Все птицы улетели. Жалкий вид У клетки, что над родником висит! Был Хумаюн в той клетке – Хакани, Он больше в клетку ту не прилетит. От этой гурии прекрасной без ума – Не полюблю другой, хоть здесь красавиц тьма. Клевать по зернышку, как воробей, не буду. Когда она сама зовет меня Хума. Я мучусь в разлуке с тобой, хоть причуды сугубы твои, Но снова и смех, и улыбки, и шутки мне любы твои. И руки и губы твои мне подносят вино золотое, Как перлами полный ларец уста мне и зубы твои. Ты низкими друзьями взят в полон, Но разве дружба с низкими – закон? Они в глаза попали, как соринка, Промой глаза, мигай, гони их вон! Как я красавицу грузинку полюбил, Чтоб с ней беседовать, грузинский изучид. Я столько раз сказал ей: «Мои, мои, мои [58] !» – Что каждый волос мой со мной заговорил. Ты христианская красавица, душа в твоем сияет взоре. О сердце чистоты неслыханной, со всякой низостью ты в ссоре. По как же ты меня измучила! Смотри, я исхудал, как волос, Взываю «мои» понапрасну и таю и горю от горя. Что перед тобою куропатка с своею песенкой простой? И соловей, влюбленный в розу, не может быть сравнен с тобой. И жаворонка ты игривей, и белых горлиц говорливей, И птицу гордую – павлина – ты превосходишь красотой. Ветерком предвесенним повеяли светлые дали, Но от нашей весны еще вести и не долетали. Роза утром раскрылась, свой тесный покров сорвала, Лишь моя розоликая прячет лицо в покрывале. В эту ночь, когда сердце мое на пиру прекрасном с тобой, Я душой – в эдеме твоем, осененный вечной тубой. Вся душа моя здесь, с тобой, о, позволь мне, моя душа, Чтоб и тело мое слилось в эту ночь с моею душой. От любви к тебе и огонь сильнее горит. Жгучий пламень твой пламя новым жаром дарит. Тот, кто видел родинки на лице твоем, Молвит: «Это черный индус средь огня сидит». Возлюбленная причиняет мне новые мученья. Душа моя огнем сгорает, и нет мне утешенья,. Она меня повергла в горе. И мой горячий вздох Палящим ветром наполняет простор миротворенья. Корабль твой в море ушел под ветром на всех парусах. Теперь беспредельная грусть, как море, в моих глазах. Как странно расстались мы, как чудно мне это все: Вот – ветер в моих руках, а ты – у ветра в руках. В саду моей жизни печаль вырастает одна. Осыпались розы, в мой сад не вернется весна. Под ветром холодным беды – на току моей жизни – Ни битой соломы, ни колоса нет, ни зерна. У безнадежно влюбленных лица желты, Вежды в слезах, как поникшие долу цветы. Но как судьбой одарен, как безмерно богат, О лунноликая, тот, в чьих объятиях ты. У Хакани глубоко в душе горе затаено, Он исхудал, ланиты в слезах, сердце его сожжено. Жизнью пожертвовать он готов за свиданье одно с тобой. Тело, глаза и душа – будет все в жертву принесено. Пусть полон вздох мой мукой и огнем, Не отзовется в сердце он чужом. Бессмысленно, как солнце и луна, Ночь я бессонно смешиваю с днем. Новым горем от старой беды мое сердце полно, Это горе – вулкан, и огонь извергает оно. Я пристанища сердцу ищу, но найти не могу. Я покоя хочу – мне покой обрести не дано. Какая мощь в словах твоих блистает, Но низкий их в игрушку превращает. В наш век талант – певцу смертельный яд, Не возвышает он, а унижает. О, как жаль! Мы ушли от тебя и печаль унесли!.. Мы томление сердца с собой не вчера ль унесли? Мы покинули радость, ушли от твоих мы дверей, Сожаленья на память и скорбь свою вдаль унесли. О Хакани! На дар свой опирайся, Пред пышностью презренных не склоняйся! Не будь ферзем, чтоб криво не ходить, Будь лучше пешкой – прямо устремляйся! Дивная сила дана моим звучным словам, Воду в вино они, яд превращают в бальзам, Розовым соком моих цельбоносных речений Я от давнишних скорбей исцеление дам. Я не дикий, в тени прозябающий плод, Солнце я, что весь мир озаряет с высот. Мой хулитель – не женщина и не мужчина, – В женской шали, в стыде от меня он уйдет. Я горем зажегся твоим и в огне расточился, В обители горя, во тьме я свечой засветился. Не знал я доныне ни боли душевной, ни слез, Но у твоего равнодушия им научился. |
