Текст пергамента гласил:

«За услуги, за честь и мужество дарую владельцу трактира „Гарцующий Пони“ Барлиману и всем потомкам его право торговать и жить безданно, беспошлинно, и да будет так, пока стоит Белое Древо. Настоящим также подтверждаю, что подарил хозяину трактира свои плащ, кисет, трубку и посох, дабы никто не усомнился в их подлинности. Дано в год восьмой Четвёртой Эпохи. Пригорье, собственноручно – Элессар Эльфийский, король Арнора и Гондора».

Фолко ошарашенно почесал в затылке и, благоговейно посмотрев на разложенные драгоценные реликвии, вернулся к наблюдению за группой воинов, одетых в зелёное.

Среди них, как вскоре увидел хоббит, были не только зрелые, сильные мужчины, но и юноши, и даже несколько мальчишек. Один из них, тощий и длинный юнец, всё время вертелся и скакал перед сидящими, время от времени изображая и передразнивая кого-нибудь из них. Парень моментально схватывал малейшие неправильности лица или фигуры и тотчас представлял их в таком нелепо-преувеличенном виде, что каждая его гримаса вызывала дружный хохот. Приплясывая, он выпаливал какой-нибудь смешной куплет, героем которого становился кто-нибудь из присутствующих, потом оглядывал зал и, под хохот старших товарищей, передразнивал кого-нибудь из гостей. Сначала это показалось забавным любившему посмеяться хоббиту, однако вскоре он понял, что этот юнец не просто веселит своих, но зло, презрительно высмеивает тех, кто не принадлежал к их компании; Фолко это очень не понравилось. Он нагнулся, чтобы почесать укушенное комаром колено, поднял голову – и увидел, что юнец передразнивает на сей раз его, причём нимало не скрываясь, глядя хоббиту прямо в глаза, злорадно и нагло. У парня получилось очень похоже – он мастерски изобразил удивлённо-испуганного маленького хоббита, страшно озабоченного тем, чтобы кто-нибудь не поднял его на смех; насмешник в точности показал, как тянется и украдкой чешет себе колено хоббит, как оглядывается, с важным видом поправляет меч у пояса… Получилось донельзя похоже и оттого особенно обидно. Фолко почувствовал, что краснеет, тем более что «зелёные» глядели на него с неприкрытой насмешкой – что теперь, мол, сделаешь, воитель?

Хоббит судорожно сглотнул. Ему казалось, что на него смотрит сейчас весь трактир, что смолчать нельзя, надо что-то делать – но что? Фолко никогда не отличался хорошо подвешенным языком… Что делать?!

Он затравленно огляделся – и, к своему ужасу, увидел, что передразнивавший его парень идёт через залу прямо к нему. Его длинное лицо было изрыто оспинами, редкие волосы не могли скрыть оттопыренные уши, зеленоватые кошачьи глаза были презрительно сощурены… Он шёл прямо на Фолко, и внутри у хоббита всё упало.

– Эй, ты, мохнолапый! Чего это ты на моём месте расселся? – Парень стоял подбоченясь и презрительно цедил слова сквозь зубы. – Уматывай давай, дважды повторять не люблю. Ты чё, оглох, что ли?

Фолко не двигался, и только его правая рука судорожно стискивала рукоять бесполезного сейчас меча.

– Место было свободно, – с трудом выдавил из себя хоббит. – Мне никто ничего не сказал…

– Чего? Чё это ты там пищишь? – Юнец пренебрежительно скривился. – Не слышу! Раз с людьми говоришь, мелочь мохнатая, так уж чтобы тебя слышно было!

– Место было свободно, – упрямо повторил Фолко. – Я занял его, и теперь оно моё. Поищи себе другое.

Он отвернулся, делая вид, что считает разговор законченным. В то же мгновение его схватили за нос и повернули лицом в прежнюю сторону.

– Кто это тебе нос-то воротить разрешил? Сюда смотри, уродина! Ты сперва шерсть на лапах выведи, а уж потом в приличное общество лезь! Понял? Повтори!

– Убирайся! – тихо и с ненавистью сказал Фолко. – Убирайся, не то…

Он до половины выдвинул клинок из ножен. Однако его мучитель и бровью не повёл.

– Ой, как страшно! Ой, сейчас под стол спрячусь! А сам туда прогуляться не желаешь?!

