Пстыго Иван Иванович

На боевом курсе

22 июня 1941 года совершил свой первый боевой вылет лейтенант Пстыго. В составе 504 штурмового авиационного полка он сражается в небе Сталинграда. Затем бои под Курском, в Прибалтике, Белоруссии, Польше, в небе Берлина. С большой теплотой автор вспоминает фронтовых друзей, бесстрашных и мужественных людей, с которыми его сводила фронтовая судьба. В заключительных главах маршал авиации И.И. Пстыго рассказывает о послевоенном пути развития нашей авиации.

Содержание

Начало войны

Сорок второй...

Год коренного перелома

Курсом на запад

Победный сорок пятый

Мирные будни

Начало войны

Окончив в 1940 году Энгельское летное училище, я получил назначение в 211-й бомбардировочный авиаполк Одесского военного округа. Полк этот располагался на полевом аэродроме Котовска, недалеко от границы с Румынией. Полк был большой - пять эскадрилий. В каждой эскадрильи по десять самолетов. Командовал полком майор Василий Георгиевич Родякин, человек суровый, немногословный. Он имел надежных и опытных помощников. Майор Лесков - его заместитель, батальонный комиссар Егоров - заместитель по политчасти, майор Савинов - начальник штаба. И командиры эскадрилий подобрались один к одному все подлинные "отцы солдатам" и классные летчики. Первой эскадрильей командовал капитан Баутин, второй капитан Венгеров, третьей капитан Быков, четвертой - капитан Гудзенко, пятой...

Об этом оригинальном человеке я скажу особо. В конце 1941 года меня назначили к нему заместителем. Так вот, когда летчики собрались на земле после полета в кружок - перекурить, кто-нибудь обязательно отпускал шутку насчет моего командира. Легко, мол, братцы, вам служится. Ну, кто ваши старшие? Назывались фамилии. А вот у Пстыго не командир - полководец! Львов Александр Македонович. У такого поди-ка послужи! На самом же деле у капитана Львова была добрейшая душа.

В 1940 году, меня двадцатидвухлетнего лейтенанта, определили в четвертую эскадрилью, к Михаилу Ивановичу Гудзенко. Штурманом мне дали только что окончившего штурманское училище лейтенанта Сашу Демешкина. Веселый был парень!

В то время шло активное перевооружение нашей авиации. Когда мы прибыли в свой полк, там осваивали новый двухместный бомбардировщик Су-2, поступивший на вооружение вместо бомбардировщика СБ. Фезюляж машины изготавливался из специально обработанной древесины, а крыло - он был монопланом - из дюралюминия со стальными полками лонжеронов. Самолет мог использоваться и как разведчик. К слову сказать, полк к началу войны самолетами был укомплектован не полностью, и далеко не все экипажи освоили новую машину.

Срок на освоение Су-2 отводился короткий. Поэтому командование до предела уплотнило расписание занятий, учебных полетов. С Демешкиным мы скоро сдружились и слетались, как говорят в авиации.

В апреле 1941 года 211-й бомбардировочный вышел на полевой аэродром у реки Днестр. В конце месяца, и особенно в мае в полку участились тревоги. Редкие дни обходились без них. Мы бежали к самолетам, подвешивали бомбы, заряжали пулеметы.

Иногда звено, реже эскадрилью поднимали в воздух. Через час все возвращались, выполнив поставленную задачу: то летали строем, то на полигонное бомбометание. Затем у командиров проверяли содержимое чемоданов, с которыми они являлись по сигналу тревоги, и следовал отбой. В полку непременно проводили потом разбор действий личного состава.

Так и хочется бросить фразу: мол, к тревогам мы привыкли. Но это будет полуправдой. Мы чувствовали, что в воздухе пахнет порохом. Были почти уверены, что гитлеровские полчища не станут смиренно стоять перед нашей границей. Речь на мальчишниках часто шла только о сроках, когда может начаться война. Через неделю, через месяц...

