– Ну ладно, рассказывай, – согласился Тютюнин. – Только сразу говорю – я против.

Ага, – оживился Леха и плеснул водой на пролетавшую стрекозу. – Я вот подумал, а чего это мы все время настойки фильтровать пытались? Это же не правильно.

– Почему?

– Да потому. Надо клин клином, понимаешь? – Нет.

– Нужно взять специальной травы и настаивать эти настойки по второму разу. Тогда получится – просто настойка от кашля.

– А какие такие специальные? – Тютюнин поднял над водой ногу и внимательно её осмотрел.

– Это мы выясним.

– Как ты выяснишь?

– Спрошу у бабушек-знахарок.

– Где же в городе взять знахарок?

– Э, да ты чего, газет не читаешь? Они же, эти бабушки, объявления дают.

– Все равно я опасаюсь, – покачал головой Тютюнин. – А вдруг эти настойки ещё злее станут, и не вернёмся мы тогда домой никогда…

– Мы на собаках проверять будем.

– На собаках? Мы уже проверяли на собаках, и что получилось?

Окуркин виновато пожал плечами, вспомнив, как они потчевали фильтрованным спиртом бультерьера Дросселя.

Дроссель отлично себя чувствовал, а потом убежал. Окуркин думал, что все в порядке, и они с Серёгой выпили, а потом началось такое, что просто ужас.

– Фигня все это. Ты лучше мне вот что скажи, Леха… – задумчиво произнёс Тютюнин.

– Ну?

– Что такое энтропия?

– Это когда понос.

– Нет, понос – это диарея.

– Из какой хоть оперы, намекни.

– Да я тоже не знаю, – признался Тютюнин. – Знаю только, что она все время растёт и от этого дихлофос испаряется.

Они посидели в воде ещё немного, потом откуда-то издалека, будто волнами, стал накатываться странный шум, словно к речке приближалась степная конница.

– Уходить пора, – сказал Леха и поднялся со дна.

– А чего это? спросил Сергей, тоже становясь на ноги.

– Дети. В лагере тихий час закончился. Сейчас прибегут и будут динамитом рыбу глушить…

– Да ладно тебе, – не поверил Тютюнин, однако вслед за Окуркиным пошёл вверх по обрывистому бережку.

Когда Окуркин и Тютюнин, наскоро одевшись, отъезжали от Каменки, на реке прогремел взрыв и столб грязной воды поднялся до макушек деревьев.

– Вот это да! – воскликнул Сергей.

– А ты думал, – усмехнулся Леха. – Я же говорил – лагерь, дети. А ты не верил.

В новый городской микрорайон Восточное Наглово Сергей и Леха добрались на «запорожце» уже к вечеру.

С трудом пробившись через запруженные автомобилями улицы и чудом избежав внимания сотрудников ГИБДД, Окуркин остановил «лупатого» возле большой, огороженной забором ямы. На плакате, который венчал въезд на территорию строительства, сообщалось, что пуск новой станции метро «Наглово» намечен на Праздник Долгожданной Независимости, где-то во второй половине дня.

Рядом на заборе какой-то хулиган написал мелом «После дождичка в четверг». И нарисовал неприличную картинку.

Все это Тютюнин окинул одним взглядом, а потом засмотрелся на бетонный узел, который серым памятником нависал над огороженной территорией.

– Это здесь работает твой знакомый? – спросил Сергей.

– А то, – неопределённо ответил Окуркин и, выйдя из машины, включил в «запорожце» противоугонку.

– Боишься, украдут? – поинтересовался Тютюнин.

– Конечно. Это ж теперь… забыл, как называется. Во – раритет!

Обойдя машину несколько раз, Леха многократно подёргал дверцы и только после этого направился к воротам.

Они оказались закрыты и охранялись огромным лохматым псом, который крепко спал возле голубого вагончика.

– Мех четвёртой категории, – привычно определил Тютюнин спящего пса.

– И много у вас за такой дают ?

– Ну, шкура с такой большой собаки потянет на пятьсот рублей.

– Да ты что? – поразился Окуркин и, схватившись за прутья решётки, уже другими глазами посмотрел на сторожевого пса. – Только ведь просто так он не дастся… На лекарства потом больше истратишь…

– Так что, здесь уже никого нет? – напомнил Тютюнин о деле.

– Сейчас узнаем.

Леха несильно потряс решётку, и ворота заколыхались, издавая слабое бренчание.

