Бруньков ничего не ответил, и Волохов, бросив окурок в угол, вышел на улицу.

Ильдус потер глаза и снова приник к ПНВ.

Что это? Неужели волки? Или все же собаки?

В зеленом сумраке прямо напротив него застыло продолговатое светлое пятно. Вот оно дернулось и снова застыло. Потом к нему присоединилось еще одно пятно, немного поменьше размером.

Файзиев посмотрел чуть левее. Там еще три таких же пятна быстро перемещались в сторону тех двоих.

Ни черта не видно. Метров двести отсюда. Точно волки! В лесу жрать стало нечего, вот и приперлись сюда. А может быть, людей поубавилось, бояться перестали. Шугануть их из пулемета, что ли? Нет, нельзя. Сейчас же всех своих на уши поставлю.

Вой. Жуткий, леденящий кровь, он зародился в этой непроглядной темени и, отразившись от неприступной стены леса, наполнил собой все пространство вокруг.

Волки, будто бы почувствовав свою силу, вызывали остатки рода человеческого на последний бой.

Ильдус вцепился в рукоятку пулемета и нажал на спусковой крючок. Длинная очередь расколола ночную тишину.

– Что, взяли, да? – Вспышки выстрелов озарили испуганное лицо. – Взяли?

Внизу прямо из окна выскочил Самарин. Поднявшись вверх по лестнице, он оттащил Файзиева от пулемета.

– Что? Что случилось? – Самарин прильнул к ПНВ.

– Волки…

– Что-о-о? Ты что, совсем охренел? Приказано же было огня не открывать.

– В-в-волки, – как заклинание повторил Ильдус.

– Блин, – Самарин замахнулся.

– Отставить! – Волохов встал между бойцами. – На вот, хлебни, – он протянул Файзиеву флягу со спиртом. – Утром разберемся. А сейчас марш спать. Самарин, сменишь его.

Утреннее солнце розовым квадратом окна поползло по грязно-белой стене кабинета директора ЗАО «Млечный путь». Волохов встал с дивана, потянулся и выглянул в окно. Вчерашний туман, неохотно уступая свои позиции, медленно отползал в овраги на краю леса.

Наверное, все ночные страхи показались бы теперь Ильдусу Файзиеву смешными, а вот майору было не смешно. Люди вымотались и физически, и морально. Они устали ждать неизвестно чего и бояться. Да-да, бояться. Любой человек боится смерти, будь он флейтистом в оркестре Большого театра или матерым спецназовцем. А еще больше он боится неизвестности. Это такой враг, лица которого не увидишь никогда.

Сколько им еще километров наматывать на гусеницы? Что ждет их впереди?

Майор тряхнул головой. Так, не раскисать.

За окном заурчал движок БМП – это Самарин со своими возвращается из деревни.

Что-то долго! Привезли ли воды?

Но, выйдя на улицу, Волохов наткнулся вовсе не на кого-то из своих бойцов, а на шустрого мужичка в телогрейке. Невысокого роста, он, однако, заполнил собою весь двор. Пока майор, стоя на крыльце, разминал пальцами обязательную утреннюю сигарету, этот хлыщ успел поучаствовать в разгрузке двух пластмассовых бочек, которые прямо так и везли сюда на броне, дать кому-то закурить и поругаться с Бруньковым, возмущавшимся присутствию в их расположении постороннего.

– Здрасьте, – на Волохова из-под козырька зеленой кепки с надписью «Боулинг» смотрели два хитрых, с прищуром, глаза. – Местные мы. С Берендино.

– Мы у него водой запаслись из колонки, – как бы оправдываясь, встрял Самарин. – Просит патроны наши обменять на еду или еще что-нибудь.

– Просит, говоришь? – Майор нахмурился. – А что, еды у него завались?

– Нижайше просим, – местный обеими руками ухватился за лапу Волохова. – Еды у нас мало, а патронов нет совсем.

– А почему ты решил, что я ваше незаконное формирование буду делать еще более вооруженным?

– Да какое там формирование, командир? Две бабки у нас на три дома, да мы с Ильичем. И на всех одна двустволка и два автомата пустых.

– Подтверждаешь? – Майор посмотрел на Самарина.

– Да, товарищ майор. Одна ребятня да старики.

