– У вас есть пожелания, когда они должны умереть и как?

– Как можно скорее, – ответил Лоранто, не отрывая глаз от прочтения какого-то письма, – а как, мне абсолютно безразлично, на твое усмотрение, друг мой!

Как только дверь за наемным убийцей закрылась, Лоранто кинул совершенно не интересующее его письмо от графа Нуареза в камин и поспешно подошел к письменному столу. Удобно устроившись в кресле, герцог пододвинул к себе чернильницу, обмакнул в ней остро заточенное гусиное перо и закрыл глаза.

Всего за несколько секунд память в мельчайших подробностях восстановила черты независимого и гордого лица наемника: каждую морщину, каждый изгиб уродливого шрама. Лоранто тяжело вздохнул, с горечью отметив, что даже такую мелочную работу приходится делать самому, и начал легкими, умелыми штрихами воссоздавать на листе бумаги отпечатавшийся в памяти портрет убийцы.

Еще не так давно герцог не утруждал себя подобными плебейскими занятиями, не пачкал холеные руки в чернилах, но год назад ему пришлось отказаться от услуг художника, прятавшегося за портьерой во время деловых встреч. Талантливый и не менее предприимчивый живописец делал копии с рисунков и продавал их политическим противникам казначея, сопровождая каждую картинку подробным пересказом содержания бесед. Конечно же, предатель бесследно исчез, как только о его коммерческом подходе к искусству стало известно герцогу.

Лоранто нанял другого художника, но не стал искушать судьбу во второй раз. Вельможа стал брать уроки живописи и лично рисовать портреты полуночных гостей. Вначале рисовать по памяти было трудно и утомительно, но потом появился азарт, и суровая необходимость превратилась в любимое занятие. Во время приступов меланхолии герцог часто запирался в кабинете и тайно рисовал портреты придворных и даже слуг, некоторые из них он потом написал красками.

«Ну, вот и все, – сказал герцог, сделав последний штрих. – Конечно, далеко от совершенства, но вполне узнаваемо». Скомкав черновики, Лоранто отправил их вслед за жалобой графа Нуареза в камин и позвонил в колокольчик. Казначей не доверял никому, тем более прислужнице, выкидывающей каждое утро мусорную корзину из-под его рабочего стола.

Дверь не открывалась слишком долго. Когда же наконец дубовые створки распахнулись, то на пороге возник не дежурный секретарь, а немного растерянный и смущенный Тальберт.

– Где Бертрат? – спросил герцог, не отрываясь от созерцания собственного творения.

– Ваша светлость, – неуверенно начал оправдываться охранник, – вы же сами приказали убрать всех от дверей кабинета, вот я и…

– …отправил секретаря подышать свежим воздухом, – закончил речь перепуганного Тальберта казначей, абсолютно не расстроенный таким поворотом событий.

– Я его сейчас позову!

– Не стоит, мне нужен ты, – произнес герцог, задумчиво рассматривая суровое лицо и крепкую фигуру стража.

– Готов служить, ваша светлость! – по-армейски лаконично и четко отрапортовал Тальберт, вытянувшись по стойке «смирно».

– Тебе ведь не нравится новая работа, не так ли? – задал Лоранто совершенно неожиданный вопрос, лукаво и загадочно смотря Тальберту прямо в глаза.

– Никак нет, это большая честь – служить вашей светлости! – ответил охранник, пытаясь припомнить, не сболтнул ли он кому чего-нибудь лишнего.

– Мой друг граф Арно много рассказывал о тебе. Никогда не поверю, что человек твоего склада и с таким богатым жизненным опытом смирится с работой простого охранника.

Хитро прищурившись, Лоранто не сводил глаз с Таль-берта. Он ждал ответа, хотя не задал прямого вопроса, провоцируя Арканса на откровенное признание.

– Мне кажется, – неуверенно произнес Тальберт, осторожно подбирая слова, – моя нынешняя работа чересчур спокойная.

– Ну, вот и отлично, – почему-то обрадовался казначей, – как раз это я и хотел услышать. Мне нужен преданный человек для выполнения одного деликатного поручения. Думаю, что лучшей кандидатуры, чем ты, мне не найти.

– Вы доверяете мне?! – удивился Тальберт. – Я же служу у вас не более месяца, да и в прошлом… – осекся охранник, вспомнив о приключениях бурной юности.

