Но когда я протянул руку к кнопке подъема, одновременно заговорили Иити и Зильврич: мутант мысленно, закатанин вслух:

– Не нужно!

Не нужно? Они с ума сошли! Нужно уйти за пределы действия этой штуки, прежде чем она выстрелит!

– Смотри… – Это Зильврич. Иити смотрел на камень в чаше.

Я посмотрел, ожидая увидеть вылетающую из трубы зловещую смерть. Но не увидел ничего – вообще ничего!

– Где?..

– Экстрасенсорное впечатление, – ответил Зильврич. – Известно, что многое: деревья, вода, камни и другие объекты – может много лет сохранять зрительное впечатление и создавать его при соответствующем настрое сознания воспринимающего. Строители зданий знали этот принцип и использовали его. Или то, что мы увидели, могло быть отражением событий прошлого; эти события вызвали такие сильные чувства, что впечатление было активировано нами.

– Мы идем… туда… – Иити не стал ничего объяснять. Он выставил чашу вперед, используя ее как указатель пути. Путь вел вниз по темному проходу.

И нам пришлось подчиниться. Иначе они с закатанином пошли бы одни. К тому же гордость не позволяла мне оставаться. Мы были единым целым, противостоящим неведомым опасностям, и я отдал Ризку один из самострелов. Вооруженные таким образом, мы двинулись вперед, Иити ехал у меня на плече, и его тяжесть создавала проблему; Зильврич и Ризк шли за нами.

Я взял из снаряжения флиттера фонарик, но он нам вскоре оказался не нужен. Свет давала чаша. В этом освещении видна была ровная стена без каких-либо повреждений. Мы словно шли по большой трубе.

Расстояния в темных подземельях относительны. Мне казалось, что опасным станет недостаток воздуха. Но, видимо, вентиляционная система, подававшая воздух в эти глубины, продолжала действовать.

Наконец мы добрались до конца туннеля и вышли из него. Но не в шахту или новый туннель, как я ожидал, а в помещение, заполненное аппаратурой, оборудованием; частично все это было прикреплено к полу, другая часть стояла на столах или длинных стеллажах. В средине всего этого разнообразия горел яркий свет, и Иити сразу направился к нему.

На столе возвышался конический предмет примерно с меня высотой. Сквозь отверстия в нем видны были полочки внутри, а на полках-подносах – с десяток камней предтеч, светившихся все ярче, по мере того как мы подносили к их контейнеру свой камень и чашу.

Рядом с конусом на столе стояла еще одна полочка из подносов, а в ней с десяток камней, но на этот раз грубых и необработанных. Они были черны, как куски угля, но не казались истощенными и лишенными жизни, как те, что мы обнаружили в брошенном корабле при первом проявлении силы камня.

Иити с моего плеча спрыгнул на стол, поставил чашу и попытался через отверстия добраться до камней внутри. Но тут кое-что всплыло у меня в памяти.

Есть много способов обмана, известных опытным торговцам камнями. Камни можно заставить изменить цвет, даже скрыть недостатки. Высокая температура превратит аметист в золотой топаз. Искусно примененная комбинация температуры и химических веществ может из бледно-розового рована сделать несравненный алый стоун.

Я взял один из черных камней с подноса и достал свою ювелирную линзу. У меня не было способа проверить камень, который я держал, но во мне нарастало убеждение, что это и есть матрица – подлинный камень предтеч. Это не природные камни, они искусственно изготовлены, и это логично объясняет их способность усиливать энергию.

Предмет, который я держал, несомненно, необычен. Поверхность его бархатистая на взгляд, но не на ощупь. Он изготовлен в виде стручка…

Я перевел дыхание. Воспоминания проделывали со мной странные вещи. Это, должно быть, какой-то обман зрения…

Когда-то я нашел камни – или то, что походило на камни, – в ручье. На взгляд, но не на ощупь, у них была бархатистая, почти пушистая поверхность. Один из этих камней схватила корабельная кошка, стала его лизать, проглотила… и родила Иити! Эти камни не круглые, они продолговатые, похожи на стручки, но их поверхность…

Держа такой камень в руке, я посмотрел на Иити. Он нашел замок у одного из отверстий конуса, открыл его и вытаскивал поднос с уже готовыми камнями. Затем, к моему изумлению, когда поднос с камнями был снят со стола, конус ожил, на его внешней поверхности загорелись огни. Не раздумывая (и даже почти поневоле, вопреки гложущим меня подозрениям), я вставил второй поднос, оставив в руке только один камень. Отверстие захлопнулось само по себе, едва не защемив мои пальцы. И внутри загорелся ослепительный свет.

