Он сунул исподтишка что-то маленькое и скомканное мне в ладонь и притянул меня поближе к себе, но я в тревоге отскочила, покраснев до корней волос, и решила отныне к нему не приближаться.

— Оставьте меня в покое, — пробормотала я, но так тихо, чтобы не услышали родители.

Спасшись в кухню, я посмотрела на то, что он мне всучил. Это был маленький кусок коричневого пергамента, покрытого мелкими значками. Мне они ничего не говорили. Наверное, какое-нибудь колдовское заклинание. Я бросила его в горевший очаг и оттерла руку солью.

Мне не хотелось идти в зал, но кухарка меня заставила. Это было последнее блюдо. Потом улизну. В открытое окно зала заглядывала полная луна. Вечер затянулся допоздна.

Войдя в зал, я сразу опустила глаза. Я не хотела на него смотреть. Волшебник, колдун… он, наверное, думает, что его колдовское заклинание сделало меня податливой. Гордо расправив плечи, я внесла корзину золотых фруктов. Кожица на них была без единого пятнышка. Они были такими сладкими и зрелыми, что, казалось, один только вздох мог их поранить. Опустив глаза, я подошла сначала к отцу. Он обнял меня за талию с притворной лаской.

— Не так быстро, не так быстро, — засмеялся он, хотя в его голосе я уловила нотку раздражения. Я приучилась улавливать нюансы его настроения. — Задержись на минутку, ласточка. Не спеши. Ты так торопишься. Могут подумать, что тебе не терпится закончить этот вечер.

Улыбка, смех, и не слишком нежное пожатие руки. Он был на меня страшно зол и, конечно, не упустит случая в следующие несколько дней надрать мне уши. Мне все равно. Потом я подошла к матери. Та злобно посмотрела на меня. Она не говорила, но я как будто слышала, что она думает: «Подними подбородок, девочка. Он на тебя смотрит. Тряхни волосами и слегка покрути юбкой. Покажи покупателю свои жалкие достоинства в лучшем виде».

Я опустила подбородок и, не двигая шеей, приняла свирепый вид, но чужестранец все так же не сводил с меня глаз. Отец поднялся с бокалом в руке и предложил тост, стараясь предоставить гостю возможность поговорить со мной. В этот момент я ненавидела отца. Думаю даже, что я ненавидела его всю жизнь. Ведь, устраивая мою жизнь, он ни разу не советовался со мной о моей судьбе. В этот момент я готова была всадить ему в сердце кинжал.

Чужестранец понял уловку отца и наклонился ко мне, когда я проходила мимо. В этот раз он задержал меня не за запястье и не за рукав, а за край корзины под предлогом изучить ее содержимое. Я встала перед ним, дрожа от ярости. Колдун он или нет, мне надоело все время бояться.

— Вы прочитали записку? — спросил он очень тихо и, взяв из корзины фрукт, повернул его к свету.

— Я бросила ваше колдовское заклинание в огонь, — прошипела я.

Он в изумлении поднял на меня глаза и чуть не выронил фрукт. Я увидела, как в гладкой золотой кожице плода образовались яркие красные раны, следы от его пальцев.

— Как… почему? — даже задохнулся он в изумлении. Я втайне восторжествовала.

— Я не стала бы читать ваше заклинание, если бы даже умела, — сказала я тихо. — Я не умею читать.

— Не умеете?.. — вздрогнул он. — Но ваша мать…

— Она солгала, — пробормотала я радостно. — Я и петь не умею. Да вы, наверное, и сами это знаете от Данны, на рынке.

— Прекрасная Гуннора… — он замял остальную часть ругательства. — Сейчас уже нет времени. Давайте встретимся на берегу около полуночи, я должен…

Но я прервала его и вырвала от него корзинку.

— Я не приду. Я никуда не пойду с тобой, колдун.

— Элис, — сказала он, и я раскрыла рот. Откуда ему известно мое домашнее имя? Ведь родители весь этот вечер называли меня Алия. Ну, разумеется, он волшебник, раз ему известны такие вещи.

Я забрала от него корзинку и, попятившись, наткнулась на отца. Вино выплеснулось из его бокала и замочило рукав, а фрукты выпали и покатились, сминаясь по дороге, между тарелок по белой скатерти.

— Глупая!.. — вырвалось у отца, и он поднял руку, словно желая при всех ударить меня. Это, кстати, бывало, и не однажды. Чужестранец вдруг вскочил и встал между нами, как бы желая поднять бокал отца. Он был одного с ним роста, но более изящного сложения.

