Теперь, спустя энное время, я, грешным делом, думаю, что, может, оно и к лучшему…

Часам к четырем пополудни по поясному времени в кают-компании накурили и надышали до того, что находиться там стало невозможно. В радиодомике — тем более. Я вышел подышать, а заодно навестить аэрологический купол.

Было тепло — даже в расстегнутой каэшке. Орали поморники. Туман заметно поредел, и над головой клонился к западу диск — не диск, а так, какая-то невзрачная солнечная амеба. Помнится, я еще подумал о том, что летчики сегодня вполне могли бы совершить рейс. Если, конечно, расчистить взлетно-посадочную площадку.

Никто ее не расчищал. Не до того было.

Мне тоже не работалось, хотя надо было работать, еще как надо! Внезапное изменение местоположения материка — это вам не хиханьки, тут такие природные механизмы могут прийти в действие, что вообразить страшно. Помнится, я еще подумал: странно, что нас до сих пор не тряхнуло таким землетрясением, какого человечество никогда не видело и не хочет видеть. Удивительно, что материковая плита вообще сохранила целостность, не поломавшись на части, как шоколадка. Заодно мне пришла в голову мысль об Атлантиде — а что, если она вот так же скакнула, но напряжения в земной коре превысили предел прочности гранитов… и где теперь та Атлантида? Ау! Разломилась и булькнула — только ее и видели.

Кора корой, думал я, плита плитой, но и в атмосфере должны начаться такие пертурбации, что чертям тошно станет. Шутка ли — на экваторе возник гигантский холодильник, и, кажется, надолго. Пока купол не растает. Надо подсчитать, что и когда произойдет, а как считать — пес его знает. Существовавшие до сих пор атмосферные модели были хороши, пока материки стояли на своих местах и океанские течения текли в общем и целом туда, куда надо. Даже поганое Эль-Ниньо прогнозировалось достаточно уверенно, равно как и его последствия. Теперь что прикажете делать? Точность старых моделей в новых условиях — плюс-минус два лаптя и один безразмерный валенок; как хочешь, так и интерпретируй данные. Откуда и когда ждать тайфуна — неведомо, да и в верхних слоях такое начнется… Совершенно новая схема воздушного переноса! Циркумполярный вихрь исчез — раз. На пути пассатов возник мощный постоянный антициклон над ледяным куполом — два. Что из этого воспоследует, можно уже сейчас прикинуть на пальцах, да только цена таким прикидкам — кал тюлений. Считать, считать надо! И быть готовым к тому, что все расчеты пойдут псу под хвост из-за недоучета какого-нибудь ма-а-аленького фактора!

Интересно все это, безумно интересно. Я-то понимал, что половина аэрологов планеты легко согласилась бы отдать пять лет жизни, чтобы поменяться со мной местами, но в тот момент ничего поделать с собой не мог. Все валилось из рук. Надо было хотя бы добыть водорода и запустить шар-зонд, и лучше не один, — а я не мог себя заставить. На месте, однако, тоже не сиделось. Проверил оборудование, снял кое-какие показания и спустя примерно час понял, что ничего я тут не высижу. Каюсь, но мысли мои были крайне далеки от науки. Мысли были совсем о другом.

Возвращаться в кают-компанию не хотелось, идти слушать радиоэфир — тоже. Хотелось либо напиться и уснуть, либо изнурить себя до изнеможения физическим трудом — расчистить ВПП, что ли. Только не бульдозером. Лопатой. Да. Во исполнение устного приказа Типунова. Чтобы забыть. Чтобы хоть какое-то время не вспоминать, что все это добром не кончится, не может кончиться!

Ну поорали все хором с выпученными глазами, ну на минуту почувствовали себя антарктами, ну и что? Дальше-то как быть? Толпа неразумная. Похмелье — теперь я это отчетливо сознавал — придет очень скоро. В конце концов, здесь у нас не балаган какой, здесь собрались в общем-то здравомыслящие люди. Серьезные. Нет, их, как и вообще всяких людей, может иногда увлечь безумная идея… ненадолго.

Вот именно, что ненадолго. Здравый смысл возьмет верх — и отступятся. Правильно, между прочим, сделают. И я хорош! Пить толком не научился! Ну разве сотворил бы такое на трезвую голову?!

Козел отпущения — я. Дурная моя перспектива, ох дурная… И поделом. Все правильно: дурной голове — дурную перспективу…

Справедливо. Но обидно.

