– Беседуйте, говорите, обсуждайте, признавайтесь, – восклицал доктор Круз. – А если друг что-то сказал в обычном разговоре, запишите в вахтенный журнал, чтобы знали врачи и сестры. Это не «стук», как выражаются на жаргоне, это помощь товарищу. Извлекайте старые грехи на свет Божий, чтобы омыться в глазах людей. И участвуйте в групповом обсуждении. Помогите себе и друзьям проникнуть в тайны подсознательного. От друзей не должно быть секретов!
Кончал доктор Круз обыкновенно размышлением, что их задача – сделать отделение похожим на те свободные демократические места, где жили больные, и пусть их внутренний мир станет масштабной моделью внешнего, куда в один прекрасный день им предстоит вернуться.
Тина не очень любила эти беспокойные сборища, но ее привлекали истории, связанные со смертью или смертельными случаями, рассказываемые больными по настоянию доктора Круза.
Сегодня, как обычно, едва все собрались в гостиной, воцарилась напряженная тишина.
«Точно перед молитвой», – пронеслось в голове у Тины.
Тихо щелкнули электронные часы на стене.
– Ну? Кто начнет? Открывайте ваши секреты, – сказал доктор Круз.
Все острые больные словно впали в столбняк – двадцать минут после этого вопроса они сидели молча, тихо и настороженно, как электрическая сигнализация, дожидаясь, чтобы кто-то начал рассказывать о себе. Двадцать долгих минут гостиная была в тисках тишины, и оглушенные пациенты сидели не шевелясь.
– Следует ли понять так, что среди вас нет человека, совершившего поступок, связанный со смертью? – доктор Круз нарочито улыбнулся. – Сверим с тем, что у нас записано?
Тут что-то сработало, какое-то акустическое устройство в стенах, устроенное так, чтобы включаться, когда его голос произнесет эти слова.
Тина напряглась. Рты раскрылись у всех разом. Рыщущий взгляд доктора Круза остановился на ближнем к стене человеке. Тот зашевелил губами.
– За несколько недель до того, как я чуть не умер, был убит мой хороший друг, Боб. И вот в тот момент, когда я вышел из своего тела, у меня появилось ощущение, что Боб находится совсем рядом, справа от меня. Я видел его в своем сознании и чувствовал, что он здесь, но все это казалось очень странным. Я видел его не так, как можно увидеть физическое тело. Это было что-то вроде просветленного тела, и я воспринимал каждую из его костей – руки, ноги… Но я не видел их в физическом смысле. Тогда это не казалось мне странным, потому что я мог видеть его без помощи зрения. Я спросил его: «Боб, куда я сейчас иду? Что случилось? Умер я или нет?» Но он ничего не ответил. Казалось, он ждал, когда я умру, чтобы рассказать мне подробно о том, что произошло.
Доктор Круз посмотрел на следующего.
– Я слышал голос, – заговорил пациент по имени Жорж, – но это был не человеческий голос, восприятие его находилось за гранью физических ощущений. Голос говорил, что я должен вернуться назад, и я не чувствовал страха перед возвращением в свое физическое тело.
– Когда я был мертв, – вспомнил другой пациент, – я говорил не с людьми.
– С кем же, Вальтер? – спросил доктор Круз.
Пациент, – это был мужчина крепкого телосложения лет тридцати пяти, – ответил:
– С черепашками!
– С черепашками? – переспросила Тина, вздрогнув от неожиданности.
– Да, – подтвердил больной по имени Вальтер и провел ладонью по волосам, – так он пытался что-то вспомнить. Голова у него была большая, неправильной формы; говорили, что его травмировал врач, принимавший роды.
– Они светились и разбухали прямо у меня на глазах, – продолжал он, поднимаясь с кресла, – да, да, и они говорили между собой!
Теперь он стоял твердо на ногах. Тина видела, как сжимаются его кулаки.
– Я их ждал! Понимаете! Я всю жизнь их ждал! Доктор Круз видел, что Вальтера почти колотит от раздражения из-за того, что не удается вспомнить подробности запавшего в сердце эпизода, но тем не менее Круз сидел спокойно и не прерывал эксперимента. Глядя на Вальтера, Тина подумала:
«Обычно, глаза у него полузакрыты и мутные, словно молоком налиты, а сейчас вдруг прояснились».
Большинство больных разговаривали между собой, не обращая внимания на раздраженного товарища.