– А по нынешним временам без автомата никак нельзя, товарищ майор, – затараторил мужичок, опасаясь, что армейский начальник начнет возражать. – Вон позавчера у Остапинских какие-то пришлые все зерно забрали. Даже кормовое.

– По нынешним временам вам и автомата не хватит, – Волохов махнул рукой. – Ерохин, отсыпь им… Нет, отдай весь цинк «пятеры» просто так. Не будем же мы детей и стариков объедать.

– Вот спасибочки, товарищ майор, – местный опять ухватил его за руку и принялся что есть сил трясти, – вот спасибочки!

– Как зовут-то? – Волохов сел на ступеньки крыльца.

– Николаем, – ответил мужичок и примостился рядом с ним.

– Скажи, Николай, а что вообще в округе делается? Что слышно?

– А что делается? Будто вы не знаете, товарищ майор? Война.

– Нет, это-то понятно. А вообще? Какие новости?

– Какие у нас новости? Сидим в своей Тмутаракани, чаи гоняем.

– Вот ведь народ? – Волохов усмехнулся. – Я ведь сейчас прикажу цинк-то обратно забрать…

– Нет, а чего? – Николай встрепенулся. – Чего я могу рассказать-то? Про то, как Остапино грабанули, рассказал. Вот недавно в Выште зэки с тамошней колонии с какими-то военными схлестнулись. Кто кого победил – про то не знаю. В Лукьянове все как один перемерли от чего-то. На юге леса вот горят. Оттуда и желтое облако к нам пришло. Вся скотина пала. Да вы видели. У нас и народа много полегло через это дело. Почитай, остались те, кто по домам сидел. Еле похоронили упокойников-то! Их и руками брать-то было нельзя. Сожгли мы их, а потом трактором закопали, вот и все новости. Может, сами чего расскажете, товарищ майор?

– Это тебе пусть вон Ерохин расскажет. Любит он языком почесать. – Волохов встал.

«Новости» оптимизма не прибавили. Пора было собираться в дорогу. Судя по всему, собирался дождь. Лишь бы не кислотный опять.

Косая морось так и норовила пробраться Самарину за шиворот. Эта мелкая водяная мерзость уже третий день падала с неба и, иногда подгоняемая ветром, летела горизонтально. Будто кто-то огромный там, наверху, постоянно плевал тебе в лицо. Мол, копошись не копошись ты там внизу, мелочь людская, – презираю тебя, тьфу. Ну хоть противогаз надевай. Слава богу, эта мерзость безвредная. Он поежился. Выходить из теплого, сухого, наполненного запахом свежесваренной каши нутра бээмбэшки не хотелось. Но вот они уже топают по обочине полуразмытой грунтовки, поглядывая по сторонам.

– Слышь, Самара. В такую погоду последний мародер свою задницу на улицу не выгонит.

– Жрать в любую погоду хочется. Гляди, гляди, Ерохин, если жить охота.

Показалось Исмаилово. Сквозь дымчатую пелену подобия дождя на них таращились своими слепыми глазницами сожженные кем-то домики. Подходя к третьему из них, Самарин заметил тонкую струйку дыма, робко пробивающую себе дорогу среди пыльной кисеи дождя. Ерохин, перекатившись и заняв позицию по левую сторону от окна, достал эргэдэшку[24]. Самарин сделал знак напарнику не спешить. Он, разжевав ловко извлеченную откуда-то из многочисленных кармашков жвачку, прикрепил с ее помощью к кончику эрпэкэшного ствола, похожего на велосипедное зеркальце.

Осмотрел, таким образом, внутренности комнаты и махнул Ерохину рукой. Тот осторожно переступил подоконник, подсвечивая себе фонариком. В углу, у внешней стены, дымился костерок, на котором коптились, нанизанные на пруток, неопределенного вида фрукты-овощи. Рядом лежал ворох тряпья. Приближаясь к костру, Самарин успел разглядеть в прыгающем свете фонаря, как из-под солдатского одеяла появилась маленькая ручонка, повернула самодельный шампур и убралась обратно. Быстрым движением левой руки он отдернул одеяло, тут же ухватив правой попытавшегося прокусить толстую кожу перчатки мальчишку. Тому на вид было лет семь-восемь. Хотя как это можно определить, глядя на щупленькое, чумазое тельце найденыша?