Я получил ответ.

– Эта штука делает камни.

Зильврич взял камень с первого подноса и сравнил с тем, что я держал в руке.

– Да, думаю, ты прав. Не думаю, чтобы это… – он указал на черный кусок… – природная руда или матрица. – Он повернул справа налево свою перевязанную голову, разглядывая помещение. Из конуса вырывался яркий свет. – Я уверен, это была лаборатория.

– Что означает, – заметил Ризк, – это последние камни, которые мы увидим. Если они не оставили записи, как…

Неожиданно послышался пронизывающий сознание ужасный резкий крик. Я бросил один взгляд на конус, схватил Иити, оттолкнул Зильврича и выкрикнул предупреждение. И тут из конуса фонтаном вырвалось пламя, устремилось вверх. Держа Иити, я упал на пол. Зильврич оказался подо мной.

Затем… огонь погас!

Наступила полная темнота. Я ощупью поискал фонарик на поясе, потому что снова не мог понять: то ли я ослеп, то ли здесь просто нет света. Но когда нажал кнопку, фонарик загорелся.

Я нацелил его луч на стол – вернее, на то место, где стоял стол. Теперь здесь ничего не было! Совсем ничего, только расходящееся от нас веерообразно пустое пространство, словно сила проделала для себя тропу, но не к нам, а от нас. И только одна вещь оставалась внешне нетронутой, как будто неподвластной времени и разрушению. Это была чаша с картой. Иити издал звук – что происходило с ним крайней редко. Он вырвался из моих рук и побежал к чаше. Но не добежал до нее, остановился, а я снова выкрикнул предупреждение, выкрикнул еще громче, потому что во мне страх смешивался с благоговением.

В свете фонарика тело Иити замерцало. Он встал на ноги, как животное, которое тащат за ошейник или поводок.

Его лапы-руки замелькали в воздухе, он болезненно крикнул, но не послал мысль – будто стал всего лишь животным.

С прямой спиной, вытянувшись на ногах, он задвигался – рывками, напряженно, в каком-то болезненном танце, двигался по кругу, центром которого была чаша. Пена выступила у него на губах, глаза дико выкатились, а тело сверкало все сильней, пока не превратилось в столб мерцающего тумана.

Этот столб становился все выше и больше. Атомы, составлявшие полукошачье тело Иити, как будто разлетались, и он буквально превращался в ничто. Туман, вместо того чтобы рассеиваться, начал снова конденсироваться. Но столб не уменьшался в размерах, он приобретал другую форму.

Ни я, ни Зильврич, ни Ризк не могли пошевелиться. Фонарик выпал у меня из руки, но случайно упал так, что его луч по-прежнему был направлен в сторону Иити, вернее, того, что раньше было Иити, и на чашу.

Темнее, плотнее, прочнее становилась колонна. Иити был размером чуть больше своей матери, корабельной кошки. Но это дергающееся существо, в которое превращался столб, с меня ростом. Вот оно перестало расти, лихорадочные круги вокруг чаши становились все медленней и наконец прекратились.

Я по-прежнему в изумлении не мог пошевелиться.

Я видел, как Иити приобретал три разных иллюзорных облика: он становился пукхой, змеей на Лайлстейне и волосатым человекоподобным, когда мы с ним были на Вейстаре. Но я был уверен, что эта последняя перемена произошла не по его воле.

Гуманоид и…

Стройное, но гибкое тело, с длинными красивыми ногами, тонкой талией, и над ней…

Он… нет, ОНА… она стояла неподвижно, глядя на свои вытянутые руки, с мягкой кожей золотистого цвета. Опустила голову, разглядывая свое тело, провела по нему вниз и вверх руками, может быть, заверяя себя, что теперь она именно такая.