Отсутствие жора из-за плохой акклиматизации во внутриконтинентальной Антарктиде никого не мучило. Какая акклиматизация?! Какая еще, блин-компот, внутриконтинентальность?! В высшей точке подъема поезд не взобрался и на полтора километра, а теперь неуклонно спускался с купола. Еще полдня пути к побережью — и начнется зона трещин, придется искать компромисс между скоростью движения и риском угробиться, размечать вешками безопасный путь…

Нельзя сказать, что на куполе нет трещин. Еще сколько! Но все-таки это благодать божья по сравнению с краем ледника, что ползет к океану куда быстрее, неизбежно ломаясь. И осадков внутри материка меньше, и ветры не такие, а значит, меньше снежных мостов. А где мосты все-таки есть, там можно положиться на наметанный глаз опытного водителя. Нет нужды тратить время на беспрерывное прощупывание пути шестом, не надо постоянно идти на вожжах — шпарь прямо, но не спи!

Обратно по разведанному пути, по накатанной колее идти гораздо легче. «Е в кубе» знал, что при сносной погоде и отсутствии поломок любой из его ребят вернулся бы отсюда в Новорусскую за трое-четверо суток. Даже с грузом. А добежать без груза вообще не проблема.

Жуткий соблазн для всех, когда они узнают…

Погода была почти приятная: низкое хмурое небо, семь градусов ниже нуля, умеренный ветер. Ни тумана, ни пурги. Народ, не поместившийся в кухонный балок, принимал пищу рядом, кто сидя, кто стоя, а кто и лежа на брюхе перед миской. Обычные в таких случаях шутки сегодня казались натянутыми. Ерепеев молча хлебал супчик, хмуро выплевывал рыбьи косточки. Сейчас должно было начаться…

Упредить, начав самому? Пожалуй, так будет лучше всего. Хм… Лучше бы сделать это после котлет и морса, люди будут поблагодушнее, но, протянув, можно упустить инициативу… вон как смотрит Вентцель, того и гляди осмелится задать прямой вопрос. Да и не один он такой умный…

Нет, подождем. А Фрица надо успокоить кивком — мол, не забыл, объяснения будут даны. Исчерпывающие. Всем сразу. И тем, кто в балке, тоже. Никто не уйдет обиженным.

Вот так… Фриц понял — кивает в ответ. Ну же, кончайте скорее обед, вас ждет зрелище после хлеба! Правда, вам предстоит стать не столько его зрителями, сколько участниками…

— Внимание! — заговорил Ефим Евграфович мощным, почти как у Ломаева, басом, дождавшись своей минуты. — Всех прошу подойти сюда. Есть объявление.

— Что, харчо будет сегодня? — попробовал пошутить кто-то и сам же хихикнул. Шутника не поддержали.

Взглядом из-под насупленных бровей «Е в кубе» медленно обвел неровный полукруг людей, приготовившихся слушать. Людей, доверившихся ему. Он многое отдал бы за то, чтобы не чувствовать себя таким подлецом, как сейчас. И все-таки через это надо было пройти.

— Некоторые уже заметили, что мы повернули к западу, то есть к побережью, — сказал он. — Говоря откровенно, сейчас мы находимся дальше от оазиса Грирсона, чем были в Новорусской. Я уполномочен заявить: это не случайное отклонение.

Сделав крохотную паузу, Ерепеев успел заметить: кое-кто нахмурился. А вот откровенно злой взгляд. Многие еще морщат лбы, они пока что ничего не поняли и ждут разъяснений, доверчивые и преданные…

Преданные Свободной Антарктиде. И преданные ею.

Будут вам разъяснения. Все вам будет. Теперь уже все равно.

— Мы идем не в оазис Грирсона, — вбил он, как гвоздь. — Мы идем к морю. Новый поселок будет там. Это решение было принято втайне почти от всех. Мы были вынуждены обмануть вас. Простите.

Кто-то шумно вздохнул. Кто-то зло засопел. Многие переминались с ноги на ногу, не зная, как реагировать. Волна гнева еще не поднялась, но уже клокотала в глубине, копя силы.

