– Конечно, конечно, понимаю! – Антиквар снова налил себе и снова тяпнул и только тут заел лимончиком. – Итак, я грешен! Страшно грешен, Олег Петрович!

Олег потушил сигарету в замысловатой пепельнице, напоминавшей то ли цветок лотоса, то ли морскую раковину. Пепельница была пыльная, и в тесном пространстве сразу завоняло жженой шерстью.

– Каяться – это к батюшке. – Олег выразительно посмотрел на часы. – Я-то чем могу служить?..

– Секунду, секунду, одну небольшую, самую маленькую секундочку…

Старик проворно подскочил со стула, с сожалением посмотрел на графинчик, где еще порядочно оставалось янтарной жидкости, и побежал в сторону облупленной сейфовой двери, за которой, Олег знал, у него была комнатка, где он держал самое ценное.

– За мной, за мной, Олег Петрович! – и распахнул дверь.

В комнатке было совсем не повернуться, и яркий свет лампочки без абажура, болтавшейся на длинном витом проводе, делал помещеньице похожим на камеру пыток из фильма про фашистов.

Ловко маневрируя между нагромождениями и баррикадами из вещей, старик добрался до огромного несгораемого ящика с поцарапанной дверью, нашарил ключи, отомкнул многочисленные замки и, косясь на Олега, еще набрал какой-то шифр на кодовом замке.

Олег усмехнулся и отвернулся.

Тяжелая дверь отворилась, чуть скрипнув.

– Вот, – сказал старик. – Вот они, мои прегрешения. Полюбуйтесь.

Олег заглянул внутрь.

Никаких особенных прегрешений он не увидел, зато на средней полке, прямо у него перед глазами, оказалась превосходная небольшая коллекция серебра и бронзы. Здесь были изумительные настольные часы, поднос с кувшином и стаканами, чернильный прибор, небольшое кабинетное распятие превосходной работы, кофейник с печатью Османов и – в лучших традициях! – малахитовая шкатулка с наборной крышкой, отделанная черненым серебром и самоцветами.

Олег длинно присвистнул.

На глаз он датировал коллекцию примерно серединой восемнадцатого века.

Василий Дмитриевич смотрел на него, не отрывая беспокойных глаз.

– Откуда это у вас?

– Да в том-то все и дело, голубчик мой…

– Можно?

– Да конечно, конечно! Берите! Смотрите!

Олег взял в руки то, что притягивало неимоверно – шкатулку, – и даже охнул, такая она оказалась тяжелая. Он покрутил ее так и эдак, вернул на полку, попробовал открыть, и она поддалась! Олег был уверен, что шкатулка не открывается! Стенки у нее были толщиной в два пальца, и внутри она оказалась значительно меньше, чем можно было предположить снаружи.

– Шкатулка-то не простая, – самому себе сказал Олег. – С секретом шкатулочка.

– Да ведь, – старик оглянулся по сторонам и сунулся к уху Олега Петровича, – да ведь батюшка Серафим был взят отсюда…

Олег быстро на него взглянул. Василий Дмитриевич закивал.

– Да, да, икона, что вы забрали, с ликом Серафима Саровского. Я ведь ее отсюда и достал.

– Как… отсюда?

– Да вот прямо из шкатулочки!

Олег уже ничего не помнил о встрече, на которую опаздывает, о прелестной барышне Виктории, ожидающей в машине. Его интересовало только одно – изумительная коллекция, в которой непонятно как оказалась еще и икона!..

Он поискал глазами, куда бы ему поставить шкатулку, чтобы рассмотреть получше, и, бережно взяв обеими руками, пристроил на деревянные козлы, тянувшиеся вдоль стены и заваленные всякой всячиной.

– Василий Дмитриевич, – начал Олег, рассматривая работу по серебру, – давайте-ка все сначала. Я ничего не понимаю. Откуда у вас эта коллекция?

Старик заюлил, завздыхал, стал отводить глаза и понес околесицу.

– Василь Дмитрич! – прикрикнул «молодой друг». – Коллекция откуда?

– Ах, бог мой, ну, просто коллекция, и все тут! Ее мне дали всего на несколько дней, для того чтобы оценить и подтвердить подлинность. Во вторник нужно вернуть.

– Да что тут подтверждать, все и так понятно! И мне понятно, и вам наверняка тоже!

