– Но все равно ты решила, что я могу помочь. Почему?

– Ну, честно говоря, я сама точно не понимаю. Наверное, что-то вроде интуиции, что ли. Помнишь, ты мне рассказывал про квантовый компьютер и о принципе суперпозиции состояний?

– Помню, конечно.

– В работе мозга, точнее в алгоритмах его работы, местами есть очень похожие вещи. Например, один нейрон может одновременно решать несколько разных задач, словно находится сразу в нескольких состояниях.

– Нейрон тоже нельзя рассматривать как квантовый объект! – возразил Андрей. – Причина наверняка в другом.

– Но ведь в конечном итоге он состоит из тех же атомов, что и твоя вычислительная машина. Или макрообъект не может наследовать квантовые свойства?

– Не может, – улыбнулся Андрей. – Иначе знаешь что творилось бы в мире? Можно было бы моментально перемещаться из одной точки в другую, а то и одновременно находиться в двух разных местах или в двух разных состояниях.

– Как кошка Шведенгера, – вставила слово Надюшка.

От такого заявления Андрей чуть не прыснул, но удержался.

– И что ты знаешь про кошку Шведенгера? – с наигранным интересом спросил он.

– Она и живая, и мертвая одновременно, – не раздумывая ответила девочка.

– Ну да. Что-то вроде того.

– Ты извини, что я тебя напрягаю не по делу, – мягко улыбнулась Светлана. – Просто этот эксперимент никак не выходит из головы.

– Да ничего, – благодушно ответил Андрей. – Даже интересно узнать о твоей работе побольше. Что за эксперимент?

– Мы изучали роли разных особей в группе лабораторных крыс. Ты, может быть, не знаешь, но у нас существует теория, по которой отдельные организмы при помощи общения могут создавать некую общность, функции которой похожи на функции более сложного организма.

– Знаю. Муравейник или термитник как единый мыслящий организм. Читал в научпопе еще в пору юности.

– Ну, насчет мыслящего большой вопрос, но в принципе верно. Муравейник действительно по многим параметрам напоминает единое существо – питается, размножается, строит. А отдельный муравей, отделенный от этого организма, погибает без видимых причин.

– До чего же мне нравились в детстве такие теории! – улыбнулся Андрей. – Они будили воображение со страшной силой.

– Сейчас не будят?

– Да уж прямо. Пошел бы я в физики, если бы половина моего мыслительного процесса не состояла из фантазий.

– Прямо как у меня, – улыбнулась Светлана.

– И у меня, – поддержала маму Надюшка. – Иногда как придумаю что-нибудь, так потом всю ночь снится.

– Наследственность, – шутливо пожал плечами Андрей. – Но ведь одно дело муравьи, а совсем другое дело крысы.

– Поэтому мы их и взяли в эксперимент. Каждая из них намного сложнее муравья, поэтому возникла идея, что созданный ими групповой организм может не просто обладать разумом, но и превышать разум человека.

– Ну, вы даете, биологи… – Андрей покачал головой. – И здорово превышать?

– Зависит от количества элементов в группе. Но даже обычная крысиная стая действует гораздо разумнее, чем одна крыса в отдельности.

– И в чем проявляется такая разумность?

– Ну… Одна крыса, к примеру, может съесть приманку с ядом и умереть, а с точки зрения крысиной стаи это будет как ожог – потеря нескольких клеток эпидермиса. Зато в следующий раз приманку с таким запахом никто в стае не тронет и популяция в целом выживет.

– Но дохлой крысе от этого не легче.

– Одна крыса ничего не значит с точки зрения стаи.

– Но особь не может жертвовать собственными интересами в угоду интересам стаи! – возразил Андрей.

– Еще как может! – ответила Светлана. – Если все особи объединены в групповой организм. Этим стайные животные и отличаются от одиночек.

– Но стая – это еще не организм.

