значение, придававшееся партией и лично тов. Сталиным в борьбе с космополитизмом и презренным низкопоклонством перед заграницей, в эпоху, когда наш народ завершает победоносное строительство коммунизма, снова выдвинуло его, человека блестящей квалификации, несмотря на перегибчики, в первые ряды воинов за приоритет нашей культуры. Когда в известных постановлениях ЦК ВКП (б) по идеологическим вопросам и докладах тов. Жданова была объявлена борьба всяким зощенкам, ахматовым, кинематографистам, композиторам и критикам-космополитам, он был назначен заместителем Нач. управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) и, блестяще совмещая опыт идеолога с опытом старшего надзирателя внутренней тюрьмы НКГБ, бросился перерабатывать загнившее мировоззрение у некоторых зазевавшихся идеологов.
