Утверждая равенство всех организмов, созданных природой, показывая взаимообусловленность происходящих в природе процессов, Бюффон приходит к выводу о естественности и закономерности уничтожения одних живых существ другими: растений животными, одних видов животных другими видами, в том числе человеком. Осознание себя наравне с другими живыми существами, такими же произведениями природы, давало охотнику право вступать в поединок с себе подобными.
Идеи Бюффона о единстве мира, о созидательном характере природы, о самоценности каждой отдельной особи и их единстве, о закономерности смерти и рождения, созвучные мыслям немецкого естествоиспытателя и поэта Гете, были хорошо известны Тургеневу и нашли отклик в его творчестве. Развивая идеи Бюффона и Гете об исключительности и одновременно взаимозависимости всех творений природы, Тургенев в рецензии на книгу «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» С.Т. Аксакова писал: «Бесспорно вся она составляет одно великое, стройное целое – каждая точка в ней соединена со всеми другими, – но стремление ее в то же время идет к тому, чтобы каждая именно точка, каждая отдельная единица в ней существовала исключительно для себя, почитала бы себя средоточием вселенной, обращала бы все окружающее себе в пользу, отрицала бы его независимость, завладела бы им как своим достоянием. Для комара, который сосет вашу кровь, – вы пища, и он также спокойно и беззазорно пользуется вами, как паук, которому он попался в сети, им самим <…>» (4, 516)[22].
В художественной форме Тургенев выразил идею равенства всех живых творений природы в «Поездке в Полесье», которая в 1860 г. была включена в издание «Записок охотника», а также в стихотворении в прозе «Природа» (1879): «Все твари – мои дети», – промолвила она, и я одинаково о них забочусь и одинаково их истребляю. Я тебе дала жизнь – я ее отниму и дам другим, червям или людям… мне все равно… (10, 164).
В книге С.Т. Аксакова Тургенева привлекает то, что автор художественно изобразил нравы, характеры зверей и птиц. Тургенев сравнивает Аксакова с Бюффоном, и сравнение это в пользу Аксакова, ибо тот, по мнению рецензента, освободившись от риторики, сумел «отделиться от самого себя и вдуматься в явления природы… (4, 518). «Когда я прочел, – пишет Тургенев, – например, статью о тетереве, мне, право, показалось, что лучше тетерева жить невозможно… Автор перенес в изображение этой птицы ту самую законченность, ту округленность каждой отдельной жизни, о которой мы говорили выше, и т. д. и т. д. Если б тетерев мог рассказать о себе, он бы, я в этом уверен, ни слова не прибавил бы к тому, что о нем поведал нам г. A-в. То же самое должно сказать о гусе, утке, вальдшнепе, – словом, обо всех птичьих породах, с которыми он нас знакомит» (4, 517–518).
Итак, можно констатировать, что в середине XIX в. взаимоотношения человека и природы – одна из ведущих тем дворянской усадебной литературы – наполняются новым содержанием. Законы природы едины для вех живых существ, показывает Аксаков в своей книге, и поведение птиц в определенных жизненных ситуациях сходно с поведением людей. «Вероятно, многим удавалось, – пишет С.Т. Аксаков, – слышать, не говоря об охотниках, “вдали тетеревов глухое токованье”[23], и, вероятно, всякий испытывал какое-то неопределенное, приятное чувство. В самих звуках ничего нет привлекательного для уха, но в них бессознательно чувствуешь и понимаешь общую гармонию жизни в целой природе… Итак, косач пускается токовать: сначала токует не подолгу, тихо, вяло, как будто бормочет про себя, и то после сытного завтрака, набивши полный зоб надувающимися тогда древесными почками. Потом, с прибавлением теплоты в воздухе, с каждым днем токует громче, дольше, горячее и, наконец, доходит до исступления: шея его распухает, перья на ней поднимаются, как грива, брови, спрятанные во впадинках, прикрытые в обыкновенное время тонкою, сморщенною кожецею, надуваются, выступают наружу, изумительно расширяются, и красный цвет их получает блестящую яркость. Косачи рано утром до солнечного восхода, похватав уже кое-как несколько корма (видно и птице не до пищи, когда любовь на уме), слетаются на избранное заранее место, всегда удобное для будущих подвигов»[24].
А вот как ведет себя во время токования тетерка: «Неравнодушно слушая страстное шипенье и бормотанье своих черных кавалеров, и пестрые дамы начинают чувствовать всемогущий голос природы и оказывают сладострастные движения: они охорашиваются, повертываются, кокетливо перебирают носами свои перья, вздрагивая распускают свои хвосты, взмахивают слегка крыльями, как будто хотят слететь с дерева, и вдруг, почувствовав полное увлечение, в самом деле слетают на землю…»[25]
Как и в человеческом обществе, любовь порождает ревность, дуэли, войны: «…и вот между мирными флегматичными тетеревами мгновенно вскипает ревность и вражда, ибо курочек бывает всегда гораздо меньше, чем косачей, а иногда на многих самцов – одна самка. Начинается остервенелая драка: косачи, уцепив друг друга за шеи носами, таскаются по земле, клюются, царапаются без всякой пощады, перья летят, кровь брызжет…»[26]
Хотя Тургенев ставит в заслугу Аксакову то, что его книга «связана с жизнью», и это «принесет ей успех у естествоиспытателей», все же у самого автора «Записок охотника» никогда не встречаются столь физиологически точные и натуралистически яркие описания природы. Пантеизм Тургенева близок к тютчевскому растворению личности в мировом единстве. Для обоих поэтов человек – «мыслящий тростник». Равнодушие природы и одинокое человеческое Я – этот мотив, с такой силой прозвучавший в «Поездке в Полесье», оставался едва ли не ведущим на протяжении всего творчества Тургенева.
Тургенева и Аксакова сближало то, что охота была для них возможностью изучать родную землю, проникать в тайны природы. В книге Аксакова этнографизм, естественно-научный подход, практическая ориентация, которая выражена и в названии (точное место охоты), и в рассуждениях о сугубо охотничьих предметах, преобладают над художественностью. И хотя Гоголь, прочитав «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», готовившиеся в то время к изданию, пожелал, чтобы его «души» были так же живы, как птицы Аксакова, все же лишь с появлением «Записок охотника» Тургенева (книга вышла почти одновременно с аксаковской) литературный охотничий рассказ освободился от того, что интересно только специалисту. Тургенев раздвинул сюжетную и жанровую замкнутость. В своей книге он переставил акценты, направив читательское внимание на человека, выдвинул на первый план нравственный, социальный, эстетический аспекты: он специальное заменил универсальным, «охотничье», этнографическое – общечеловеческим, художественным. Тургенев впервые показал, что в поле зрения охотника могут быть различные темы.
Если рассматривать рассказы Тургенева как самостоятельные, вне цикла, то их, за редким исключением («Льгов», «Ермолай и мельничиха»), трудно причислить к охотничьей литературе: охота в них служит лишь поводом для развертывания повествования. Однако Тургенев замыслил создание большого произведения, некоего художественного единства, где названием всей книги стал бы подзаголовок к первому рассказу «Хорь и Калиныч», который открывал бы цикл. Об этом свидетельствуют программы (первый проект титульного листа «Записок охотника» уже существовал на полях черновика рассказа «Бурмистр», датируемого исследователями августом 1847 г.), а также предложение Н.А. Некрасова издать «Записки» в задуманной им серии «Библиотека русских романов, повестей, записок и путешествий».
Следует отметить, что цикл – это не случайное, механическое объединение разнородного материала под общим заглавием, а некое единство, выражающее точку зрения автора на мир. В цикле заложена идея круга, воплощающего единство конечного и бесконечного. И потому концепцию Тургенева о постоянном круговороте в природе, о единстве и гармонии человека и природы наиболее адекватно мог выразить именно цикл. Кольцевая композиция «Записок охотника» способствует осуществлению замысла автора. В самом деле, тургеневский цикл открывается рассказом «Хорь и Калиныч» о двух вечных универсальных типах человека (рациональном и эмоциональном) – творении природы, части мирового единства, человека как субстанции конечной в каждом своем конкретном воплощении. А замыкает композицию рассказ «Лес и степь» – гимн природе, выражающий идею бесконечности природы. Несмотря на то что это – один из ранних рассказов (1849), Тургенев во всех изданиях «Записок охотника» именно им завершал цикл.