Парень с неожиданной силой ударил по табурету, на котором сидел хоббит. Фолко покатился по полу, пребольно стукнувшись коленками и локтями, не успев даже понять, что произошло. Парень действовал так быстро и ловко, что никто ничего не заметил; люди с удивлением взглянули на ни с того ни с сего грохнувшегося на пол хоббита и вернулись к прерванным занятиям.

Острый и твёрдый носок сапога врезался в бок упавшему хоббиту. Его отбросило к стойке, левая сторона тела вспыхнула от острой боли. Фолко скорчился, прикрывая голову руками. А его обидчик, гордо усевшись на отвоёванный табурет, вдруг запел издевательскую песенку-частушку:

– Глупый хоббит у дороги деловито бреет ноги. Зря старается – от века не похож на человека!

Некоторые в зале засмеялись, а уж компания у стены – та и вовсе зашлась от хохота.

И тут в голове Фолко всё внезапно улеглось и успокоилось. Теперь он твёрдо знал, что ему надо делать. Он с трудом поднялся и заковылял прочь, к тому концу стойки, где слуга наливал пиво. Никчёмный меч волочился по доскам – один из ремешков оборвался… Затылком хоббит безошибочно чувствовал устремлённые на него насмешливые взгляды – среди них был и торжествующий взгляд его обидчика. Фолко дошёл до края стойки и резко повернулся.

– Эй, ты, недоносок в зелёном! – выкрикнул он. – Получай!

Дубовая пивная кружка с глухим ударом врезалась в голову не успевшего даже дёрнуться юнца. Фолко всегда был одним из первых среди своих сверстников, когда дело доходило до метания камней или стрельбы из лука; в этом искусстве хоббиты, как известно, лишь незначительно уступают эльфам и намного превосходят все прочие народы Средиземья.

Враз обмякшее тело парня тупо стукнулось об пол; он рухнул, точно подрубленное дерево, и лежал неподвижно, лицом вниз; вокруг его головы медленно растекалось кровавое пятно.

Фолко потерянно стоял и смотрел на поверженного врага. В сознание ворвался взволнованный гул голосов – он не слушал, не воспринимал их, заворожённо глядя на наконец заворочавшегося и застонавшего юнца. К нему подскочили двое в зелёном, помогли сесть. Он с трудом повернул разбитое лицо к стоящему шагах в десяти от него хоббиту. Кровь моментально смыла с него и презрение, и браваду; теперь Фолко с непонятным, но сладким чувством видел в его лице недоумение и животный страх – тем более что рука хоббита помимо его воли вновь ухватилась за стоявшую рядом с ним пивную кружку.

Кто-то тормошил хоббита, кто-то о чём-то спрашивал его – он молчал, глядя, как стеной стали надвигаться на него люди в зелёном. И тогда он обнажил меч.

Одетые в зелёное глядели на него с ненавистью; они стояли тесной группой в полутора десятках шагов от хоббита и молчали. Из-за их плотно сдвинутых спин время от времени доносились слабые стоны и всхлипывания.

– Погодите, погодите! – вихрем вылетел откуда-то трактирщик. – Что случилось? Что произошло? Сейчас во всём разберёмся…

– Нечего тут разбираться, – прервал его чей-то холодный, скрипучий голос.

Фолко вздрогнул – впервые заговорил кто-то из «зелёных».

– Дерзость нуждается в наказании, – продолжал тот же голос.

Ряды чужаков в зелёном раздвинулись, и на пустое пространство неспешно вышел человек.

Перед хоббитом стоял невысокий, лишь немногим выше его самого, горбун с длинными, едва не достигавшими колен узловатыми руками. На треугольном лице выделялись хищный тонкий нос и блёкло-стальные глаза. Встретив его взгляд, Фолко затрепетал, словно кролик перед удавом. Однако в этом взгляде не было ни злобы, ни даже ненависти, лишь сила – он казался спокойным, чуть усталым, и даже, как показалось хоббиту, в нём промелькнуло нечто похожее на сочувствие. Горбун смотрел на хоббита без гнева и злости – так смотрят на ничего не подозревающую муху, когда собираются прихлопнуть её ладонью. Казалось, горбун вышел не столько для того, чтобы проучить именно этого хоббита, именно за этот поступок, а потому, что представился удобный случай дать выход своей силе.

Всё это в одно мгновение промелькнуло в голове прижавшегося к стойке хоббита. В эти секунды его ум обрёл необычайную ясность, схватывая малейшие, даже самые незначительные детали и превращая их в бесспорные выводы.