— И не ваше! — рявкнул Непрухин.

— А чье же это имущество? — заверещал в ответ Моисей Соломонович.

— Не ваше!

— Может быть, таки ваше?

— Таки да! Это… — Непрухин завращал глазами и вспомнил нужные слова: — Это национализированное имущество!

— Кем национализированное? — взвизгнул начальник АХЧ.

Никто даже не прыснул. Быть может, потому, что Моисей Соломонович меньше всего походил на Кису Воробьянинова, а Игорь Непрухин — на отца Федора. Да и предмет спора был куда существеннее, чем какой-то стул, пусть даже работы Гамбса.

— Нами, антарктами. У нас суверенное государство. А вы… вы…

— Вы нарушили воздушные и сухопутные границы нашей страны, — дал подсказку кто-то из толпы.

— Точно! — подхватил Непрухин, сейчас же просияв нехорошей улыбкой. — Вы оба, а равно и экипаж, задерживаетесь э-э… до выяснения. Самолет-нарушитель с э-э… контрабандным грузом… кто-нибудь, гляньте, что там за груз!.. самолет с контрабандным грузом арестовывается. А это… — он выхватил из чьих-то рук судебное постановление и победно помахал им над головой, — это мы повесим в сортире. Эх, жаль, бумага жесткая…

В толпе засмеялись — глумливо и обидно для «контрабандистов». Кто-то посоветовал сохранить бумагу как будущую реликвию и музейный экспонат. Моисей Соломонович махал руками, брызгал слюной и пытался что-то сказать, но его уже не слушали. Пристав пугливо озирался.

— На камбуз их! Нехай картошечки почистят…

— Не, на седьмой километр. Лучшая тюряга, ей-ей! Дадим им печку, и пусть живут, никуда оттуда не денутся…

— А холодный склад ты от них охранять будешь? Сказал тоже…

— В кают-компанию, а там решим…

— Оружие есть у них? Обыскать надо…

Оружия у визитеров не нашлось. Обыскиваемый Моисей Соломонович визжал от щекотки, дергался и грозил карами. Пристав подчинился безропотно, а экипаж самолета решили не обыскивать, предупредив устно: не дергайтесь, ребята, и все обойдется. Айда в кают-компанию, щами накормим…

Задержанным указали направление, пристава подбодрили тычком в спину. Коган дожидаться тычка не стал — громко объявил, что подчиняется грубому насилию, и возглавил шествие. За ним, размахивая судебным постановлением, едва поспевал Непрухин.

— Эй, не так быстро! Спешил тут один такой — теперь лежит в лазарете…

— Типунов? — проявил осведомленность Моисей Соломонович, не сбавляя шага.

— Он самый.

— Он все еще начальник станции?

— А это с какой точки зрения посмотреть. Если с формальной, то письменного отказа от должности он вроде не давал…

— Уй, на что мне ваши формальности? — сердито фыркнул Коган. — С реальной.

— Тогда нет. Был начальником, а стал пациентом. Кстати, он не антаркт. Можете забрать его с собой, когда мы вас отпустим. — Непрухин нехорошо ухмыльнулся. — Если отпустим, конечно…

— Таки отпустите! Разумеется, отпустите! — Моисей Соломонович еще прибавил шагу. Теперь его слова не долетали до тех, кто шел сзади. — Позвольте утолить любопытство: кто новый начальник станции? Вы?

Рукой с зажатым в ней судебным постановлением Непрухин на ходу почесал в затылке. А в самом деле — кто?.. После убытия Ломаева и «Е в кубе» такой вопрос почему-то никому не приходил в голову. Работали, подчиняясь обстоятельствам и здравому смыслу, вот и все. Теоретически вакантное место начальника должен был занять кто-нибудь из научного начальства — практически в тех случаях, когда надо было распорядиться, распоряжались стихийные авторитеты. Игорь Непрухин был в их числе.

— Считайте, что я пока исполняю обязанности.

— Я, конечно, извиняюсь, но вы исполняете обязанности идиота! — затарахтел, брызгаясь, Моисей Соломонович. — Что вы делаете с бумагой? Я скажу вам, если вы не можете понять: это важнейшая бумага. Если в этом месте случайно найдется один человек, у которого в голове кое-что есть, он отнимет ее у вас ради вашей же пользы. Читайте внимательно, только не надо останавливаться! На ходу читайте. Ну? Таки ничего не заметно?

