Новый главнокомандующий северян Макклеллан, срочно заменивший с позором снятого Макдауэлла, примчавшись в Вашингтон, застал безрадостную картину: «Я вообще не нашел никаких приготовлений к защите. Войска даже не были расположены на боевых позициях. Ни один полк не был расположен в лагере соответствующим образом, ни одна дорога не охранялась. Всюду был хаос, и улицы, отели, бары были переполнены пьяными офицерами и солдатами – совершеннейшее столпотворение. Многие даже разошлись по домам, и их бегство с Булл-Рана закончилось в Нью-Йорке, Нью-Хэмпшире или в Мэне. Ничто не могло помешать маленькому кавалерийскому отряду войти в город. Решительная атака, без сомнения, привела бы к захвату Арлингтонских высот и отдала бы город на милость батареи нарезных орудий. Если сепаратисты придавали хоть какое-то значение владению Вашингтоном, они совершили величайшую ошибку, не воспользовавшись плодами своей победы при Булл-Ране» (99).

Южане плодами своей победы не воспользовались – еще один аргумент в пользу утверждения, что у них не было захватнических планов. Армия Борегара так и осталась на месте, не сделав ни единой попытки закрепить успех. Почему так произошло, сегодня понять трудно. Скорее всего, как часто случается, не нашлось кого-то одного, решительного, который рявкнул бы: «Вперед!» По многочисленным воспоминаниям ветеранов, южане были безмерно удивлены своей сокрушительной победой и никак не предполагали, что впереди, в Вашингтоне, их ожидают не подготовленные к обороне позиции, а полностью деморализованные толпы…

Вполне возможно, южная кавалерия, ворвавшись в Вашингтон, могла бы одним ударом закончить всю войну. Это не столь уж безумное предположение: в его пользу свидетельствуют многочисленные реалии тех дней. Армии у северян практически не существовало. Бегство из столицы президента и министров нарушило бы управление и теми скудными военными силами, что уже имелись. Непременно воспрянули бы духом сторонники Юга, которых на Севере имелось немало, и оживились бы те северяне (их тоже было немало), кто стоял за мирный договор. Словом, шансы на завершение войны одним ударом были велики… К тому же Юг был бы еще более воодушевлен взятием неприятельской столицы – а иностранные державы, не спешившие официально признавать Конфедерацию, перед лицом столь кардинального изменения ситуации могли и поменять свою позицию…

Марк Твен

Однако произошло, как произошло. Южане отступили от Потомака…

Единственным из северян, кто не поддался панике во время отступления, оказался человек штатский, тот самый фотограф Мэтью Брэди. Он-то как раз остался на месте со своей неподъемной камерой и сделал массу уникальных снимков драпающего северного воинства. Потом бегущая толпа опрокинула его фургон, и Брэди, заблудившись, трое суток плутал по окрестным лесам, таская с собой громоздкие фотопластинки – в то время изрядно весившие квадраты толстого стекла. Вернувшись в Вашингтон, он проявил снимки… и они, почти все, исчезли навсегда. Историки предполагают, что фотографии были тогда же уничтожены военным министерством, отнюдь не заинтересованным в распространении столь неудобной «наглядной агитации»…

Война раскрутилась, как вырвавшаяся из часов туго свернутая пружина. После первого крупного сражения пути назад не было ни у одной из сторон…

В Миссури добровольцем в армию южан записался молодой лоцман речного парохода с Миссисипи по имени Сэмюэль Клеменс – которого мир впоследствии узнает как великого писателя Марка Твена. Любопытно, что поначалу, во время президентских выборов 1860 г., Клеменс держал нейтралитет – не поддержал ни Линкольна, ни сторонников отделения Юга. Но потом с ним произошло то, что и со многими уроженцами Юга, – образно выражаясь, родина позвала…

Северяне быстро организовали военный речной флот, который по Миссисипи мог проникнуть в самую глубь южных штатов. Им потребовались опытные лоцманы, тут же получившие повестки о мобилизации. Клеменс попросту сбежал в городок Ганнибал, как две капли воды похожий на Санкт-Петербург Тома Сойера и Гека Финна. А через несколько дней вместе с друзьями записался в южный добровольческий батальон, где с ходу получил звание лейтенанта – во время гражданской войны чины раздаются с небывалой легкостью.

