А впрочем, почему бы нет? Их-то Австралия изменниками не объявляла. Да и какие они изменники? На свободе свихнулись? Так уж воспитаны. Тонко чувствуют разницу между страной и государством? И это тоже. Для англосакса родина по большому счету там, где говорят по-английски. Кроме того, они оба научники. Умеют мыслить немножко шире, чем всякие-прочие. Наверное, Шеклтон и трезвым готов повторить то, что бормотал вдрызг пьяным: факин политик — гоу хоум…

Если бы с нашей братией было так легко!

Если бы…»

Место под стоянку выбрали несколькими десятками миль севернее, где лед не просто вставал из воды стеной, а образовывал плавную ложбину наподобие привычных долин Днепровского или Бугского лимана. «Фестиваль», судно обеспечения, пошарил вдоль побережья эхолотом: глубина у ледяного «пляжа» колебалась в пределах четырех-девяти метров. Яхты ставили на якорь, кормой к берегу; на сушу выносили длинный конец и крепили к металлическим колам, вбиваемым во льды. «К мертвякам», — кратко сказали бы полярники; яхтсменам же еще предстояло овладевать местной терминологией.

Тут планировали отсиживаться минимум неделю — так объявил Шимашевич.

Океан у побережья па́рил. Туман успел всем осточертеть. Соседние с «Анубисом» яхты едва угадывались по обоим бортам. Стоило выйти на берег — и собственная яхта тоже пряталась в густом киселе тумана.

Льды неведомо как перепрыгнувшей на экватор Антарктиды таяли. Сотни ручьев стекали в океан, промывая многолетние напластования снега. Кое-где даже обнажалась влажная черная земля. Океан у прибоя сильно опреснился и охладился. Да и вообще было прохладно, как в марте на Украине. Устойчивый ветер дул с суши в океан — как объяснили антимагелланам, с антарктического купола стекал холодный воздух. Какая каша заваривалась в местах столкновения антарктического воздуха с экваториальным, даже подумать было страшно.

Шимашевич устроил на берегу форменный табор. Зачем — непонятно, ведь на борту «Кассандры» можно было с успехом проделывать все то же самое. Возможно, дальновидный российский нувориш неосознанно (а может, и осознанно — фиг его разберешь) пытался продемонстрировать закрепление на новой земле. Палатки, штырь с вымпелом компании, даже циклопический полустационарный мангал напротив хозяйского шатра. Ленивых судовых буфетчиков Шимашевич заставил даже пивную палатку разбить и поддерживать в рабочем состоянии. С яхтсменов денег не брали, с судей и персонала — тоже.

Просто постоять в жиденькой очереди и втянуть бокальчик-другой «Оболони» или «Кенигсберга» за столиком… Было в этом нечто домашнее, отстоящее от блудного континента на тысячи километров, но по запаху и духу невероятно знакомое. Возможно, Шимашевич пытался внушить антимагелланам подспудное чувство дома, чувство родины. Хотя относиться к льдистому куску суши и туману как к дому даже ошалевшим пингвинам и поморникам, похоже, было трудно. Но так или иначе, разбитый на берегу табор — именно табор, а не лагерь, название закрепилось мгновенно — незаметно сделался основным местом пребывания участников регаты.

Палатки, а не яхты — именно так. Ничего особо удивительного в этом не было: недели, проведенные на борту яхт, сказывались. Ведь никто из яхтсменов не оставался на борту своих лодок ТАК долго. Море зовет, но и берег зовет, если моря слишком много. А особенно если море подменяется океаном. Ни один экипаж — ни один! — не предпочел базой и локальным домом оставить яхту. Все перебрались в палатки на берегу, наведываясь на борт верных плавсредств лишь изредка.

А Шимашевич, похоже, этого и добивался.

