Жил в Самарканде юноша. Был он Индийскою красавицей пленен. Она, как солнце, чары расточала, Твердыню благочестья разрушала. Казалось, красоту, какую мог, В ней воплотил миров зиждитель – бог. За нею вслед все взгляды обращались. Ее встречавшие ума лишались. Влюбленный наш тайком ходил за ней. И раз она сказала гневно: «Эй! Глупец, не смей, как тень, за мной влачиться. Не для твоих тенет такая птица. Не смей за мною по пятам ходить. Не то рабам велю тебя убить!» И тут влюбленному промолвил кто-то: «О друг, займи себя другой заботой. Боюсь, ты не достигнешь цели здесь, Л потеряешь даром жизнь и честь!» Упреком этим горьким уязвленный, Вздохнув, ответил юноша влюбленный: «Пусть под мечом я голову мою В прах уроню и кровь мою пролью. Но скажут люди: «Вот удел завидный! Пусть от меча любимой – не обидно». Меня позорить можешь ты, бранить, – Я не уйду. Мне без нее не жить. Что мне советуешь ты, ослепленный Тщетою мира, лишь в себя влюбленный? Она добра и благости полна, Пусть хоть на казнь пошлет меня она! Мечта о ней меня в ночи сжигает, Л утром снова к жизни возрождает. Пусть у ее порога я умру, Но жив, как прежде, встану поутру!» Будь стоек всей душою, всею кровью. Жив Саади, хоть и сражен любовью. Сказал от жажды гибнущий в пустыне: «Счастлив, кто гибнет в водяной пучине!» Ему ответил спутник: «О глупец, В воде иль без воды – один конец». «Нет! – тот воскликнул. – Не к воде стремлюсь я, Пусть в океане Духа растворюсь я!» Кто жаждет истины, я знаю, тот Без страха бросится в водоворот. Не дрогнет в жажде знанья, не остынет, Хоть знает он, что в тех волнах погибнет. Любовь, влюбленный, за полу хватай. «Дай душу!» – скажет. – Душу ей отдай. Ты внидешь в рай блаженства и забвенья, Пройдя геенну самоотреченья. Труд пахаря в пору страды суров, Но пахарь сладко спит после трудов. На сем пиру блаженства достигает Тот, кто последним чашу получает. Мне это раз поведали дервиши, Те, что душой царей земных превыше: «Один старик, не ведая, чем жить, Близ храма милостыню стал просить. Ему сказали: «Здесь – не дом вельможи, Ты милостыни здесь не жди, прохожий!» «А чей же это дом? – старик в ответ. – Чей дом, где бедным милостыни нет?» «Умолкни! – крикнул страж. – Исполнись страха! Не видишь разве? Это дом аллаха!» Михраб священный увидал старик, И, на ступени пав, издал он крик: «Ведь это божий храм, жилище чуда! Как мне без радости уйти отсюда! Мной, бедняком, никто не пренебрег, Неужто здесь не пустят на порог? К тебе я, боже, руки простираю, С пустой рукою не уйду я, знаю!» Так простоял тот старец круглый год У врат, куда молиться шел народ. Сурово мимо шли единоверцы. И вот у старца ослабело сердце. И сторож в час обхода своего Увидел умирающим его. Старик пред смертью щебетал, как птица: «Блажен, кто в дверь предвечного стучится! Он вечный рай обрел!» Я не слыхал Досель, чтобы алхимик унывал; И он без счета тратить злато будет, Пока из камня злата не добудет. Ценою злата можно все добыть, Но только сердца друга не купить. Красавица тебе ли надоела, Бросай ее, ищи другую смело. Упреков кислоликой не сноси, Огонь струею свежей погаси. Но если нет по красоте ей равной – Стезею прочь не уходи бесславной. И откажись, – когда нельзя простить, – От той лишь, без которой можно жить. Дервиш не спал, и не пил, и не ел, Молился он, других не делал дел. И на моленья голос внял ответный: «Эй, старец! Все твои молитвы тщетны! В мир уходи. Как люди все, живи. Небесной недостоин ты любви!» И вновь дервиш не спал, не ел, молился. Тут в нем мюрид ближайший усомнился. Сказал он: «Все мольбы твои – тщета. Не для тебя небесные врата!» «О дерзкий раб! – дервиш ему ответил. – Надеждой путь отверженного светел! От этих врат мне некуда уйти, Другого нет передо мной пути. Не думай, коль от пира ты отбился, Что я и сам от бога отвратился. Лишь попрошайка, получив отказ, В другую дверь стучать бежит тотчас. Пусть я отвержен, но в любви и вере Я тверд. И я другой не знаю двери!» И смолк, и вновь он пал главой во прах, И вновь раздался глас в его ушах: «Явил ты доблесть на стезе суровой, И здесь тебе прибежище готово». |
