– Лезем! – крикнул Ласкавый.

– Ты давай вперед, я за тобой…

Не люблю лишних жертв, но одной стрелой пожертвовать все же придется.

И как все-таки удачно, что в этой стране так любят соломенные крыши! Сквозь черепичную мы, надо думать, тоже пробились, но это заняло бы гораздо больше времени.

Я с удовольствием вдохнула прохладный ночной воздух. Но рассиживаться на крыше было некогда.

– Теперь за лошадьми, и прочь из города. А то ночь на исходе.

– Что, опять прыгать? – тоном капризной красавицы вопросил Ласкавый. – Не люблю.

– А придется. Я болтом сбила подсвечник со стола… а там есть, чему гореть.

– Пожалуй, что правильно…

И Ласкавый покатился по соломе к краю крыши. Оставалось только удивляться, какую прыть он способен проявлять. Правда, солома горит куда как лучше пергамента, и пройдет совсем немного времени, прежде чем она займется… как солома. Да и мне рассиживаться нечего.

Ласкавый и впрямь не любил прыгать. А может, слишком любил, поэтому разделил это удовольствие на составляющие. С крыши он перепрыгнул на ветку ближайшего тополя, съехал по ветке к стволу и уже по стволу спустился вниз, где его дожидалась я.

– Где у вас тут конюшня?

– Зачем тебе конюшня?

– Не пешком же нам из города сваливать.

– Идем. Только там охрана.

– Это уж моя забота.

И это меня, скажу не лживо, несколько заботило: «Силы и время еще понадобятся… не применить ли мне усыпляющее заклинание? Нет, сомнительно, чтоб оно подействовало… после недавней магической интервенции всякие мелкие заклинания скорее всего, временно потеряли силу. А у меня самой магической силы сроду не было. Значит, придется драться».

Однако драться не пришлось. Возле конюшни охраны не было. Подозревая какую-то ловушку, я заглянула внутрь, благо щелей в стенах оказалось предостаточно. В конюшне было темно, и слышалось как кони всхрапывают и хрустят сеном. Нет, пожалуй, кони хрустели, а всхрапывал кто-то другой.

Я приоткрыла дверь. Так и есть. Два хлопца храпели на полу конюшни. Рядом в живописном беспорядке валялись шкурки от сала и титанических размеров бутыль из-под местной разновидности аквавиты.

Ласкавый, просунувшийся вслед за мной, при виде этого зрелища выругался по-суржикски.

– Охолони, – сказала я ему. – Ты здесь уже не служишь. Дисциплину другие наводить будут.

– А ведь верно, – оживился он. – Тогда журиться нечего, берем еще лошадей. Заводные пригодятся.

В его словах был резон. Но прежде всего я хотела забрать Тефтеля. Не то чтоб он был лучше здешних коней… просто не имею привычки, уходя, оставлять посторонним что-нибудь свое.

Нашла я его довольно быстро. Здешние даже не потрудились его расседлать, так что возиться не пришлось. Я подыскала еще кобылку покрепче, навроде той, что была у меня в Гонории. Ласкавый тем временем вывел двух жеребцов изрядных статей: один был серый, другой белый (точнее, светло-серый).

– У тебя огниво есть? – спросил он уже у выхода.

– Зачем тебе огниво?

– А давай конюшню подожжем!

– Лошади-то чем провинились?

Закончив этот обман репликами в стиле Союза Торговых Городов, мы выскочили наружу, поднялись в седла и тронулись прочь.

– Если ты не знаешь, как выбраться отсюда и дальше из города, я в тебе очень разочаруюсь как в специалисте.

– Не разочаруешься. Едем через сад, там есть калитка, я покажу.

Когда мы уже добрались до указанной Ласкавым калитки, наконец, полыхнуло. Ласкавый пробормотал нечто неразборчивое – то ли благодарственную молитву, то ли ругательство.

Калитка оказалась незаперта – и очень кстати, поскольку Тефтель прыгучестью не отличался. Вообще беспечность суржиков не переставала меня удивлять. И это при разветвленной разведывательной службе и отличном владении оружием, не говоря уж о практичности, присущей этой нации! А может, и благодаря всему этому, кто их разберет…

Из Червоной Руты мы выехали без приключений. Непосредственной погоне помешал пожар, а до заставы у городских ворот приказ об аресте есаула УО еще не дошел, и, когда Ласкавый показал какую-то цацку, нас беспрепятственно пропустили.

