– Не унывай, – приказал Хабибуллин, нажимая коротким большим пальцем кнопку лифта. – Моя визитка у тебя есть. Если помощь нужна – звони. Но в первую очередь – про деньги не забудь.

Я разозлился и почти выкрикнул:

– Сказал же: бабло будет! Значит – будет!

Многим – и мне в том числе – было доподлинно известно, что кресло под комендантом здорово шатается. Подвластное ему королевство – девятиэтажный билдинг, когда-то принадлежавший всесильному Госплану, в первые годы перестройки проданный бывшим сотрудникам Госплана и первоклассно отремонтированный на бывшие деньги Госплана – представлял собой, как все подобные офисные центры, большую и вполне самодостаточную систему со своим гаражом, магазином, цирюльней и рестораном, где я, как ежедневно выпивающий человек, здоровался за руку с барменом и имел кредит (нехарактерный случай – в моем городе почему-то редко наливают в кредит). Вышло так, что однажды ресторан закрыли для банкета. Праздновался юбилей одного из друзей Хабибуллина. Или, возможно, присвоение очередного воинского звания. В тот вечер не менее тридцати офицеров милиции, почему-то без жен и подруг, в званиях от капитана до целого полковника, почти все в цивильном, но некоторые при оружии, гуляли допоздна, выпивая за большие звезды, удачу, погибших друзей, здоровье и отсутствующих женщин. Бармен повел себя правильно, и с ним захотели подружиться сначала майор, потом два или три капитана, потом полковник – дальше объективно мало пьющий чувак просто сбился со счета. Когда спиртное практически иссякло, что неудивительно (тридцать офицеров, ни одной дамы), пьяный в дым целовальник отправился в отдаленную кладовую. Вышел в коридор и обнаружил отряд плечистых воинов в масках и с полной боевой выкладкой. Большие люди гуляют сегодня, смекнул бармен, раз у них такая охрана...

– Что, парни, – посочувствовал он, – начальство ваше, значит, гуляет, а вам, бедолагам, даже выпить не поднесли? Вот вам бутылка водки! Отдыхайте! Делайте все красиво!

Тут же ему сделали красиво. Он получил удар прикладом в лицо, был завален на пол, обыскан и награжден серией пинков. Те, кого несчастный принял за охрану милицейских папиков, оказались отрядом быстрого реагирования, прибывшим по тревоге: пока шло гульбище, в соседнем офисе некие отважные злодеи обчистили сейф. Бармен этого не знал. Отплевываясь кровавой слюной, он заорал от боли и обиды. Майоры и капитаны повскакивали, опрокидывая бутылки и отбрасывая хоть и раздобревшими, но сильными задницами стулья; кое-кто уже туго соображал; потная пьяная орава рванула к месту событий, сдергивая с мощных шей галстуки и норовя обнажить стволы. СОБРы в ответ закричали и залязгали затворами. По чистой случайности никто никого не убил. Друзьями коменданта были начальники, однако разбираться в инциденте прибыли еще более высокие начальники, довольно быстро назначившие виноватыми бармена и самого коменданта. По удивительному совпадению тот и другой оказались единственными гражданскими лицами, участвовавшими в скандале. Хозяев здания срочно вызвали из Таиланда и Испании, где они проживали практически безвылазно, вспоминая добрым словом Госплан, и приказали бояться, платить больше налогов и уволить коменданта к чертям. Комендант надел медали, пал ниц и умолял приостановить действие приказа об увольнении. Его временно простили. Кстати, уцелел и бармен. Директором ресторана значился сын одного из хозяев – он избегал вникать в детали работы, в основном налегая на молт, поэтому ровно половина проходившего через заведение алкоголя очень тихо завозил сын самого коменданта Хабибуллин-младший; бармен имел малую долю. Именно он сообщил мне все вышеизложенное, осторожно шевеля не совсем удачно сросшейся челюстью. В отличие от официантов, бармены имеют мало чаевых – только с тех, кто приземляется непосредственно за стойкой; всякий мало-мальски щедрый клиент бармену первейший друг, которому иногда можно доверить внутреннюю информацию.

Чудом спасшийся Хабибуллин стал надзирать за порядком на вверенной ему территории с небывалым рвением. И сейчас, стоя в тесноватом лифте перед застегнутым на все пуговицы седым татарином и вдыхая исходящий от него слабый запах жирного жареного, я не сомневался в том, что долг нужно погасить именно завтра, ни днем позже, – иначе с позором изгонят, притом отобрав все ценное имущество.

