На следующий день, чуть свет, - чтобы "мессершмиты" не слишком донимали, я вылетел выполнять задание. Пересек Волгу, взял курс на восток пошел в назначенный район. Степь в тех краях ровная, но растительность бедная, да и та вся пожелтела, пожухла. Прошел километров сто. Вижу крупный населенный пункт. Рядом озерцо. Деталь важная: будет где воду брать, особенно для технических нужд. Верстах в полутора от села заметил крупное стадо коров. И место пастьбы ровное, словно столешница. Сделал круг, осмотрелся. Еще раз на бреющем над поскотиной прожужжал, стадо разбежалось на две стороны - в образовавший коридор и произвел посадку у поселка Житкур.

Один из подпасков по моей просьбе согласился проводить меня в сельсовет. В сельсовете оказалось много народа, все курили - дым коромыслом, шум, гам. Временно здесь расположились четыре правления эвакуированных колхозов - вот и решали свои проблемы.

- Здравствуйте! - говорю как можно громче. - Кто тут старший?

- Я, - отвечает пожилой, усталый мужчина, председатель местного сельсовета. - А это - товарищи с оккупированных территорий. Вот судим-рядим, куда и как всех размещать.

Установилась тишина.

- У меня, - говорю, - к вам просьба. Соберите всех, кто в силах работать граблями и лопатами. Там, где я приземлился, будем делать большой аэродром.

Председатель сельского Совета внимательно выслушал меня и говорит:

- Мы понимаем, что вы прилетели не зря. Сейчас объявим сбор людей с лопатами, граблями, мотыгами и сразу приступим к делу.

Сели мы с ним на одну телегу, за нами еще несколько подвод - это будущие бригадиры, которым предстояло руководить работами на аэродроме, - и на поле.

Я обрадовался такой оперативности. Надо сказать, везде, где бы не появлялись воинские части, подразделения, руководители различных организаций, да и все люди откладывали свои дела и немедленно выполняли просьбы и требования военных. Это, полагаю, был один из показателей единства фронта и тыла. Все для армии! Все для победы!

Мы быстро нашли общий язык и в работах по подготовке аэродрома. Когда я стал показывать, как выровнять площадку, за что браться в первую очередь, председатель колхоза заметил:

- Товарищ командир, вы нам расскажите, что делать, а как делать мы сообразим!

К тому времени на поле подошло несколько сот мужчин и женщин. После разъяснения началась энергичная работа. Очертив параметры будущего аэродрома и убедившись, что все будет сделано хорошо, я распрощался с народом и улетел.

Через несколько дней наш полк уходил на пополнение.

- Ты открыл аэродром, ты и поведешь нас туда, - распорядился Болдырихин.

Вскоре на аэродроме Житкур начали собираться и другие полки - временами до десятка. Постепенно полевой аэродром обрастал укрытиями, складами, различными постройками и стал базовым аэродромом 8-й воздушной армии, на который приходило пополнение для воюющих полков. Мы с марта 1942 года и до конца Сталинградской битвы ни разу не уходили на переформирование, новые самолеты нам пригоняли так называемые перегоночные эскадрильи.

А в тот раз наш полк пополнился самолетами и летчиками и тут же перебазировался на аэродром Демидов, с которого мы летали на боевые задания до 22 ноября 1942 года.

Степные аэродромы с воздуха найти нелегко. Поэтому с Житкура многие полки лидировали на боевые площадки уже бывавшие там летчики. Мне было как-то приказано привести первую группу на аэродром Столяров. В эту группу входил командир полка и штурман. Прилетели. Командир остался обживать аэродром, а нм со штурманом полка капитаном Васильевым предстояло лететь обратно, в Житкур. Перед вылетом мы решили перекурить, и вот произошел курьезный случай. Надо сказать, спички тогда были редкостью. Васильев достал из кармана комбинезона кресало, специально подготовленный шнур и высек огонь. Покурили. Взлетели. Идем на Житкур. Я смотрю, что-то плохо идет Васильев в строю, то обгонит, то отстанет. На запросы по радио отвечает каким-то непонятным бурчанием или вовсе молчит. Внимательно наблюдаю за ним. Вижу, штурман выпускает шасси и с ходу производит посадку. Я встал в круг над ним. А Васильев, не выключая мотор, выскочил из кабины и принялся выполнять какие-то странные движения. Разобраться, что он делает, с воздуха было невозможно. Но вот он садится в кабину и взлетает. После посадки а Житкуре я спрашиваю:

- Что у тебя произошло? Почему садился?