– Алмаз, стеречь! – донеслось из открытой двери вагончика, а затем на крыльцо вышел сторож с бутербродом в руке.

– Алмаз, место!

Видимо, эти команды были обращены к спящей собаке, которая даже не повела ухом.

– Эй, товарищ! А что, все уже ушли? – спросил Окуркин.

Сторож строительного участка укусил свой бутерброд и невнятно произнёс:

– А кто тебе нужен?

– Прораб…

– Он у себя на среднем уровне.

Окуркин не понял, что значит «на среднем уровне», однако поинтересовался:

– А нам можно к нему попасть?

– Можно. Только тишину соблюдайте. Если Алмаз проснётся, пощады не будет никому.

– А он вас не слушается? – спросил Леха, не торопясь заходить на территорию стройки.

– Дык когда слушается, а когда нет. Это ж собака – поди разбери, чего у него на уме. Вон там, возле шахты – клеть, это и есть «средний уровень». Вы же к прорабу?

– К нему самому.

– Ну заходите.

В воротах щёлкнул электрический замок, но едва только Окуркин с Тютюниным прошли на территорию участка, как закрывавшиеся створки перехватила чья-то рука и строгий голос отчётливо произнёс:

– Внимание, контрольная закупка! Всем оставаться на своих местах!

Голос показался Тютюнину знакомым, и он, чуть скосив глаза, опознал мужественный профиль майора милиции Шароемова.

Шароемов был весел и крепко сжимал в руках большой чёрный пистолет.

– Опа-на! Что я вижу? Васька Хвощ и Густав Шкафт! Как говорится в народной мудрости • – гоп-стоп! Руки вверх, иначе – что? – категорически открываю огонь.

Леха и Сергей послушно подняли руки.

– Так, а ты кто? Скупщик краденого? – спросил Шароемов у сторожа и навёл на него свою артиллерию.

– Никак нет, товарищ майор! Я здешний сторож! Замков моя фамилия.

– Откуда знаешь Хвоща и Шкафта, Замков?

– Первый раз вижу, товарищ майор!

– А почему пропустил их на охраняемую территорию?

– Я думал, это наши метростроевцы! И вообще я бутерброд ел – с килькой и луком… От такого бутерброда глаза щиплет, оттого и обознался.

– С килькой и луком? – переспросил Шароемов.

. – Так точно, товарищ майор! – проорал с крыльца сторож Замков, прижимая к бедру недоеденный бутерброд.

– Если с килькой и луком, то надо – что? – сделать мне контрольный выстрел… Контрольный экземпляр. А то я с самого утра в засаде.

– Понял, товарищ майор! Сделаю сию же минуту!

– Давай чтобы одна нога здесь, в другая в зоне прямой-что? – видимости.

Сторож убежал в вагончик, чтобы приготовить майору бутерброд, а Шароемов все своё внимание перенёс на Тютюнина и Окуркина.

– Итак, Хвощ, где шкатулка старухи-процентщицы? – строго спросил майор, обращаясь к Лехе.

– Какая шкатулка? Нет у меня никакой шкатулки и старухи-процентщицы я не знаю. Чужое дело шьёшь, начальник!

– В несознанку пошёл, Хвощ? – Шароемов недобро усмехнулся.

– И не Хвощ я никакой, – опомнился Окуркин. – Я Алексей Окуркин, простой рабочий человек.

– Простой рабочий человек?! – радостно повторил Шароемов. – А откуда у тебя жёлтый «ломбарджини», рабочий человек? Никак в профкоме выдали за хорошую работу?

– Это не «ломбарджини», это «запорожец»…

– «Запорожец»? – недоверчиво переспросил Шароемов и, ткнув пистолетом в козырёк форменной фуражки, сдвинул её на затылок.

– «Запорожец» это, товарищ майор. Он у него уже лет пятнадцать, – подтвердил Серёга.

– А ты, Шкафт, не встревай, а то – что? – мало не покажется.

– Да и я не Шкаф никакой, я Сергей Тютюнин.

– А откуда я тебя знаю?

– Вы ко мне на квартиру заходили прошлым летом. Помните?

– Нет, – покачал головой Шароемов. – Если бы я к тебе заходил, ты бы уже на нарах – что? – парился.

Из вагончика выбежал сторож Замков с огромным бутербродом, с которого во все стороны свисали килечные хвосты.