Но долго такая благодать продолжаться не могла. И мы скакали весь день, делая лишь короткие передышки, чтобы не загнать лошадей.

– Для чего мы на рассвет повернули? – спросил Ласкавый во время одной из таких передышек.

– В Оркостан едем, вестимо.

– Так ты что, в самом деле оркостанская шпионка? – он вытаращился на меня, как шарлатан с моста, зарабатывающий на жизнь вызыванием демонов, и которому демон таки явился.

– Нет, просто еду я туда.

– А с чего ты взяла, что я с тобой потащусь?

– Ну, ты как дитя, право. А для чего, по-твоему, я тебя вытащила? Ради твоих прекрасных глаз? Ни в жизнь не поверю, чтоб такой лыцарь епанчи и кинжала, как ты, не знал, как перебраться через границу.

Ласкавый промолчал, что можно было счесть знаком согласия, и мы продолжили путь, пока не пришлось стать на ночевку.

Ласкавый, в отличие от большинства дорожных попутчиков, с коими сталкивала меня жизнь, вел себя вполне прилично. На усталость не жаловался, жрать-пить не просил, сторожить по очереди соглашался беспрекословно. Но утром все же попытался взбрыкнуть.

– Нет, не поеду я с тобой! Нужна ты мне как мертвой собаке кость! Да я тебя сдам первому встречному и улечу, как вольный сокол!

– И как ты работал в Управе Охраны при такой наивности, ума не приложу. Ордер на арест был на тебя выписан, не на меня. Мои-то документы сгорели, и официально меня не существует. А вот на тебя наверняка в других инстанциях дело заведено. Так что ты – скорее мертвая собака, чем вольный сокол.

Ласкавый сник.

– Какую игру ты мне испортила! Можно сказать, Большую Игру! Сложную многоходовую операцию с тщательно продуманной вербовкой и засылкой тебя в Поволчье в качестве агента влияния…

– А чем ты можешь доказать, что визит твоего коллеги Зализняка не был в действительности началом сложной многоходовой игры с твоим внедрением в Суверенный Оркостан в качестве двойного агента?

– Да ничем, – пробормотал Ласкавый, но в глазах его заиграл огонек. Похоже, такая перспектива несколько его взбодрила.

– Но вообще-то, если ты не хочешь, чтоб тебя повязал первый же разъезд, неплохо бы тебе сменить внешность.

– О, это просто. Не успеешь кулеш доесть…

Я думала, он хвастается. Ничуть не бывала. Ласкавый вывернул свой бархатный жупан полосатой подкладкой наружу, аккуратной разделил пополам кушак. Одной половиной опоясался, а другую навертел на голову. Висячие усы тщательно закрутил кончиками вверх. И если б у меня имелся кулеш, которым можно было бы подкрепиться, то к концу поедания появился типичнейший молодой купец с Ближнедальнего Востока.

– Недурственно!

– А то! – самодовольно сказал он. – Высший балл на курсах маскировки и трансформации. Кстати, во что тебя рядить будем?

– Меня во что ни ряди – не изменишь.

– Ну, хоть имя какое-нибудь приличное придумай. На местный манер. А то: «Е-те-лин-да»… Убил бы!

– А что у вас считается приличным именем?

– Ну, Гапка, Хивря, Прися…

– О! Меня когда-то так уже называли. Или почти так же. Пусть будет «Присси».

Придя к взаимопониманию, мы засобирались в дальнейший путь. Правда, когда тронулись с места, Ласкавый опять попытался проявить самостоятельность.

– А может, лучше в Поволчье поедем? Дикая, конечно, страна, но роднее как-то.

– Это тебе она роднее, а мне – весь мир чужбина.

– Но туда ближе.

– Ближе. Но нам туда не надо. И учти – если ты вздумаешь, пользуясь моим незнанием местности, меня запутать, то прими к сведению. В Суржике я впервые, но и в Поволчье, и в Заволчье бывала, и эти края от Оркостана всяко отличу.

Так началось наше странствование по направлению к Оркостану. Поначалу, чтоб запастись кой-каким продовольствием, заехали в село. Ласкавый выдавал себя за басурманского купца очень правдоподобно – нас чуть было не подняли на вилы. Но вид моего кошелька заставил селян смягчиться, несмотря на то, что я говорила по-поволчански. У Ласкавого денег не было, и это послужило еще одной причиной, по которой он не стал искать собственных путей к спасению.