Однако повоевать молодому лейтенанту практически не пришлось: Сэм заболел фурункулезом, вывихнул ногу, и товарищи по походу устроили его отлеживаться на близлежащей ферме.

Все эти лишения, надо полагать, окончательно выбили из парня всякую романтику – и желание воевать за кого бы то ни было пропало начисто. Именно в силу сложившейся нелегкой ситуации Клеменсу и пришлось отправиться на Дальний Запад секретарем своего брата, назначенного федеральным правительством на чиновничью должность в «территории Невада». Нужно было где-то пересидеть: для южан Клеменс теперь был дезертиром, для северян – офицером мятежников…

И слава богу, что обернулось именно так: лично мне жутко и представить, что моего любимого писателя могла бы достать шальная пуля (и возникает грустный вопрос: а сколько будущих талантов, о которых мы уже никогда не узнаем, пули и осколки тогда все же достали? Какие потери понесло человечество из-за дурацких войн?).

Отец не менее знаменитого впоследствии писателя Скотта Фицджеральда, кстати, хотя и был в ту пору девятилетним парнишкой, все же напрямую участвовал в войне: ночью переправлял на лодке через пограничную реку разведчиков-южан, что было занятием весьма опасным.

Одна из самых неприглядных сторон любой гражданской войны – это, безусловно, то, что раскол проходит не только по географическим границам. Расколотыми, разъединенными оказываются и старые друзья, и семьи…

Двоюродный брат командующего войсками Конфедерации генерала Ли Сэмюэль воевал на стороне северян. Одним из самых талантливых и прославленных командиров военно-морского флота северян стал адмирал Фаррагут, уроженец Юга. Дэвид Портер, сын командора Портера, героя войны с англичанами 1812 г., воевал за северян, а два его сына – за южан (29).

В сражении у Драй-Крик полковник Паттон (предок знаменитого американского генерала Второй мировой) разгромил северные войска, которыми командовал его старый приятель, генерал Эверелл…

В полной мере подобное печальное положение дел затронуло и семью самого президента США. Авраам Линкольн был женат на красавице южанке из Кентукки Мэри Тодд – из старой, почтенной, зажиточной рабовладельческой семьи. Старший брат первой леди оказался на стороне Севера, зато в южную армию поступило немалое число родственников Мэри: младший брат, три сводных и одиннадцать троюродных. Недолюбливавшие Линкольна северные газеты однажды радостно растрезвонили пикантную и абсолютно правдивую историю: дошли известия о том, что перекличку военнопленных северян производил лейтенант южан Джордж Тодд, младший брат супруги президента. Не смертельно, конечно, но как-то неловко…

Дело осложнялось еще и тем, что миссис Линкольн не особенно и скрывала, что симпатизирует «южному делу». И вообще, вела себя так, что нажила немало врагов: вмешивалась не только в планировавшиеся назначения министров, но даже почтмейстеров, лично сидела над списком зачисленных в Вест-Пойнт кадетов. А заодно ввела интересный обычай: если в Белом доме имеется какая-то незанятая должность, то причитающееся жалованье следует отдавать первой леди (о чем опять-таки пишет не злопыхатель из бульварной газеты, а восторженный Сэндберг).

В конце концов дошло до того, что миссис Линкольн была вынуждена предстать перед сенатской комиссией по обвинению в «государственной измене» (старине Эйби пришлось самому давать показания в качестве свидетеля, хорошо еще, что дело как-то замяли). А солдаты-северяне, парни простые, распевали похабные куплеты про «миссис Мэри» и Джефферсона Дэвиса (81).

Но мы, кажется, отвлеклись. Вернемся к друзьям и родным, которых разъединила война и поставила по разные стороны линии фронта. Еще один грустный пример: один из сыновей мелкого предпринимателя еврея Гемпа ушел к южанам, а другой погиб, сражаясь за северян…