Командование полка, конечно, лучше нас видело приближение войны, предпринимало все меры, чтобы повышать боеготовность, и сейчас, спустя многие годы, я с полной уверенностью могу сказать, что, чем более сокращалось время до вероломного нападения немцев, тем чаще и серьезней проводились те наши тревоги.

22 июня, за двадцать минут до начала войны, что выяснилось, конечно, позже, 211-й бомбардировочный был поднят по тревоге. Мне надоело бесцельно таскать чемодан взад-вперед, и я прибежал к своему самолету налегке.

Сперва все шло обычным порядком. Я, штурман, техник и моторист подвесили бомбы, зарядили пулеметные ленты. И вот с Сашей Демешкиным мы в кабине машины: пора опробовать мотор, проверить работу оборудования. Летят привычные команды.

- От винта !

- Есть, от винта!

Над летным полем поплыл все усиливающийся гул. Запускали и опробовали моторы все экипажи полка. Потом моторы заглушили. Сидим, ждем очередной команды. Расслабились. Раз в воздух никого не поднимают, значит скоро отбой.

Час сидим. Расположились в траве, около самолетов. Никто из командиров на поле не появляется. Не видать и посыльного из штаба. Может, готовят к подъему весь полк? Подзываю, на всякий случай своего моториста.

- Слушай, - говорю, - ты знаешь мою палатку?

- Конечно. Как не знать, товарищ командир, - отвечает моторист.

- И чемодан мой тебе известен?

- Известен, - отвечает.

- Представляешь, - говорю, - я нынче без чемодана. Выручай!

- Есть! - И побежал.

Через полчаса команда: "Разрулить самолеты!" Они у нас стояли в линейку. Рассредоточили самолеты по периметру аэродрома: места для этого были определены заранее. Вскоре новая команда: "Замаскировать самолеты!" Сигнал нехороший. Но деревья для маскировки тоже были присмотрены. Срубили. Замаскировали. Заминка со следующей командой. И тут мой штурман Саша Демешкин прямо и бухнул:

- Это война, командир!

- Не каркай, - ответил ему, но вот объявляют: "Сбор полка на берегу оврага..."

Овраг был тут же, на аэродроме, от стоянки моего самолета метров триста. Сошлись, покуриваем. Край оврага в кустах, и всех просят устроиться под ними, чтобы не демаскировать полк.

На кромке оврага появился командир со своими заместителями, и мы начали быстро строиться, но он жестом распорядился: не надо. Голос у нашего командира глуховатый, даже хриплый.

- Товарищи! - сказал он, и наступила напряженная тишина. - Без объявления войны немцы начали боевые действия. Вражеская авиация варварски бомбит наши города...

Официальное сообщение о начале войны передали по радио часа через два. А командир полка приказал нам организовать нам оборону аэродрома и перестраиваться всем на боевой лад. Последовали конкретные указания начальнику штаба, заместителям, командирам эскадрилий.

Экипажи боевых машин пошли снова проверять всю подготовку вооружения.

До войны при учебной тревоге допускались кой-какие условности. И вот эти условности без каких-либо команд и распоряжений полностью отменялись. За каждым самолетом мы отрыли окоп - один на весь экипаж. Потом взялись за общие окопы - для звена, эскадрильи.

- Ну что, товарищ командир, война?! - допытываются мотористы. Чувствую, что надеются на опровержение, хотят услышать что-нибудь о недоразумении, провокации, инциденте.

...Странная вещь, пока тревоги были учебными, беседовать о возможной войне мне было проще и легче. И быть уверенным в ней было легче. Теперь же, если бы мне дали какой-нибудь незначительный факт, который позволял бы истолковывать все как трагическую ошибку, с какой радостной безоглядностью я зацепился бы за него и поверил бы в это недоразумение.

Но я разочаровываю своих подчиненных:

- Война, ребята. Наверное, война...

Репродуктор эскадрильи, укрепленный на дереве, вскоре рассеял наши последние сомнения. Прозвучала речь Молотова о вероломном нападении гитлеровской Германии.

Вернулся от командира полка комэск Гудзенко, и мы начали формировать группы, готовиться к боевому вылету для нанесения удара по войскам противника.