– Я все знаю, именно поэтому и выбрал тебя, – усмехнулся герцог. – Надеюсь, и ты понимаешь, что я единственный человек во всей Империи, заинтересованный в твоих услугах и не гнушающийся общением с бывшим герканским дезертиром? Со мной ты можешь высоко подняться, без меня – будешь торговать протухшей рыбой на базаре. Я ясно выражаюсь?

– Так точно, – прошептал бывший офицер.

– Скажи, ты запомнил лицо гостя?

– Нет, – честно признался Тальберт. – До встречи с вашей светлостью он был в капюшоне, а как вышел… – охранник осекся, ему было трудно признаться в своем промахе, – …я не заметил, как он вышел.

– Ну что ж, другого я и не ожидал, – загадочно произнес герцог, протягивая Тальберту портрет незнакомца. – Запомни хорошенько его лицо. Сегодня же отправляйся в столицу Филании и найди этого человека.

– Его нужно убить?

– Ни в коем случае, просто следи за ним и ни во что не вмешивайся. Постарайся, чтобы он тебя не заметил. Если этот человек попадет в беду, то делай что хочешь, но вытащи его живым и невредимым, понял?

Тальберт молча кивнул и уже собирался уйти, как к нему вновь обратился хозяин:

– Скажи, в Филании у тебя остались знакомые из прошлой жизни?

– Может быть. Годы идут, а у наемников опасная жизнь…

– Я не буду возражать, если ты соберешь из проверенных людей небольшой отряд, один вряд ли справишься, но только запомни – никого из Империи!

Придорожная гостиница «Гнездо Дракона» должна была вот-вот закрыться. Солидные клиенты уже лет десять как не заворачивали в ее грязный, неухоженный двор свои украшенные гербами кареты, и даже служивый люд брезговал ночлегом среди серых, обветшалых стен. Когда-то заведение знавало лучшие времена, но об этом теперь помнил лишь его престарелый владелец, Янек Брунбаузер, в сердце которого теплилась надежда поправить свои дела и еще лет десять удержаться на плаву.

Сначала в гостинице перестали останавливаться благородные семейства и именитые гости, вслед за ними исчезли чиновники среднего звена, состоятельные горожане и купцы. Если бы постоялый двор находился в самой столице, а не в пяти верстах от окраины, то уже давно превратился бы в воровской притон: прибежище бродяг и мелких аферистов.

Разорение было неизбежно, и несчастный владелец ничего не мог с этим поделать. Как ни старался Янек привлечь состоятельных постояльцев, но красивые экипажи и казенные кареты так и проносились мимо, даже не замедляя ход.

Два года назад пришлось закрыть левое крыло, затем второй этаж и флигель, сейчас же на постоялом дворе проживали не более десяти человек, притом постоянных жильцов было только трое: небогатый дворянин из провинции, бывшая примадонна столичного театра и недавно покинувший студенческую скамью летописец по имени Жак.

Небольшой обеденный зал, совмещенный с кухней и холлом, был почти пуст. Пять часов утра, постояльцы еще спали, а новых гостей не предвиделось по крайней мере еще пару недель, пока не приедут юные провинциалы, грезящие сдать экзамены в столичный университет. Те из юнцов, кто был побогаче, жили в городе, ну а остальным приходилось ютиться в «Гнезде», где плата за скромный стол и ночлег была смехотворно низкой по сравнению со столичными ценами летней поры. Если бы не тяга молодежи к знаниям, не стремление выбиться в люди, то Янеку пришлось бы совсем худо.

В этот утренний час в зале находились лишь двое: хозяин, скорее по привычке, нежели в надежде на приход посетителей подметающий пол, и Жак, решивший пораньше и посытнее позавтракать перед долгим путешествием.

– Так я не понял, куда ты отправляешься на этот раз и когда вернешься? – спросил молодого человек Янек, не отрываясь от подметания обшарпанного пола.

– Точно не знаю, – ответил Жак, отправляя в рот очередной ломоть ржаного хлеба и запивая его молоком из глиняной крынки. – К какому-то барону Гапьрезу с северо-запада: то ли из Миларса, то ли из Контьера, точнее не припомню. Буду писать родословную барона, ну и, естественно, восхвалять его ратные подвиги.