На выходе меня словно ударило током. В круглом прозрачном тамбуре с вращающейся, прозрачной же дверью, в многократно отраженных небьющимися стеклами бликах, в беспорядочной игре прихотливо преломленных, негреющих солнечных лучей увиделась фигура, и лицо, то самое, треугольное, до боли знакомое, тот же беспорядок коротких светлых волос, и ярко-белый костюм с синими лампасами... Выронив мешок, заглотив порцию ледяного уличного воздуха, я рванулся, но тут же сообразил: не может быть, обознался. Откуда взяться мертвому среди временно живых? Бред, схожу с ума. Перенервничал. Жестокие шутки подсознания.

Напьюсь сегодня.

И не просто сегодня, а немедленно.

Уж сколько тысяч лет люди пьют – а все никак не могут договориться, что же такое пьянство. Болезнь? Бич? Порок? Хобби? Искусство? Наука? Осанна? Путь? Тупик? Забава? Терапия? Трагедия? Неудача? Маневр? Отдых? Приключение? Привычка? Фишка? Страсть?

Нет ясности.

Чем глубже ныряешь туда, в стаканчик, тем больше вариантов ответа.

Ты обращаешься к классикам, к теоретикам жанра – от Омара Хайяма до Чарльза Буковского.

Теоретики снисходительно дают понять: продолжай, брат; не останавливайся, и сам достигнешь истины.

Потом, наработав стаж, употребив свою тонну, ты осознаешь, почему люди пьют.

Они пьют, потому что им больно. Потому что им страшно. Потому что их мечты не желают сбываться.

В кабаке, сквозь колеблющиеся слои сигаретного дыма, можно наблюдать раскрасневшиеся физиономии приобщившихся. Неверными пальцами они тянут крупные купюры из засаленных лопатников и громогласно призывают официанток «повторить». После смешных каких-нибудь двухсот граммов чуваки уже хороши, раскованны, благодушны, в их глазах балуется сливочное мерцание, оно все ярче – и вот становится видно, как спины и загривки образовывают прямую линию, плечи разворачиваются, щеки обретают багрянец, из мокрых ртов выпрыгивают непристойности, лбы запотевают, как автомобильные стекла в ненастный день, и подрагивающие поплавки зрачков начинают бегать в попытке зафиксировать наиболее возбуждающие моменты окружающей действительности.

Далее, как правило, начинается поиск приключений на свою жопу.

Сам я приключений не ищу – пока мне хватит – а тихо себе сижу в уголке, в одиночестве, и надираюсь. Так получилось, что в свои тридцать шесть я могу уединиться только в ресторане. Тут меня никто не трогает и не достает.

Рожа моя чрезвычайно мрачная, осанка – спортивная, одежда – дорогая. Никогда, ни один, даже самый пьяный и дерзкий винопийца, не бросил в мою сторону ненужного взгляда. Не говоря уже о попытках заговорить.

Я сижу, жру, тупо сканирую. В какой-то момент начинаю думать, но потом прекращаю. В какой-то момент выхожу в сортир. Возвращаюсь преувеличенно-бодрой походкой, неторопливой, слегка вперевалку, но одновременно и пружинистой, упруго-тигриной. Медленной рысью спортсмена и злодея. Аллюром киллера.

Две или три выпивающие и закусывающие компашки, заметив мое дефиле, погружают лица в свои харчи и стаканы. Мне забавно. Ребята, это только понты, поза. На самом деле я есть классический интеллигент из династии сельских учителей, человеколюбивый и добрый малый, правдолюбец и среброненавистник. Простите меня – просто сегодня я, как и вы, злоупотребил. И теперь позволяю себе маленький маскарад. Каменную морду победителя жизни и еще более каменную осанку душегуба.

Жаль, нет бумаги. Записать бы это все, в нескольких абзацах. Интимно освещенную, продымленную кабацкую вселенную. Парочку за соседним столом – хорошо одеты, но прибыли не на машине, пешком, потому что оба пьют вино; стало быть, живут неподалеку; явно не семья, уж больно интересно им друг с другом, он то и дело наклоняется к ней, что-то рассказывая, она помаргивает жирно накрашенными ресницами и внимательно слушает. Нет, не семья – любовники. Скорее даже – потенциальные любовники. Вино пьют дорогое. Возможно, впоследствии она выйдет за него замуж и не будет разрешать тратить по пятьдесят долларов за бутылку красного. Он перейдет на пиво, а она совсем перестанет употреблять, она и сейчас едва отхлебывает, а когда он пытается ей долить – закрывает пальцами бокал... У женщин свои отношения с алкоголем.