Обидно мне было до того, что хотелось заехать кому-нибудь в рыло. Так сказать, превентивно. Ведь ясно же было, как день: чуть-чуть задумаются коллеги — и отыграются на нас с Непрухиным. Сдадут. Сожрут. Утопят. Неизбежно. А на ком им еще и отыгрываться-то? Кого делать козлами отпущения?

Впору было завыть на все побережье. Братцы-людоеды, да за что же вы меня?..

Тут вижу: навстречу мне прямо из кают-компании торопятся Коля Пятко — начальник аэрометеоотряда, то есть мой шеф непосредственный — и с ним Витька Жбаночкин, метеоролог. Спешат, луж не замечают. Увидели меня — прибавили шагу. Глаза у обоих шальные. И с налета, с поворота — хрясть мне по зубам! Жбаночкин-то промахнулся, потому что у меня голова от первого удара мотнулась, — а Пятко попал.

— Сволочь! — шипит с каким-то даже истерическим привизгом. — Все из-за тебя!

Сплюнул я кровь на снег, утер рот кулаком, и тут бы им обоим худо пришлось, потому что в тот момент я себя не помнил. Изуродовал бы, честное слово. Чего мне терять?

Витька — умница. «Стой!» — кричит. Притормозил я замах, стою. Терплю. Отчего бы не потерпеть одну секунду? Трудно, но можно. И чувствую: дольше секунды не вытерплю.

— Допрыгались! — вопит Витька и за грудки меня — хвать! Мне «стой», а сам не выдержал. — Преступники мы теперь, понял? Только что приняли по Си-эн-эн. Уголовное дело на нас заведено! Статья об измене Родине, между прочим! Понял, кретин, что ты наделал?

— Чего-о? — не верю ушам. — Очумел?

— Того! Генпрокурор выступил. Тебе, Непрухину и всему зимовочному начальству — статья! А заодно всем вашим пособникам, до кучи! — визжит Витька, а Коля снова налаживается приложить мне по уху.

Второй раз это еще ни у кого не получалось. Оторвал я Пятко от себя, приподнял, потряс немного, чтобы в чувство привести, а у самого на душе гадостно-гадостно.

Спрашиваю Витьку:

— А ты-то тут при чем? Вот он, — киваю в сторону Коли, — начальство какое-никакое, а ты? Сразу в штаны наклал? Ты-то с какого боку пособник? Да таких пособников, знаешь, человек с полтысячи по всем станциям наберется плюс пингвины с тюленями. Крыша поехала, да?

Пятко хрипит и брыкается, а Витька наскакивает и шипит змеем:

— Крыш-ш-ша? Коз-зел! Да кто там станет разбирать: пособник — не пособник? Насчет независимой Антарктиды все орали! Что, не так? Не было этого? Насчет отцов-основателей — тоже орали! Антаркты, блин!.. Думаешь, никто не заложит?..

И далее гонит в том же духе, да только все зря и куда-то вбок. А я ясно вижу: его, Витьку Жбаночкина, никому и закладывать не придется, незачем это делать. И не у него поехала крыша, а у меня. Это я от Родины оторвался, потому что совсем забыл, как такие дела у нас делаются. Вали кулем, после разберем!.. И ведь разберут! Так разберут, что мало никому не покажется. Чтобы, значит, успокоить мировое сообщество. С чего я взял, что козлами отпущения окажемся только мы с Игорьком да наше начальство? Да сейчас на этих самых «козлов» начнется загонная охота! Всем, всем придется доказывать, что никакие они не «козлы»! И, конечно, не верблюды.

Хрен докажут.

Опомнился я, поставил Колю на ледяную твердь, пока он не задохся, а у самого мысли ясные-ясные. Только теперь похмелье окончательно из головы выскочило.

Одно ясно: каяться никак нельзя. Сечет меч повинную голову, еще как сечет! С радостным посвистом.

Ох, не загоняйте вы крысу в угол…

— Чего нюни распустили? — говорю я строго. — А ну, пошли в кают-компанию.

— Зачем?

— Хором обмозгуем. А захотите меня линчевать — пожалуйста! Только сразу. Вы что думаете, я каждому болвану по отдельности буду морду подставлять?

«Болвана» они проглотили.

В кают-компании — дым коромыслом. Гвалт, стоны, скрежет зубовный. Увидели меня — на секунду замолкли, а второй секунды мне и не понадобилось. Упредил — рыкнул, чтобы не вякали, и, пока не опомнились, толкнул речь.