Он улыбнулся:

— Я рассказал только о теории, а практика, с которой мы столкнулись, существенно отличается от моих знаний. В этой горсти серебра Сила использовалась лишь для сохранения в жидком виде, лишь для подпитки некогда наложенного заклинания, поэтому даже мне трудно было предположить присутствие столь смертоносного оружия. А уж почему оно без понуканий исполняло своё предназначение... Воля серебра не была связана никоим магическим образом.

— Хотите сказать, оно действовало само?

— Выходит так.

Само... Да, в подвале я тоже не чувствовал ощутимого дыхания магии, когда серебристая лужица ползла к ногам моего отца. И когда полетела мне в лицо, ощущения не изменились. Эбери прав, металл не подчинялся заклинанию. Но по собственной прихоти он вряд ли стал бы нападать на людей. Остаётся только один вариант. Сумасбродный, почти безумный. Его попросили убить?

— Это возможно?

— Мы с тобой видели, что возможно. Странно, невероятно, немыслимо, но... Так оно и было.

Та женщина, что приходила в Дом призрения и сделала заказ моему отцу. Орудие убийства досталось Трэммину от неё? Нельзя утверждать, но... Если вспомнить, что Карлин всю жизнь занимался расплетанием заклинаний, убить его могло только то, что содержало в себе незначительные крохи магии. Крохи, поддерживающие связь, но не направляющие. Могу спорить, отец попробовал сопротивляться, но упустил время, стараясь нащупать движущую серебро Силу, когда нужно было просто ударить по узелкам каркаса. Сделать так, как по незнанию или наитию сделал я.

— Но что именно произошло? Серебро проникло в плоть и?

Эбери задумчиво нахмурился.

— Будучи жидким, оно легко потекло по сосудам, вытесняя другие жидкости. Отсюда и обильное выступление крови через кожу. А там, где оно успевало протечь, стенки сосудов притягивались друг к другу, потому что образовывалась пустота, которую было нечем заполнять... Но самого серебра было очень мало: маска ведь получилась тоненькая. Вполне возможно, попади оно на тело Трэма чуть ниже, имеющегося количества не хватило бы для убиения, и твой дядя остался бы жив.

Я тоже об этом подумал. Что заставило меня ударить нитями именно так? Я ведь мог отшвырнуть альбом просто в сторону, подальше от людей, а потом уже справиться с серебром привычным способом? Мог. Но и поквитаться с дядей я тоже хотел, пусть и неосознанно. В народе говорят: когда душа жаждет, глаза боятся, а руки делают. Вот мои руки меня и не подвели...

Умницы! Я вами горжусь.

Но те капли серебра, что впитались в мою плоть и кровь, тот своевольный комок, что норовит при каждом удобном случае растечься лужицей онемения? Помнит ли он о своём предназначении? Вряд ли. Однако всё ещё продолжает жить, питаясь... Ну да, конечно! Силой, текущей внутри меня. Её не очень много, и случаются минуты, когда она приливает к рукам, потому что сознание отказывается управлять телом... Вот именно тогда серебро и начинает густеть! Что ж, если я хочу в будущем избегать прежних неудобств, стоит запомнить простое правило: никаких волнений. Выше неба не подняться, хуже смерти не нарваться.

— Стоит ли об этом теперь говорить?

— Ты прав, не стоит. Особенно когда есть другая тема для разговора.

Вот мы и подошли к главному? А я чувствовал. И боялся. Немного. Совсем чуть-чуть.

— Другая тема? О чём?

Глава Надзорного совета деловито скрестил рук на груди:

— О твоём будущем.

— А что, с ним что-то не так?

— Пока не знаю, но... Оно может оказаться весьма завидным.

Похоже на приглашение слуги в господские покои. Осталось только выяснить, сколько придётся заплатить привратнику.

— И кто будет завидовать?

— Многие. — Он не пустил на лицо и тень улыбки. — Очень многие.

— Я не понимаю намёки.

— Хорошо, скажу прямо. Ты можешь занять в Анклаве высокое положение.

— Каким образом? Сейчас моего имени даже в Регистре не найдёшь!

— Оно окажется там так скоро, как ты пожелаешь. А положение... Я могу многое, Маллет. Не веришь?