— Вы хотите знать, почему мы пошли на такой шаг? Отвечу. И скажу сразу: не только я, но и все ответственные за решение, считаем этот шаг позорным. И скажу еще: позорным, но необходимым. В любое другое время мы с огромным удовольствием прокатились бы до оазиса — там давно пора ставить поселок! Но не теперь. Сейчас я поставил бы там декорацию на манер потемкинской деревни, жаль, нет у нас на это ни времени, ни средств…

Ерепеев перевел дух. Его пока слушали.

— А что есть? — вопросил он. — Есть блокада Свободной Антарктиды, за которой, вполне возможно, последует вторжение, когда противник выяснит, что блокадой нельзя заставить нас просить пардону. Против интервенции мы беззащитны. Накрыть все наши станции разом — пара пустяков. Единственный выход — рассредоточение. Причем новые поселения должны возникнуть совсем не в тех местах, которые противник может легко засечь или вычислить. Уж всяко не в оазисах. Туманная прибрежная зона дает преимущество скрытности. Пусть это будут временные поселения — наплевать! Морская экспедиция была бы проще, зато выдала бы нас с головой. Мы построим поселок там, где нас не найдут, если мы не обнаружим себя сами. Радиостанции в нем не будет. Кроме присутствующих здесь, лишь один человек в Антарктиде может указать приблизительное место нового поселка…

Ему приходилось говорить все громче. Он уже почти кричал:

— Прибыв на место, мы сбросим балки. Ваша задача — немедля начать строить постоянные домики для себя и временные — для тех, кого мы привезем следующим рейсом…

— Обманом, как нас? — выкрикнул кто-то.

— Даю вам слово: как только ситуация изменится к лучшему, мы обязательно построим станцию в оазисе и переправим туда всех желающих. Но не теперь. Вы слышите: не теперь!

«Е в кубе» поднял руку, требуя еще нескольких секунд тишины.

— Я сказал почти все. Еще раз прошу прощения за обман. Мы свободная страна, а вы свободные люди, с которыми по необходимости поступили подло. Вам решать, как быть дальше. Если вы хотите идти в оазис или вернуться в Новорусскую, мы — я и механики — признаем за вами такое право, но станем противодействовать. Попытайтесь нас принудить, может, выйдет чего. Можете набить мне морду. Я и пальцем не шевельну, чтобы вам помешать. Разумеется, для всех будет лучше, если вы решите, что надо продолжить путь к побережью. Для Свободной Антарктиды так будет лучше. Но еще раз говорю: решать вам. Одна просьба: как бы вы ни поступили, действуйте всегда вместе, не ссорьтесь, не бейтесь на фракции, иначе погибнете. Почти все вы новички в Антарктиде. Индивидуалистов она не любит…

Несколько человек уже подступали к нему, выкрикивая ругательства на разных языках. Но и кто остался на месте, отнюдь не безмолвствовал. Многоголосый и многоязычный гвалт взвился над ледяным полем, сроду не слышавшим такого шума. За спиной под чьими-то подошвами предательски скрипнул снег — кто-то из механиков инстинктивно подался назад. Все было понятно Ефиму Евграфовичу, да и чего тут было не понять. Страшно, когда вчерашний друг становится не просто врагом, но зверем.

Ему самому мучительно хотелось шагнуть назад — раз, другой. Потом побежать, сбивая с ног тех, кто кинется наперерез. В кабине вездехода лежал карабин, маня, как бесценное сокровище. Успеть добраться до него, пальнуть для острастки поверх голов, может, образумятся?

Очень вероятно. Но это будет означать, что они не люди, а скот, который можно гнать куда угодно, не интересуясь его мнением. Их уже обманули. Они смирятся и с худшим… пусть лишь на время, но все-таки смирятся. И это гаже всего. Быть может, Антарктида останется независимой, но она уже никогда не станет Свободной…

Стиснув зубы, сокрушая в себе инстинкт самосохранения, Ефим Евграфович медленно опустился на колени. О тех, кто надвигался на него, он изо всех сил пытался продолжать думать как о людях. Получалось с трудом, но он старался. Главное — не смотреть на них. Нет, он не поднимет на них руку. Он прав, но правы и они. У каждого своя правда.

И свое время высказать ее в полный голос. Хотя бы для этого им пришлось затоптать насмерть «начальника транспортного цеха». Кто там сказал, будто повинную голову меч не сечет? Ой, вряд ли…

— Хальт! — звонко выкрикнули над ухом. От волнения Ханна Вентцель перешла на родной язык. — Алле хальт! Шиссен!