Эйслин теперь не так явно искала общества Мэла, она проявляла куда большую застенчивость, чем раньше. Мэл, к ее горькому недоумению, казался холодным и даже недружелюбным. А ведь раньше они относились друг к другу с безраздельным доверием и любовью. Его обращение с ней стало таким холодным и неестественным, что ей показалось, она как-нибудь ненароком обидела его. В компании он обращался к ней с подчеркнуто холодной вежливостью. Когда же она оставалась с ним наедине, он фактически давал ей резкий отпор, угрюмо замолкая или односложно отвечая на ее вопросы.

А началось это все, как думала Эйслин, с ярмарки, когда Хрока объявили будущим лордом Малмгарта. А может, причиной враждебного поведения Мэла явилось то, что она услышала голоса, принесенные ветром. Это произошло на следующий день после возвращения с ярмарки, когда они с Мэлом ехали верхом возле руин. Она так явно услышала чью-то речь, что даже повернулась к Мэлу, думая, что это он что-то ей сказал.

— Нет, не я, — сказал он сердито. — Я ничего не слышал. Это что, преступление, если мужчина хочет помолчать?

— Да, если так называемому мужчине только семнадцать, — пошутила она. — Ну правда, Мэл, я слышала голос.

— Это был, наверное, голос твоего мужа, Хрока, — съязвил Мэл.

Сердце Эйслин тоскливо сжалось при упоминании имени Хрока. Ведь осталось всего каких-нибудь коротких три года, и он появится в Малмгарте, чтобы предъявить на нее свои права как на жену, и на Малмгарт как на свой дом. Вся ее радость вмиг пропала, да тут еще и Мэл на нее неизвестно отчего сердится.

— Отчего ты злишься? Если я сказала что-то не то, так я не хотела тебя обидеть. Ты же знаешь, я никого на свете так не люблю, как тебя, Мэл.

— Не будь ребенком, Эйслин. Ведь ты уже помолвлена с Хроком, и я сомневаюсь в том, что нам можно теперь вместе проводить время, — и он отъехал от нее на некоторое расстояние, а она смотрела на него, бледная и потрясенная.

— Разве мы больше не друзья? — голос Эйслин дрожал, и горло ее сжал комок. А сердце ее так сжалось от боли, что она еле дышала.

Мэл пожал плечами и глубоко вздохнул:

— Да, но уже не те, что прежде. Ты принадлежишь ему, и никому больше.

— Я принадлежу сама себе и Малмгарту, — вспылила Эйслин, смаргивая злые слезы. — Хрок не является ни нашим другом, ни врагом. Кто ты такой, чтобы говорить мне, кому я принадлежу? Я сама выбираю, кому принадлежать!

Но она не приняла во внимание гордость Мэла. Она могла привязаться к нему и выезжать с ним, и следовать за ним, как всегда, но Мэл старался избегать ее. Он большую часть времени проводил с Руфусом в полях и лугах, и Эйслин осознала, каким одиноким может быть замок без дружеского тепла Мэла. Раньше он всегда находил время для совместных поездок верхом или просто разговоров у кухонного очага. Теперь же в сердце Эйслин вместо радужных надежд застыло одиночество.

Мердис занималась своим делом: разыскивала целебные растения, пополняла запасы, готовила препараты для лечения людей и животных. Она с удовлетворением отметила, что Мэл, вечно сующий нос не в свое дело, большую часть времени проводит с Руфусом, который обучает его хозяйственным делам, готовит из него лендлорда. Поначалу Мердис нервничала, когда замечала, что Мэл шпионит за ней, но никто не верил россказням ребенка, и она вздохнула с облегчением. Сейчас же, по прошествии более двенадцати лет, он совершенно забудет то, что видел.

Когда пришло время, маленькая дерзкая девчонка начала шнырять повсюду. Мердис, впрочем, знала наперед, что так и будет. С того самого дня, на развалинах, Мердис угадала ее любопытство и втайне обрадовалась. Она надеялась, что Эйслин станет такой, какой ее задумала Старая раса.

В своих одиноких странствиях Эйслин стала подбирать некоторые предметы, которые ей попадались на пути: кожу змеи, зубы и щетину кабана, убитого охотником. Мердис выжидала, понимая, что происходит в душе девушки. Иногда она шла следом, о чем Эйслин и не подозревала. Она видела, что девушка до сих пор называет животных и растения по имени. Значит, она не забыла их, став старше.