– Конечно. Мы взяли именно крыс, поскольку они склонны образовывать стаи, у них прекрасная система коммуникации и хорошая слаженность совместных действий. Но для наших исследований этого мало, мы хотели повысить уровень коммутации настолько, чтобы разные зверьки начали выполнять разные функции, как те же муравьи например. В муравейнике ведь несколько различных функциональных групп, представители которых даже внешне отличаются от собратьев из других групп. Рабочие, воины, матка. Один вид, а какое многообразие.

– Э, погоди, – остановил Светлану Андрей. – А смысл какой? Зачем вам крысы, выполняющие строго отведенные функции?

– В первую очередь для исследования. Но если честно, не только вы, физики, боретесь с пределом быстродействия обычных компьютеров.

– Так-так… – Андрей кивнул. – Программа нейрокомпьютера?

– Да. И меня назначили руководителем одной из ведущих групп, – призналась Светлана. – Платит космос, им скоростные вычисления сейчас нужны чуть ли не в первую очередь.

– Вот заразы… – вздохнул Андрей. – Нам тоже платят они. Я думал, их интересует именно наш проект, а получается, что технология для них вообще не важна. Хотят получить быструю машину в любом виде, хоть квантовую, хоть оптическую, хоть на крысиных мозгах. Лишь бы рабочий образец.

– Ничего удивительного. Уже который год все человечество топчется на месте.

– Значит, все-таки конкуренты? – грустно усмехнулся Андрей.

– Получается так. – Светлана развела руками. – Хоть и не хочется.

– Но на мою помощь в виде консультаций ты все-таки можешь рассчитывать. – Андрей хитро прищурился.

– Что-то задумал?

– Ага. Обмен информацией о наших проектах. Все же не в разных странах живем.

– Кажется, я от тебя ничего и не утаивала.

– Это я так, на всякий случай. Так что там с твоими крысами?

– Если коротко, то мы сформировали группу крыс с различными навыками, с немного разной наследственностью, с отличающимися иммунными параметрами. Старались собрать зверьков, которые как можно больше отличаются друг от друга по всем показателям. Затем локализовали их в ангаре и заставили решать вычислительные задачи.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Получить пищу напрямую они не могут, для этого им надо либо правильно пройти лабиринт, либо в определенной последовательности нажать педальки. В общем, решить головоломку.

– Понятно.

– Кроме того, мы ставим задачи так, чтобы скорость их решения была прямо пропорциональна количеству животных, занятых этой проблемой.

– А это еще зачем?

– Все просто, – охотно ответила Светлана. – Таким образом мы определяем, сколько крыс добровольно включаются в общественную деятельность. Сначала мы собирались наблюдать за каждым зверьком отдельно, навешивали на них датчики, нашпиговывали территорию телекамерами. Но потом поняли, что это совершенно бессмысленно – по скорости решения задач можно легко определить, сколько крыс активно участвуют в эксперименте, а сколько сачкуют. Датчики только мешали животным чувствовать себя свободно.

Светлана коротко глянула на часы и продолжила:

– Группа состояла из тридцати особей. Сначала каждая из крыс добывала еду самостоятельно, но до нескольких скоро дошло, что вместе получается быстрее, а еды дают больше. Так уже в первую неделю мы определили, что в совместном добывании пищи участвуют пять крыс. Дальше дело пошло быстрее. Но позавчера произошла странная вещь. Судя по времени срабатывания кормушки, над ее включением трудилась тридцать одна крыса.

– Тридцать одна из тридцати? – удивился Андрей.

– Да. Я решила, что это погрешность замера, и мы не стали вмешиваться в эксперимент. Но на следующий день приборы показали слаженную работу тридцати двух крыс. Это уже превышало всякую разумную погрешность измерения, и нам пришлось завершить опыт, чтобы сосчитать зверьков.

– И что? – заинтересованно спросил Андрей.

– Крыс оказалось двадцать семь, – посмотрев ему в глаза, сказала Светлана. – Трое самых глупых зверьков погибли от голода, так и не сообразив принять участие в коллективном творчестве.

Андрей замолчал, пытаясь обдумать услышанное.

– Значит, в вашем ангаре в течение какого-то времени находились крысы-призраки? – сделал он вывод. – Но прямого наблюдения за количеством зверьков вы не вели?