На войне вообще очень многое надо было делать быстро и хорошо. Расскажу о простой солдатской палатке. Я уже упоминал о сухом и жарком летл сорок второго. Так вот, чтобы уменьшить влияние жары, в земле выкапывался по размеру палатки котлован, и над тем уже котлованом укреплялись палатки. Они становились достаточно высокими - не надо было то и дело нагибаться. А, кроме того, в такой палатке заметно прохладнее. Кажется простая вещь. А как мы были благодарны неизвестному, умному и доброму автору этого неказистого изобретения.
То жаркое сталинградское лето напомнило мне о себе спустя десятки лет. В памяти восстановились подробности - словно все только вчера и было...
Как -то, закончив удачную штурмовку цели, мы возвращались всей эскадрильей домой. Еще при отходе наскочили на сильный зенитный огонь, и по радио я дал команду маневрировать. Огонь был так силен, что я невольно побоялся за ведомых - нагнулся сначала в правую, затем в левую форточку посмотреть - идут ли?
Не сбили ли кого? Вижу, дут. А все ли сосчитать не успел. В этот момент сзади справа раздался сильный взрыв, и меня будто обухом или молотком по голове. Обожгло правую нижнюю часть затылка, я понял, что царапнуло осколками.
Однако пришел домой. Произвел посадку. Заруливаю самолет, а ко мне санитарка несется. Я остановился. Пытаюсь открыть фонарь - не открывается. Механик Букин ломом поддел часть фонаря и сдвинул ее назад. Когда я выбрался из кабины, то почувствовал страшную усталость и слабость. Доктор полка Тамара Анискова удалила мелкие осколки, к слову сказать, без особых затруднений, так как я ходил стриженным наголо, по-солдатски. Потом мы осмотрели самолет. Промерили все и нашли, что, если бы я не нагнулся в кабине, быть бы убитым, как говорится, наповал.
Дня три-четыре так и ходил с перевязанной головой. На четвертые или пятые сутки командир полка Болдырихин спрашивает, смогу ли повести группу на задание. Я ответил, что смогу, ведущих то, кроме меня уже не было - кого сбили, кого ранили...
На мой ответ о готовности вести группу доктор Анискова выразила было протест. Но и командир, и я настояли на своем. Так и пошло.
Словом, ни на войне, ни после войны я не считал себя раненым. И лишь спустя много лет оказалось, что это не так: осколки-то дали о себе знать.
В сентябре сорок второго начались упорные уличные бои. Бойцы и командиры двух наших армий - 64-й под командованием генерала М.С. Шумилова и 62-й - В.И. Чуйкова, вели ожесточенные бои за каждый квартал, каждый дом, каждый этаж. По мере вступления врага в город темпы его продвижения уменьшались, силы противника таяли, требовались резервы, а их становилось все меньше. Но временами и наши силы были на пределе. Мы штурмовали врага вблизи линии фронта, тесно взаимодействуя с пехотой, артиллерией, танками. Работы хватало, но не хватало самолетов.
Как-то в середине сентября и всех летчиков эскадрильи, которой я командовал, вызвал майор Болдырихин. Когда мы предстали перед ним, он сказал:
- Трудную мы сегодня получили задачу...
Это никого не удивило. Простых и легких задач на фронте не бывало. А Болдырихин продолжил:
- Вражеские танки прорвались на улицы Саратовскую и Коммунистическую и разрезали нашу группировку. Нам приказано найти эти танки и уничтожить...
Значительно позже из уст Маршала Советского Союза Василия Ивановича Чуйкова я услышал о сложности и драматичности той обстановки. А тогда мы многого не знали и знать не могли, но все насторожились.
- Задачу выполнять вам, товарищ Пстыго, - заключил Болдырихин и приказал готовиться к вылету.
К этому времени я уже имел солидный опыт боевых действий. Но вот чтобы в огромном дымящемся городе, в сплошных развалинах найти такую малую и подвижную цель - с подобным я столкнулся впервые.
"С чего начинать?" - прикидывал я и решил, что поиск начну от железнодорожного вокзала. В Сталинграде он большой, с воздуха хорошо виден. Ну а где Коммунистическая и Саратовская улицы? Этого никто не знал.
На всякий случай наметили возможный маневр в районе цели. Уточнили порядок радиосвязи. Уже запустили моторы и вырулили для взлета. Вдруг, гляжу, на старте что-то забеспокоились, а по взлетной полосе, прямо нам в лоб, мчится машина.
