Мы спешно проехали нехорошую рощу, а дальше дорога снова пошла круто вверх.
– Еще какие-нибудь испытания будут? – спросила я Пи Си. Сил и желания соблюдать правила этикета не было никаких, поэтому я обошлась без словесных заморочек. Удивительно, но Пи Си тоже ответил просто.
– Разве что наги… они там, в скалах.
– Тогда пусть их Шланг пением зачаровывает.
Но испытывать вокальные данные миннезингера на сей раз не пришлось. Наги и нагини, говорят, мудры, как и положено змеям, и от встречи с нашей компанией уклонились.
Так что ехали мы почти без приключений, если не считать того, что обезьяна во время привала похитила один из порхающих кинжалов То Виджу-псе, а Пи Си не позволил ее убить, заявив, что наглая тварь вполне может оказаться кем-то из перерожденных прежних паломников.
И, наконец, нашим взорам открылся монастырь.
Он находился на горной террасе, поросшей соснами и кипарисами. Кровля храма тускло блестела – не иначе, была вызолочена, а ворота когда-то были украшены росписью, которая от времени почти полностью облезла и заросла мхом. У ворот изгибались два огромных каменных дракона. Морда одного расплылась в откровенной ухмылке, другой же прикрывал глаза лапой, точно пытаясь скрыть слезы. Позади монастыря высилась сплошная скальная стена, и от нее до дальних вершин я не видела ни дороги, ни тропинки. Перед воротами был установлен молитвенный барабан, отличавшийся от тех, что мы видели при дорогах, наличием большого бронзового колокола.
Пи Си слез с повозки, чтоб ударить в него, но не успел. Ворота приоткрылись без скрипа – должно быть, петли регулярно смазывали, – и вышел старый монах в выцветшей малиновой рясе, лысый, круглолицый и приземистый. В руке он держал пустое ведро.
– Плохая примета, – прошептал Шланг. Неизвестно, когда он успел набраться поволчанских суеверий.
Пи Си поклонился монаху и сказал:
– Дары от князя Бо-яна святейшему Читтадритте!
Монах невозмутимо прошел мимо, к статуе меланхолического дракона, подставил к его морде ведро, дернул за лапу. Она служила рычагом, и незамедлительно после этого действия по каменной морде заструилась вода. Ожидая, пока ведро наполнится, монах спокойно произнес:
– Проезжайте. Брат Дырбулщир Цапцарап во дворе, он проводит вас к настоятелю.
Пока посланцы Оу-йе открывали ворота пошире, чтобы прошли повозки, Ласкавый заметил:
– А охрана-то у них здесь – никуда…
Кирдык пожал плечами.
– Святые люди, чего ты хочешь…
Во дворе мы увидели небольшой фруктовый сад и огород, где грядку рыхлил монах еще более старый и круглый, чем предыдущий. От своего занятия при нашем появлении он оторвался с явной неохотой. Больше не было видно ни одного человека.
Пи Си со свойственной его нации терпеливостью вновь начал излагать цель своего приезда.
– А их тут неплохо кормят, – одобрительно сказал Ауди, оглядывая упитанную фигуру монаха.
Шланг покосился на меня.
– Как же тебя внутрь пропустят? Монастырь-то, пи, мужской…
– В восточный монастырь с западным уставом не ходят. Тут свои нравы.
Шланг хохотнул, хотя я имела в виду совсем не то, что он подумал.
Монах воткнул тяпку в землю.
– Идемте. И не беспокойтесь о ваших лошадях. Брат Дамбо Бумбум позаботится о них.
Мы поднялись по ступеням, истертым стопами многих поколений паломников, и вошли в храм. Монах вел нас через один из боковых приделов, сквозь анфиладу расписных колонн, между которыми свисали шелковые полотнища с изображениями местных богов и демонов. Я полагала, что мы направляемся в настоятельские покои, но не тут-то было. Монах препроводил нас прямо в святилище, где коленопреклоненный настоятель совершал моление, возжигая ароматические палочки перед статуей духа Невидимых Слез. Здесь он был изображен не в виде дракона, как у ворот, а в образе длинноволосого и длинноносого мужчины с печальным лицом.
Преподобный Читтадритта, несомненно, принадлежал к другому народу, чем встретившие нас монахи. Он не был ни плосколиц, ни узкоглаз, ни упитан. Но он был еще старше своих подчиненных. Глядя на ветхого маленького старичка, я подумала: «Если амрита продляет жизнь, но не продляет молодость, на фига она тогда сдалась?»