— Милорд, — добродушно воскликнул он. В его голосе не слышно было ни тревоги, ни гнева. При этом он даже не взглянул на меня. — Милорд, вы сегодня оказали мне роскошный прием. Примите мою сердечную благодарность. Ресурсы мои в настоящий момент весьма невелики, но позвольте мне отплатить за ваше гостеприимство так, как смогу.

Милорд перевел на него взгляд, и я, воспользовавшись моментом, отошла на несколько шагов, подальше от отца. Дальше я отойти не посмела. Взор отца, устремленный на молодого человека, все еще дышал гневом. Если бы я не знала, как обстоит дело, то решила бы, что певец меня защищает. Нет. Эту мысль я подавила. Наверняка это часть его игры.

— Пришло время, милорд, открыть бочонок, который я преподнес вам в начале вечера.

Голос его звенел, и внимание всех присутствовавших в зале обратилось на него. Отец слегка смягчился. Видимо, певец смог и его околдовать. Он уже стал забывать обо мне. Прошло мгновение, и отец улыбнулся.

— И в самом деле, — воскликнул он и сделал знак двум своим людям, стоявшим в другом конце зала. — Внесите его.

Солдаты отца присели и подняли что-то стоявшее между ними. Они принесли это и поставили перед столом. Это был винный бочонок. Один из охранников вынул из него пробку. Чужестранец заговорил.

— Милорд, леди и все собравшиеся в этом зале! Я морской певец. Изъездил океан вдоль и поперек, повидал много стран, пил много прекрасных вин, но нет на земле лучше вина, чем то, что называют морским молоком. Его изготавливают на севере, далеко отсюда. Там я недавно торговал.

Он протянул свой бокал, и жидкость вылилась в него. Вино было цвета янтаря, с сильным ароматом. Я стояла близко и разглядела, что в глубине золотистого напитка видна была темнота, голубизна, как дым или тень. Поверхность же сверкала и сияла, как огонь.

— Ну а теперь по глотку, по одному глотку каждому в зале — за удачу, — продолжил чужестранец, и я обратила внимание, что он заговорил быстрее. Это был не страх, а нетерпение, чего раньше я у него не замечала. Протянув бокал моему отцу, он и солдатам плеснул немного в их кубки, смешав с тем, что они не успели допить.

Отец стоял в некоторой растерянности, словно не зная, как ему следует отнестись к предложению гостя. Охранники подошли к столу и налили немного вина в бокал матери. Она встала с бокалом в руке и растерянно посмотрела на отца. Он даже не взглянул в ее сторону, но когда охранники остановились в нерешительности, он кивнул им, и они пошли обносить вином присутствовавших.

— Пейте, пейте, миледи, лорд, — уговаривал чужестранец. Тон его был весело-приказным. Улыбаясь, он приветственно поднял бокал. Отец поднес к губам свой бокал и сделал глоток. Брови его удивленно поднялись, а лицо разгладилось.

— Клянусь Рогатым Охотником, это вино превосходно, — воскликнул он и осушил кубок одним глотком. — Налейте-ка мне еще. Пусть все в зале выпьют!

Чужестранец отдал отцу свой, нетронутый, бокал. Я видела, что и мать пригубила. Лицо ее также выразило удивление и удовольствие.

— Так как, вы говорите, оно называется? — спросил отец, с восторгом принимая бокал из рук чужестранца. Мать с сожалением смотрела на дно своего кубка.

— Морское молоко, милорд.

— С севера, а откуда с севера?

— Оттуда же, откуда и шелковая ткань, но вы обещали мне за это бартер, — засмеялся гость. При этом он глянул на меня. Отец, проследив за его взглядом, громко расхохотался.

— А еще у вас с собой есть такое вино?

— Сейчас нет. Пейте! Пусть пьет весь зал! — воскликнул певец. Солдаты к тому времени обошли четверть зала, и я слышала вздохи и тихие восклицания. Я видела, как прислуга и кухонные мальчики тоже протягивают свои кубки. Никому не было отказа, даже слугам.

А зал был полон, переполнен. Я только сейчас обратила на это внимание. Все пришли посмотреть на морского певца, а может, стащить что-нибудь с пиршественного стола. Скорее всего, в крепости не осталось ни одного мальчика с конюшни или горничной, кто бы не пришел. Все они протягивали свои кубки, а охранники обходили их с морским молоком. Певец тем временем говорил: