– А потом? Старик тяжело вздохнул.

– Потом жена заболела. Рак. Все деньги на лечение ушли. Потом – умерла жена... А я на пенсию...

– А третья жила?

– Так и не отыскал. Вот – инфаркт перенес. Язва еще. Прободная... Варикоз, артрит, давление. Камень в почках. Зрение – минус пять. Зубы десять лет как вставные. Не нашел я третьей жилы, сынок. Но знаю точно – она есть. Сейчас вот сижу дома, а дети мне лекарства таскают сумками. Это, говорят, тебе, папа. Вчера взял я одну такую сумку, отнес в аптеку. Посчитайте, говорю, девочки, на какую здесь сумму медикаменты. Мне сказали – я чуть второй инфаркт не получил. Выходило, что я своих собственных детей все это время натурально грабил. В общем, снял я с книжки последние деньги, купил билет – и сюда, в Москву. Переночевал у старого друга – и в министерство. Помогите, говорю, хоть чем-нибудь, дайте скидку на лекарства, или в больницу положите, я ветеран труда, лауреат Ленинской премии... Не персонально, правда, а в составе коллектива конструкторов, но все равно – лауреат! У меня одних почетных грамот одиннадцать штук, где-то так... Нет, говорят, фондов. Денег, то есть... Я говорю – что же мне делать? А мне знаешь, что ответили? «В войну было хуже!»

Неожиданно я понял, что потерял интерес к своему случайному знакомому. За мной есть такой недостаток: в середине беседы вдруг наскучит человек – и все, едва не зеваешь, смотришь в сторону, ищешь повода свернуть диалог. Я сунул старику руку и деловым тоном произнес:

– Удачи вам и счастливо. Старик добыл из кармана штанов влажные деньги.

– Хватит?

– Не надо. Зачем мне ваши деньги? У меня свои есть.

– У меня тоже есть. Возьмите. Я протестующе махнул рукой и нажал на газ, чтобы поторопить пассажира хриплым рычанием двигателя. Без лишних слов симпатичный старец исчез – неожиданно энергичной походкой, неожиданно ловко перебросив из руки в руку портфель, неожиданно прямо развернув костлявые плечи.

Иди, иди, наивный счастливый старик. Доберешься до друга, разопьешь с ним полштоф и ляжешь спать. Интересно было бы посмотреть, как выпивают на пару два семидесятилетних патриарха. Два товарища, чьей дружбе – полвека. Когда-нибудь и мы с Юрой станем такими вот ветхими исполинами, будем раз в год гостить друг у друга... То я к нему – в Ниццу, то он ко мне – в Майами... Но все-таки, как выпивают старики? Быстро пьянеют или медленно?

– Доживешь – узнаешь, – сказал я себе и выбрался из машины. Прошелся, перешагивая дымящиеся лужи. Впервые поймал себя на пораженческой мысли: не факт, что доживу до семидесяти. Седой – дожил, потому что спокоен и рассудителен. Флегматик. А я – холерик. Взрываюсь, возбуждаюсь, бестолково суечусь. Изнашиваю себя. Нет, не доживу. Вряд ли. Ты, старик, дожил, а вот насчет себя я не уверен.

Иди себе, добрый седой человек. Никто тебе не поможет. Ни министры, ни замминистры. На дворе капитализм, все считается на деньги. Тебя, старик, содержать невыгодно. Ты свое отработал, нарезал свои витки на государственный болт – теперь иди с миром, держи в карман пенсию из расчета пятьдесят граммов сливочного масла в день. И жди, когда твои медали понесут впереди тебя. Бегай по кабинетам. Проси лекарства от родного государства. Тебе правильно сказали – в войну было хуже. Привыкай, отец.

Или ты до сих пор думаешь, что мы живем в мирное время?

Заскучав и даже слегка озябнув – ветер задувал под разорванный ворот рубахи, – я снова влез в салон.

Странно – еще год назад я обожал пешую ходьбу, а сейчас предпочитаю размышлять в положении сидя. Двигаются только пальцы. Постукивают по рулевому колесу.

Могу еще выйти, присесть на капот. В любом случае, от машины не отделяюсь. Важно, чтобы общество воспринимало нас как единое целое. Вот, оказывается, как важны для большинства из живущих так называемые признаки успеха. Точнее, видимые признаки успеха.

Сверстники смотрят с уважением. Девочки – с интересом. Старшее поколение – с горьким раздражением. Сравнительно простой механизм, железный ящик, едва не полностью собираемый и разбираемый мною с закрытыми глазами, вдруг, подобно сверхновой ракете, выбросил своего обладателя на орбиту нового миропонимания.

Хорошо вот так сидеть, в окружении рычагов и интимно подсвеченных приборов, на исходе длинного летнего дня, в городе Третьем Риме, и размышлять.

Мимо по тротуару прошел человек, похожий на переодетого мента, и я слегка напрягся, но запахи июньского вечера и вид солнца, погружающегося в фиолетовые закатные облака, быстро успокоили.

Домой спешить не стоит. В крошечной, плотно заставленной наглухо закрытыми шкафами однокомнатной квартире с включающимся через раз черно-белым телевизором, меня ждет не только подруга, но и трехмесячный щенок колли. А я страдаю врожденной аллергией на шерсть животных. Сосуществовать в одном помещении с собакой для меня почти пытка. Щекочет в носу, отекает лицо, глаза слезятся. Мучает одышка. Зато я наслаждаюсь, когда вижу, как абсолютно счастливая жена целые вечера напролет возится с крошечным жизнерадостным зверем, целует его в мокрый нос и всерьез переживает за то, чтобы его уши росли правильно: загибались вперед ровно на одну треть.

Когда жена счастлива – я тоже счастлив, а аллергия – дело десятое. Можно и потерпеть.

Если завтра я умру – вылечу на высокой скорости на встречную полосу, или получу в уличной драке камнем по голове – и если спросится с меня, при входе в загробный мир: ради чего ты жил и чего желал? – то я отвечу, что желал, чтобы были счастливы те, кого я люблю. И больше ничего не желал. Зато этого желал – ежесекундно, со всею силою души.

Жаль только – не очень получается добиться желаемого.

Мне двадцать один год, я живу в столице трехсотмиллионного государства, арендую отдельное жилье, имею юную красивую супругу и надежный автомобиль, простой и дешевый в эксплуатации. Плохо, правда, что желудок сводит от голода и болит разбитая скула, но это детали. Беспокоит другое. Прочно сидящая внутри, почти не беспокоящая, но и никогда не исчезающая смутная тревога, в груди оформленная как неприятное жжение, в голове же – как вопрос. Да, конечно, живешь, имеешь. Но чем, все-таки, мил человек, ты занимаешься?

Черт знает чем.

Едва взглянув на меня с порога, жена испуганно вскрикнула.

– В спортзале был, – небрежно объяснил я. – Пропустил пару ударов.

– Не ходил бы ты уже в этот свой спортзал.

– Нельзя. Надо быть в форме.

– У тебя все в порядке?

– Вполне.

– Ужинать будешь?

– Позже.

– Ты что, целый день был в спортзале?

– Нет, конечно.

– А еще где?

– Что значит «где»? Я работал. С Юрой.

– Деньги принес?

– Деньги будут завтра.

– Надо срочно погасить долг по квартплате.

– Понял.

– И за телефон.

– Заплатим.

– Кстати, скоро осень. Мне нужны новые сапоги.

– Купим.

– И еще. В доме нечего есть.

– Добудем.

– А вообще, я устала. Тебя все время нет. Денег все время нет. Когда это прекратится?

– Информации, денег, любви и патронов никогда не бывает много. Кто-нибудь звонил?

– Илья.

Да, подумал я. Вот что мне сейчас нужно. Вот что мне требуется, на исходе глупо и бесполезно прожитого дня. Поговорить с другом детства. Не с флибустьером Юрой, способным в любую секунду жестоко высмеять, а со спокойным и рассудительным Ильей. Я очень не люблю впустую тратить свое время, и когда это происходит, хорошее средство погасить зреющую внутри досаду – поговорить с человеком, который мне симпатичен, но при этом имеет другой темперамент и другие взгляды на жизнь. Способ не единственный, но самый лучший. Все наилучшие способы обретения душевного равновесия связаны с общением. Старый друг Илья – мы с ним росли в одном дворе – прекрасно подходит для этого. Я мегаломан, романтик, молчун, идеалист и холерик – он циник, практик и экстраверт. Я скрытный и авантюрный – он осторожный.

Не обязательно беседовать о высоких материях. Достаточно произнести два десятка ни к чему не обязывающих фраз, обсудить футбол, погоду и цены. Главное – обмен энергиями. Живущему на адреналиновых качелях, мне важно не забывать, что есть и другие варианты строительства своей судьбы. Менее драматические.