– Хорошо, но могут быть обстоятельства, в которых людям просто нужно подтверждение, и все тут! Разве таких обстоятельств не бывает?

– Полно врать, Василий Дмитриевич, – сказал Олег не без укора. – За кого вы меня принимаете? Говорите все, как есть!

Он подозревал нечто не слишком красивое и, главное, не слишком законное, но все оказалось еще хуже.

Коллекцию антиквару принес совершенно неизвестный и дотоле Василием Дмитриевичем никогда не виденный молодой человек. Просто в сумке принес. Расставил все на столе и попросил оценить.

– Вы же не эксперт. Вы антиквар, – заметил Олег Петрович. Он все никак не мог оторвать глаз от шкатулки, рассматривал, открывал и закрывал тяжелую толстую крышку.

Василий Дмитриевич махнул рукой:

– То-то и оно. Das ist ja unerhört![2] Черт знает что!

– То есть этот самый молодой человек понятия не имеет, кто может, а кто не может оценивать подобные вещи, и тем не менее располагает такой коллекцией! И он принес ее вам просто по недомыслию. Правильно я понимаю?

Старик посмотрел на него несчастными глазами.

– Вы, конечно, моментально поняли, что коллекция краденая, но все же взяли ее, как бы для оценки.

Старик кивнул с похоронной мрачностью.

– Тяжкий грех, – объявил он и стукнул себя кулаком в грудь. – Тяжкий.

Он лукавил, и Олег прекрасно это понимал.

Отказаться невозможно – как наркоману от дозы. Невозможно, и все тут! Когда ты видишь это своими глазами, можешь подержать в руках, когда, как Скупой рыцарь, трясешься над сокровищами, когда единственная мысль – немедленно забрать все себе, – где уж тут отказаться?!

Олег и сам такой.

Старина притягательна, опасна и вечна, как бриллианты. Неистовое желание обладать может в два счета обратить в преступника любого, самого законопослушного человека!

– А икона при чем?

– А икона была вынута вот отсюда, Олег Петрович.

Василий Дмитриевич приблизился, повернул на козлах шкатулку так, что задняя ее стенка оказалась на свету, и показал пальцем:

– Видите?

– Что?

– Вот здесь зазорчик. И вот с этой стороны, изволите наблюдать, тоже. О чем нам это говорит?

– О том, что в задней стенке тайник?

– А вот и нет-с, мой молодой друг! Тайник, конечно! Только не в задней стенке. Дайте-ка мне вон там, видите, медную проволочку! Ах, боже мой, ну вон же, вон, слева от чайника!

Олег подал ему кусок медной проволоки. Антиквар аккуратно просунул ее в уголок, где неплотно сходились две серебряные пластины, легонько потянул и выдвинул дно шкатулки. У Олега от предвкушения сладко замерло сердце.

– Вот здесь я и обнаружил лик батюшки Серафима.

– Шкатулка с секретом? – сам у себя спросил Олег Петрович. – Да еще с таким? Откуда бы ей взяться?..

Он задвинул потайной ящик, взял из пальцев Василия Дмитриевича проволочку, засунул в зазор, потянул, и ящичек вновь легко выдвинулся. Внутри он был полностью серебряный, с замысловатым клеймом мастера.

– Лупа есть, Василий Дмитриевич?

Старик вздохнул.

– Лупа есть, разумеется, – пробормотал он. – Но неужели вам действительно нужна лупа?! Неужели вы без лупы не можете определить?

– Фамилию мастера не могу.

– Да зачем вам фамилия, дружочек мой! Вы… принадлежность коллекции определите по фамильному гербу владельца.

Олег еще раз со всех сторон осмотрел шкатулку, потом снова заглянул в несгораемый шкаф и по очереди выставил на козлы и часы, и поднос, и чернильный прибор, и распятие, и кофейник. Василий Дмитриевич расчищал ему место и поглядывал нетерпеливо.

Олег ощупал и осмотрел каждую вещицу.

– Ну хорошо, допустим, – сказал он, отвечая на немые ужимки Василия Дмитриевича. – Допустим. А кофейник откуда? Кофейник-то османский!

– Ну как же откуда, дорогой вы мой?! Как же откуда? Вы припомните, припомните хорошенько!

Олег подумал.

– Вы хотите сказать – Николай Никитич? Тот, что был адъютантом Потемкина во вторую турецкую кампанию?