Некоторые мертворожденные, как стало известно Мердис от их опекунов, когда им становилось известно, что они не совсем обычные дети, забывали со временем то, что знали с рождения. Мудрые дети предвидели, что использование тел смертных может иметь странные и иногда нежелательные последствия. Из рукописей Мердис узнавала, что некоторые дети выдавали себя по незнанию, и их считали безумными. Некоторые дети и в самом деле страдали раздвоением личности, надеяться на них было нельзя. Некоторые умерли в результате болезни или несчастного случая. Только десять из двадцати развивались нормально, окруженные ни о чем не подозревающими родными. Они жадно тянулись к знаниям, которые постепенно попадали к ним в руки. Именно им надлежало восстановить и нести ответственность за сохранение древнего знания.

Когда Эйслин осталась одна, любопытство ее и интерес к Мердис все возрастали. Эйслин не интересно было общество матери и теток, с двоюродными братьями и сестрами, приезжавшими погостить в Малмгарт, она тоже не находила общего языка. Отсутствие компании часто являлось для Эйслин предлогом, чтобы уйти из дома, и она все чаще посещала кладовую. Сначала она молча наблюдала за тем, как работает Мердис. Мердис проверяла, насколько хорошо она знает секретные имена, не подозревая, что не пройдет и года, и она сама превратится в ученицу, а Эйслин — в учительницу.

— Маленькая краснотравка укрепляет сердечную мышцу лучше, чем ведьмин наперсток, — Эйслин внимательно слушала и смотрела, — но ее труднее найти. Я покажу тебе, где она растет. Мы выкопаем ее корень и посадим у тебя в саду.

Она не всегда открывала Мердис секретные имена.

— В этом имени слишком много Силы, — говорила она.

— Ты думаешь, я неосторожно буду его использовать? — возмущалась Мердис, когда получала отказ. — Разве я не была опекуном Силы всю свою жизнь? А этот драгоценный камень я что же, ношу для того, чтобы оттенить свою красоту?

Эйслин, несмотря на молодость, смотрела в лицо Мердис без страха.

— Это запрещено, а другого ответа я не знаю. Кто я такая, Мердис, что меня почему-то поставили выше тебя, такой мудрой и старой?

Мердис вздохнула, забыв о своей вспышке.

— Милая моя, не знаю, что тебе и сказать. Это внутри тебя и выйдет, когда Старая Раса посчитает, что ты готова к знанию. До тех пор я буду твоим опекуном, а ты сосудом Силы, более великой, чем что-либо, созданное смертным. Тебе тогда надо будет исполнить свое предназначение, о котором ты сейчас и не подозреваешь. А сейчас ты готовишься. Ты знаешь имена всех предметов, и больших, и маленьких. Ты можешь лечить раны, я видела это. Ты слышишь голоса и понимаешь их, и однажды ты сумеешь говорить с теми, кто находится от тебя вдали.

Эйслин провела Мердис в Обиталище голосов. Такое название она дала развалинам Древних. И произнесла это так уверенно, что обе они не сомневались: это и есть настоящее имя разрушенной крепости.

— Чьи это голоса? — нетерпеливо спросила Эйслин. Она сидела в круге, образованном поваленными столбами, и поворачивала голову в разные стороны. Ветер доносил до нее лишь неясные обрывки разговоров, пока Мердис не подсказала, где лучше сесть. Эйслин сразу ощутила, что каким-то образом связана с разговаривавшими, и сидела, не сходя с места, до изнеможения.

— Там разговаривают такие же, как ты, — прокомментировала Мердис. — Тебе нужно научиться выделять один голос, и слушать только его.

— А ты можешь их понимать, Мердис? — спросила Эйслин.

— Только когда кто-то обращается ко мне. У меня нет такой силы, какая со временем будет у тебя.

Наконец пришел день, когда Эйслин, напрягавшая слух, вдруг воскликнула:

— Это Мирр! Я ее слышу! Она разговаривает с сыном фокусника. Его зовут Хвитан!

Она оставалась сидеть до заката, а Мердис наблюдала за ней неподалеку, сдерживая беспокойных лошадей. Мердис несколько раз делала слабые попытки увести Эйслин, но она эти попытки проигнорировала.