— Верю. Но ещё знаю, что за всё и всегда нужно платить. Какую цену хотите назначить вы?

— Ты похож на своего дядю не только внешне, — заключил Эбери. — Он был умён, и ты не отстаёшь... Я хочу предложить тебе службу, по исполнении которой расчёт будет щедрым.

По крайней мере, он честен хотя бы в этом. Не сулит алмазных гор, а прямо заявляет: придётся и киркой помахать. Что ж, послушаем.

— В чём заключается служба?

Эбери помрачнел ещё больше:

— Мне известно, что в Анклаве не все довольны настоящим. Собственно, так бывало всегда, но неизбежность приближения одного печального события превратила тихий ропот в желание сорвать куш, пусть и ценой гибели всего, что построил Ганниер Единодержец.

— А яснее можете говорить?

— Разумеется. Большая часть имущества Анклава находится в руках одного человека. Ты его знаешь, раз уж бывал в Виноградном доме.

— Dyen Райт Амиели?

— Да. Не буду сейчас углубляться в прочие подробности, скажу только: таковы правила существования Анклава. И как тебе известно, Амиели уже очень стар и не оставил после себя кровного наследника, который мог бы принять его обязанности по управлению ростовщическими и ремесленными лавками, рудниками, поместьями и прочими землями.

— А никто другой не будет беспрекословно подчиняться, потому что не связан договором Крови, — не могу удержаться и не продолжить невысказанную мысль.

Эбери на мгновение напряжённо суживает глаза:

— Тебе это известно? Откуда?

— Дядюшка рассказывал.

— Трэм? Значит, всё-таки, он...

— Он — что?

— Входил в число тех, кто хотел вынудить Анклав на заключение нового договора.

— А вы разве не хотели?

— Нет. И не я один.

Светлый взгляд откровенен настолько, что я понимаю: глава Надзорных не лжёт.

— Но почему? Ведь так удобно связать волю человека узами Крови. Он не предаст, будет послушен и верен... В пределах договора, конечно.

— Он станет рабом.

— И что с того? Главное, Анклав будет жить припеваючи!

Пальцы Эбери вздрогнули, впиваясь в ткань, и прошло довольно много времени прежде, чем маг сделал бесстрастный вывод:

— Ты ненавидишь Анклав.

А разве я могу его любить? Да, мне хотелось рано или поздно оказаться его полноправной частичкой, но то было давно. До дня, когда я умер, родился снова и понял, что прежние желания остались в прошлой жизни.

Встаю из кресла.

— Я могу идти?

— Разумеется. Но прежде дослушай. Мне тоже не слишком нравится то, что происходит в Обители. И я хотел бы многое изменить, но в одиночку ничего не добьюсь. Нужны люди. Но не рабы и не слуги, а единомышленники. Люди, равные мне. Предстоит очень много работы, но нельзя начинать, пока не станут ясно различимы лица врагов, тех, кто желает оставить всё, как есть. И ты мог бы мне помочь.

— Но как?

— Я не знаю, какие отношения связывали тебя и Трэма. Если он дважды покушался на убийство, могу предположить, не самые благостные. Но со стороны-то казалось иначе... Большая часть магов, знающих о вашем родстве, уверена, что старший распорядитель Попечительского совета покровительствовал тебе и тайно приближал. И если он был одним из главных заговорщиков, а он, определённо, им был... После известия о его смерти они могут попытаться прийти к тебе и предложить...

— Занять место дяди?

— Именно. Кроме того, если распустить слух, что Трэммин попал под подозрение, и вся затея с судом была устроена именно для того, чтобы выставить в лучшем свете тебя, как продолжателя семейного дела, может получиться интересная игра.

Пожалуй. А ещё можно будет утереть нос всем зазнайкам, презирающим меня. Заманчиво. Но соглашаться или оказываться ещё не время. Ещё не все карты выложены на стол.

— А потом, когда всё выяснится, и противники будут обезврежены, мы вместе начнём менять Анклав к лучшему.

Или уничтожим, что тоже вероятно. Ещё в ходе выяснения. Но меня устроит и подобный исход событий, ведь так? Ещё бы! А если в случае провала и победы душа получит равное удовлетворение... Это ли не повод ввязаться в начинающуюся драку?