Но он, безусловно, находился в здравом уме, и взгляд у него был ясный.
– Приветствую вас в нашей скромной обители, добрые паломники.
Он говорил на общем языке, избавив меня от надоевших обязанностей переводчицы.
Пи Си завел свою песню о подарках князя и его насущной просьбе, но настоятель лишь махнул в ответ сухонькой лапкой.
– После, после… Сейчас брат Дамбо покажет вам гостевые кельи, а затем прошу ко мне отобедать, чем боги послали…
– Отец настоятель… – сурово начал граф Бан, однако преподобный Читтадритта не дал ему договорить.
– И это после. Долг гостеприимства прежде всего. Никаких деловых разговоров до обеда и во время обеда.
Граф-воевода оглянулся на соратников и понял, что они его не поддержат. Пришлось ему снова последовать за монахом.
Келья, куда меня поместили, не располагала никакими удобствами, кроме циновки, но по крайности это было отдельное помещение. И нечего было обижаться – это монастырь, а не гостиница, да и гостиницы я видывала похуже. После краткого отдыха брат Дамбо вновь созвал нас и проводил теперь уже в настоятельские покои. Там нас усадили на старинные потертые ковры и подали угощение. Не скажу, чтоб оно было вкусным, но зато горячим и обильным. Я нашла для себя приемлемой лишь местную разновидность пельменей – в них даже было мясо, оказалось, что по здешнему уставу оно разрешено, запрещены лишь птица и рыба. А мои спутники в охотку наворачивали и рисовую кашу, и болтанку из муки, молока и масла. Масло в больших количествах добавляли и в чай, поэтому гости отдавали предпочтение местному пиву – чангу, слабому, мутноватому, но довольно приятному на вкус.
Верный своему утверждению, преподобный Читтадритта за едой о делах не говорил. Но и не молчал. Он увеселял нас рассказом о том, откуда, собственно, обитель добывает провиант.
– У нас подсобное хозяйство, небольшое, но приличное: коровы, яки, козы… Опять же сад, огород. А то, что мы не можем получить собственными трудами, присылают нам дарители. И сейчас благочестивый князь, кроме шелков и жемчуга для украшения храма, прислал нам в изобилии муки и риса… Перезимуем.
Прислуживали за обедом все те же братья Дырбулщир и Дамбо, и это побудило графа Бана задать не вполне тактичный вопрос:
– А где же все прочие монахи, святой отец?
– Здесь больше никого нет. Устав строг, за стенами манят соблазнами нагини и дакини…
«…и гандхарвы», – чуть было не ляпнула я, но вовремя прикусила язык.
– …поэтому братия редко пополняется. Сейчас в монастыре остались только два монаха из Горного Дебета…
– Немудрено, что они такие упитанные, – промолвил Ауди, – провианта-то запас на полный состав присылают.
«Что ж, по крайней мере здесь резкое сокращение братии не вызвано действиями Анофелеса… если он вообще здесь был».
– Скажите, мудрый Читтадритта, а вообще у вас часто бывают посетители? – все-таки задать прямой вопрос было бы неучтиво.
– Как сказать… Почтенная гостья имеет в виду монастырь или его окрестности?
– И то, и другое.
– Несколько месяцев назад в одной из долин, что по ту сторону скальных стен, поселился некий чужеземец. В обители он не был. Иногда мы видим его, когда поднимаемся на башню или на кровлю храма. Очевидно, он из тех, кто побеждает соблазн, поселившись посреди него, и зачаровывает демонов игрой на флейте, а потому мы дали ему имя «отшельник Свояхатта».
Граф Бан нетерпеливо встряхнул головой.
– Несколько месяцев – это нам не подходит. Не был ли кто в обители или рядом с ней в последние несколько дней?
– Вижу, что приятному времяпрепровождению за вкушением пищи пришел конец, и торопливые миряне жаждут помощи скромного настоятеля. Но вначале – к тем, кто обратился раньше. – Настоятель хлопнул в ладоши. – Брат Дырбулщир, убери остатки обеда. Брат Дамбо, принеси из книгохранилища свиток под грифом «кувыркающийся дракон». А я должен попросить кого-нибудь из уважаемых гостей сопровождать брата Дамбо – он весьма немолод, а свиток – на верхней полке.