Остановилась возле моего самолета. Из машины выскакивает начальник связи дивизии подполковник Питерских, складывает руки на уровне головы крестом, мол, выключай моторы. Выключаем. Тогда Питерских быстро поднимается ко мне и передает в кабине план Сталинграда:
- Вот, нашел! А пока ехал обвел красным карандашом кружок, где твоя цель. Теперь действуй!..
Время подпирало. Мы взлетели и взяли курс на Сталинград. Конечно, самолетом надо управлять, но меньше всего меня волновало тогда пилотирование.
Почти целиком мое внимание было поглощено планом Сталинграда и кружком, обведенным красным карандашом.
Мне казалось, что до подхода к городу я достаточно серьезно успел освоить карту. Ко мне постепенно вернулись обычные спокойствие и уверенность. Я подтянул группу, как мог приободрил летчиков и пошел на цель от железнодорожной станции. Как, однако мудры русские пословицы и поговорки! "Начинай плясать от печки". В Сталинграде именно такой печкой для нас явился городской вокзал. От него мы отыскали Саратовскую и Коммунистическую улицы. Но где танки?.. Снова забила тревога. Однако не надолго. Танки обнаружили в тени домов, скорее, в тени того что осталось от домов. Насчитали их больше десятка, точнее считать некогда было...
Все видимое мною на земле быстро и кратко передаю своим летчиком по радио. Перестраиваю боевой порядок. Место цели обозначаю взрывом бомбы. К нашему удовлетворению, истребителей противника в этом районе не было, а зенитная артиллерия, видимо не успела за прорвавшимися танками - огнь вела издалека и неэффективно.
А мы последовательно - по одному из боевого порядка круг - пикировали и штурмовали танки, из пушек и пулеметов почти в упор обстреливали отходящих фашистов. Получился настоящий уличный бой штурмовиков. Позже так и говорили: "уличный бой штурмовиков".
И вот, вижу, задымился один танк, второй, третий... Нас подбодрили с земли: "Атакуете хорошо! Еще заход..." Кто-то крикнул по радио: "Отходят! Отходят!"
Действительно, уцелевшие танки, прикрываясь дымом пожаров, начали отходить. А мы продолжали их атаковать. Все летчики сделали по восемь заходов, израсходовали все бомбы, РБСы, большую часть пушечных снарядов. Боевую задачу мы выполнили блестяще и без потерь своих самолетов.
Ну а дальше события развивались следующим образом. Оказалось, что за нашей работой наблюдал командующий фронтом А.И. Еременко, командующий 8-й воздушной армией Хрюкин и командование 62-й армии во главе с Чуйковым. Нам передали по радио благодарность за отличные боевые действия. По голосу я узнал, что это был наш командарм Хрюкин.
В бою перемена настроения идет одновременно с изменениями динамики боя. Так было и тогда. На душе стало радостно. Признаться, я даже встревожился, как бы после такого успешного боя не расслабился кто по пути домой, не упустил бы пилотирования самолетом.
Ну вот произвели посадку. Идем докладывать командиру полка Болдырихину. Помню, только я произнес слова:
- Товарищ майор, старший лейтенант... - как он довольно резко прервал доклад:
- Отставить!
Я осмотрел себя, поправил обмундирование и снова:
- Товарищ майор, старший лейтенант...
Тут Болдырихин не сдержал улыбки и говорит:
- Иван Иванович, да вы - капитан! - он тепло поздравил меня и других летчиков группы с выполнением задания.
Поздравили нас комиссар полка Левченко, начальник штаба Дунаев, пилоты однополчане.
Позже нам стало известно, что, пока мы возвращались с боевого задания, командующий вызвал на телеграф командира нашей дивизии полковника Горлаченко и коротко передал, что группа действовала отлично, и просил всем летчикам объявить благодарность Военного Совета фронта. Затем Хрюкин поинтересовался : "Кто водил группу?" Горлаченко ответил: "Пстыго". А кто он у вас по должности?" - "Командир эскадрильи". "А по званию?" - "Старший лейтенант". "Так вот, он - капитан!" Горлаченко поблагодарил командарма, тот спрашивает: "Чем награжден Пстыго?" "Орденом Красного Знамени". - "Немедленно представить всех летчиков группы к награждению орденами, а Пстыго - к самому большому ордену"...