Экипаж «Анубиса» в компании волгоградцев и калининградцев основал собственную «улицу» табора. Пяток минут поспорив, нарекли ее улицей Магеллана. Через десять шагов от жилых палаток и металлической костровой решетки улица Магеллана пересекалась с улицей Новоантарктической, на которой обитали киевляне, рижане и мариупольцы. Чуть дальше располагалась площадь Вешних Вод, на которой никто не обитал ввиду избытка влаги: ручьи. Зато в самой излучине, подальше от табора и недалеко от места, где талые воды низвергались с полуметровой высоты в океан, установили модерновый сортир — с виду точь-в-точь как деревянный. Конечно, унитазы на «Кассандре» были комфортнее, но для яхтсменов вместо сомнительного висения на транце даже сей приют размышлений и отдохновения казался верхом цивилизации. Пустырек перед сортиром мстительно обозвали площадью Ильича, хотя никаких особых чувств к проигравшему социализму никто из бывших совков уже давно не испытывал. Нареклось — и ладно. Главное — понимание, а вовсе не злорадство по минувшему.

Олег Баландин со свежезаправленным газовым баллоном в руках топал по Новоантарктической в сторону Магеллана. Боцман «Кассандры», случившийся на месте заправки, милостиво выделил Баландину полстакана «Tullamore Dew», отчего Баландин пребывал в слегка приподнятом расположении духа. Женька Большой и Нафаня в компании двоих калининградцев дружно чистили картошку, а Юрка с капитаном «Царицы» на пару в данный момент выгребали на резиновой лодке к «Анубису» за припрятанным салом. Сала требовала душа каждого обитателя улицы Магеллана, а едва николаевцы обмолвились о неприкосновенном запасе на борту «Анубиса», народ взвыл и потребовал.

Поскольку николаевцы отнюдь не были лишены души, также жаждавшей сала, долго раздумывать не пришлось. Снарядили капитанов, снарядили Баландина за газом и уселись чистить картофан. О наличии или отсутствии водки речь вообще не шла — у русских (или украинцев, что в сущности одно и то же) водка не переводилась даже на побережье Антарктиды. Антимагелланам иногда казалось, что трюмы «Кассандры», «Фестиваля», судейских катеров и каждой яхты, что смутно проступали из осточертевшего тумана, содержат даже не неисчерпаемые запасы водки, а непрерывно действующие ликероводочные заводики. Хозяйственные волгоградцы в который раз выкатили трехлитровую бутыль маринованных огурчиков. Как они все эти запасы не сожрали еще в Индийском — уму непостижимо. Впрочем, вскоре тайна раскрылась: на «Кассандре» имелся целый контейнер, ключами от которого заведовал один из бонз волгоградского яхт-клуба, в «гонке самоубийц» — судья.

Одним словом, на улице Магеллана готовились хорошо закусить, слегка выпить и в очередной раз потрепаться о невероятной ситуации, в которую волею случая вляпались все участники организованной Шимашевичем регаты.

— Заправил? — поинтересовался Женька, когда Баландин приблизился.

Тот утвердительно кивнул.

— А чего это у тебя глазки масленые, а? — прищурился Женька. — Чего, тяпнул уже?

— Так это… Боцман налил. Не отказываться же?

— Лучше бы меня за газом послали, — сокрушенно вздохнул калининградец Дима Дахно.

— А мы, блин, решили уж всех дождаться и только тогда, — негодующе сообщил Женька. — В то время, когда мы не покладая рук, некоторые несознательные личности…

— Зато я газ принес, — очень веско заявил Баландин. — Помочь?

Он тоже взялся за нож. Сидящие вокруг мусорного пакета потеснились.

Резинка с «Анубиса» уже гребла назад. Волгоградцы Витька Сивоконь и Володя Власевич, которым Баландин минуту назад вручил баллон, разожгли походную двухконфорочную плитку и колдовали над парой сковородок.

Нафаня метнул очередную очищенную картофелину в пластиковое ведро и непроизвольно принюхался.

— Эх! — мечтательно произнес он. — На сале оно бы лучше было!

В пайках выдавали дурацкий импортный маргарин «Рама» — запах от него разносился совсем не тот, чем если б кинуть на сковородочку несколько ломтиков сала…

— Хватит, поди? — повар-волгоградец Толик Хмелев заглянул в ведро с картошкой. — Точно, хватит.

Поваром Толик работал в родном Волгограде. Как ни странно, вид кастрюль и готовка как таковая совершенно ему не надоедали, поэтому обитатели улицы Магеллана даже не задумывались, кому сегодня священнодействовать на камбузе. А вот в помощь себе Толик всегда брал одного-двух человек, а то и более — как сегодня, — и попробуй не согласись!