— Таки ничего, — сознался Непрухин, пробежав глазами текст и умудрившись не отстать от неожиданно резвого ходока. До него наконец дошло, что Моисей Соломонович хочет сказать что-то ему одному.

— Ой, я над собой таки что-то сделаю! Вы не видите! Как вы названы в юридическом документе? Читайте!

— Самопровозглашенной республикой Свободная Антарктида, — недоуменно прочитал Непрухин. — А что, не так?

— Так, не так — какое мое дело? Вам сделали прецедент, между прочим, вас юридически назвали вашим же именем, с вами имеют дело как с политиками, а вы ведете себя… как полярники! — Месящий унтами снежную кашу, задыхающийся на ходу Моисей Соломонович был очень сердит. — Как младенцы! Нет, хуже младенца, потому что младенец себе подрастет и, может, даже поумнеет когда-нибудь…

Непрухин начал прозревать.

— Постойте, Моисей Соломонович… Вы хотите сказать, что какой-то там московский арбитражный суд по недоразумению назвал нас… Да это просто смешно!.. Да, а почему московский?

— Потому что головная организация — Росгидромет — находится в Москве, а не в Жмеринке, вам понятно?

Непрухин снова поскреб в затылке, но уже свободной от бумаги рукой.

— Ну… допустим. А толку? Суд высшей инстанции отменит — и всех делов!

— Уже таки отменил по протесту московской прокуратуры…

— Вот видите!

— Отменил, а Генпрокурор обратно опротестовал. Теперь вам понятно?

— Нет.

— Я спрашиваю, вам понятно, на какой уровень вас выводят? Какая следующая инстанция — мне сказать или таки сами догадаетесь?

— Страсбург, что ли? — проявил догадливость Непрухин и несколько шагов шел молча, переваривая информацию. — Не, ну это смешно. При всем к вам уважении, Моисей Соломонович… И потом, Страсбург же только по европейским делам…

— Это ваше «смешно» таки стоило больших хлопот, — совсем сердито и даже обиженно отозвался начальник АХЧ. — Это прецедент, уж какой есть, и вы будете себе довольны. На что вам надо ссылаться при случае, как не на эту бумагу? А вы ее хотели, трижды извиняюсь, в сортир… Дети, ну дети!

— Спасибо, Моисей Соломонович, — с некоторым сомнением сказал Непрухин. — А насчет самолета уж извините, груз мы задержим…

— Разгружать будете?

— Конечно.

— Выгружайте только ящики с маркировкой «Щ42А». Они предназначены для Новорусской. Да поосторожнее, там электронное оборудование. Остальные ящики не трогайте — они для Мирного, Новолазаревской и Беллинсгаузена. Бочки тоже — в них наш керосин. Вы поняли?

— Ясно, Моисей Соломонович, — весело отозвался окончательно прозревший Непрухин. — А что в ящиках?

— Радиомаяки, радары и компьютеры. Наземный комплект для малых полевых аэродромов плюс документация. Если разберетесь в ней, то сможете принимать и отправлять самолеты в любой туман.

— Спасибо вам! — с чувством сказал Непрухин.

— Уй, только не надо меня благодарить! — скривился Моисей Соломонович. — При чем тут вообще Коган? Коган знать ничего не знает. Имущественные споры вы будете вести совсем не с ограбленным вами Коганом, а кое с кем повыше! Что взять со старого еврея, к тому же насильственно удерживаемого?

— Удерживаемого?..

— Ну да, а я вам за что толкую? Насильственно удерживаемого на станции Беллинсгаузен. Она последняя на маршруте. Должен же Коган попытаться получить назад имущество ААНИИ со всех станций? Должен, я вас спрашиваю, или нет?..

— А на острове Ватерлоо его удержат силой? — с недоверием спросил Непрухин.

— Таки да, если антаркты захотят воспользоваться советами Когана. Ой, какой вы непонятливый! Как можно так жить? Вас скушают в один минут. А с Коганом, может, и не скушают, особенно если старый завхоз под угрозой расправы станет давать вам полезные советы, а вы, то есть ваши новые власти, будете им скрупулезно следовать…

Только теперь Моисей Соломонович замедлил шаг, и видно было, что он выдохся. Крайние домики Новорусской были уже близко.

— А самолет? — спросил Непрухин.