Он показывает мне руки. На них заметные ожоги и волдыри. Карман комбинезона выгорел. Оказывается, Васильев, не погасив шнур до конца, от которого прикуривал, затолкал его в карман, ну в воздухе шнур тлел, тлел и разгорелся. Когда же Васильеву совсем стало невмоготу, он вынужден был даже приземлиться вне аэродрома.

Случай этот вскоре стал известен всем, и летчики еще долго называли своего штурмана "пожарником".

Летом 1942 года отходить нам стало больше некуда. Оставить Волгу, Сталинград мы не могли, так что накал боев все возрастал и дошел до предела возможного. Но бойцы и командиры говорили: "Для нас за Волгой Земли нет", на собраниях принимали решения: "Единственной уважительной причиной выхода из боя может быть только смерть". И люди стояли за Отечество до последнего вздоха.

23 августа авиация противника нанесла массированный бомбовый удар по Сталинграду. Город загорелся. Горело все, что могло гореть. Практически пожары в Сталинграде не унимались до самого ноября. Напомню здесь, что лето и осень 1942 года в этом районе было безоблачным и безветренным. Жара. Сушь. Зной. А тут еще эти пожары, накал боев. Мне доводилось видеть много горящих городов и до Сталинграда, и после него, но таких пожарищ никогда более видеть не приходилось. Временами казалось, что вся площадь, занимаемая Сталинградом, один сплошной огонь и дым.

Именно тогда стали известны всему Сталинградскому фронту и нам, летчикам, имена В.И. Чуйкова, М.С. Шувалова, Н.И. Крылова, командиров дивизий Батюка, Гурьева, Жолудева, Гуртьева, Горишного, части которых упорно и ожесточенно стояли за Сталинград.

В этот период на пополнение войск 62-й армии пришла 13-я гвардейская дивизия генерала Родимцева. Трудно описать всю тяжесть и драматичность обстановки, в которой переправлялись части дивизии Родимцева, через Волгу. Противник занимал высоты на правом берегу, и весь левый берег просматривался, вся долина реки простреливалась артиллерией, минометами, а местами и крупнокалиберными пулеметами. Над Волгой непрерывно взлетали фонтаны брызг, вода кипела от взрывов. Наведенный мост часто разбивался снарядами противника. Тогда бойцы погружались на катера, баржи, порой просто хватались за подручные средства. Мужественно и решительно действовали матросы Волжской флотилии, они непрерывно доставляли через горящую и простреливаемую Волгу и части генерала Родимцева, и все необходимое для ведения боев в Сталинграде.

Ярость распаляла нас. В азарте боя, особенно когда мы атаковали колонны или скопления войск противника, летчики снижались до таких высот, что нередко привозили в маслорадиаторах, расположенных снизу самолета, части обмундирования, пилотки, а то и расколотые черепа гитлеровцев.

После таких атак техники самолетов с гадливостью очищали и отмывали радиаторы, потом свои руки, но в душе гордились нами:

- Ну, дают прикурить гадам наши пилоты! - и продолжали готовить самолеты к очередным вылетам.

Истребители Сиднева, Подгорного, Утина, Шестакова, Морозова отчаянно дрались с превосходящим воздушным противником. Бомбардировщики Полбина и Чучева наносили удары по гитлеровцам во вторых эшелонах. Штурмовики Горлаченко, Степичева, Болдырихина, Комарова, поддерживая пехоту, штурмовали противника непосредственно на поле боя, в том числе и в городе. Конечно, и раньше авиация действовала в интересах пехоты. Но то были эпизодические явления. Теперь это стало повседневным и обязательным. Появились пункты наведения (ПН) штурмовиков на цели. Дело совершенствовалось и постепенно нашло свое полное организационное выражение. Мне как-то пришлось участвовать в развертывании пункта наведения в дивизии Гуртьева, где я мог лично познакомиться с легендарным комдивом...