Только старик Пэт вдруг покачал головой, когда услышал слова Вальтера.
– А я ощущал их присутствие и движение, хотя никого не видел, – сказал старик Пэт. – Время от времени я общался с кем-нибудь из них, желая узнать, что происходит, и всегда получал мысленный ответ, что все в порядке, что я умираю, но все будет хорошо. Так что мое состояние не беспокоило меня. Я неизменно получал ответ на каждый вопрос, интересующий меня. Они не оставляли мое сознание одиноким в этой пустыне.
Все стали кричать наперебой о своих воспоминаниях и ощущениях.
– У меня была очень тяжелая аллергическая реакция на местное обезболивание и произошла остановка дыхания. Первое, что случилось, – это было сразу же – я ощутил, что проношусь через темный, черный вакуум на бешеной скорости. Я думаю, это можно сравнить с туннелем. Ощущение было такое, как если бы я мчался вниз на горках в луна-парке.
– Я помню, был звенящий, очень ритмичный шум. Затем я двигался через темные пространства. Это было похоже на канализационную трубу или нечто подобное. Я двигался и все время слышал этот звенящий шум.
– И я тоже!
– И я тоже!
– И я! И я! – раздались голоса.
О таком мечтать не мог доктор Круз. Все кричали, стараясь перещеголять друг друга, накручивали и накручивали, без удержу, вываливали такое, что доктор Круз не мог бы себе представить. Он только кивал: да, да, да…
– Когда мне было семнадцать лет, – заговорила вдруг Элиса, – мы вместе с братом работали в луна-парке. Как-то днем мы решили поплавать. С нами было несколько молодых людей. Кто-то предложил: «Давайте переплывем озеро». Я хорошо плавала, но в тот день почему-то стала тонуть почти на самой середине озера. Я барахталась, то опускаясь, то поднимаясь, и вдруг почувствовала, что нахожусь вдали от своего тела, вдали от всех, как бы сама по себе. Хотя я не двигалась, находясь все время на одном уровне, я видела, как мое тело, находящееся в воде, то опускалось, то поднималось. Я видела свое тело со спины и немного справа. В то же время я чувствовала, что у меня все еще есть какая-то телесная оболочка, хотя я была вне своего тела. У меня было ощущение легкости, которое невозможно передать. Я казалась себе перышком.
– А я чувствовала себя листком бумаги, взлетевшим к небу от легкого дуновения, – вдруг сказала Тина.
Все смолкли. Словно Тина произнесла что-то верное, стоящее, важное. А все, что говорилось остальными, показалось чепухой.
Тут поднялся старик Пэт.
– Я устал! – закричал он сильным, сердитым, медным голосом, какого прежде никогда не слышали.
– Кто-нибудь займитесь Пэтом, – вмешался доктор Круз.
Тина хотела успокоить старика, но Пэт не желал молчать.
– Устал! Устал! – твердил он.
Наконец, медсестра велела одному санитару вывести его из гостиной силой.
Пэт был хроником всю жизнь. Хотя в больницу он попал на шестом десятке, он всегда был хроником. Санитар подошел к Пэту и дернул за руку к двери, как дергают вожжу, чтобы повернуть лошадь к пахоте.
– Пэт! Пошли в спальню! Всем мешаешь. Пэт стряхнул его руки.
– Я устал, – предупредил он.
– Пошли, старик, скандалишь. Ляжешь в кровать тихо, как хороший мальчик.
– Устал.
– А я говорю, пойдешь!
– Понимаете, все это – сплошная ахинея, – заговорил Пэт, – сплошная ахинея и больше ничего.
– Да, да, – курлыкал доктор Круз, – только надо успокоиться.
– Понимаете, я-то ничего не могу, не могу, понимаете? Я родился мертвым. А вы – нет. Вы не родились мертвыми. Ох, это было тяжело. – Пэт заплакал. Он больше не мог выговаривать слова, как надо, он открывал и закрывал рот, но не мог сложить из слов фразу. Он помотал головой, чтобы она прояснилась, и, моргая, смотрел на доктора Круза.
– Ох, я… говорю… вам… говорю вам… Ничего не могу поделать. Я родился мертвым. Снес столько обид, что умер. Я устал. Опустил руки. У вас есть надежда. Я снес столько обид… Только черепашки могли бы меня понять, скажи, Вальтер?
