— Знаешь, она это давно задумала, — сказал Сакс, не обращая внимания на прислугу и продолжая мерить шагами комнату. Игнорировал он также и тот факт, что выглядел не слишком прилично в халате, едва подхваченном поясом; впрочем, все это слугам было не впервой и не мешало горничным бросать на него любопытные взгляды.

Одна из них, Бэбс, которая даже не пыталась делать секрета из своей прежней профессии, вытащила из кармана веточку омелы и весело воткнула ее в густую бахрому, обрамляющую балдахин над кроватью.

— Она нарочно отправила письмо так, чтобы оно пришло сегодня и чтобы у меня остался всего лишь один мучительный день до завтрашнего рассвета. — Сакс схватил с другого края каминной доски оранжевого быка, составлявшего пару бывшей корове, и, крикнув: «Сьюзи, лови!» — швырнул его одноглазой горничной с повязкой на отсутствующем глазу. Та дернулась и поймала быка, но тут же, вполне сознательно, уронила и, развязно улыбнувшись, сказала:

— Я выиграла крону.

— Ошибаешься, моя милая.

— Вам следовало кидать со стороны моего слепого глаза, милорд. Ой, смотрите, куда ступаете! — И она принялась выметать острые черепки из-под его босых ног.

Сакс торжественно прошествовал через освобожденное от осколков пространство, сдернул со стены самую настоящую саблю, вынул ее из ножен и проткнул розовую шелковую подушку. Затем, подкинув в воздух, на лету рассек ее пополам — перья мгновенно заполнили собой всю комнату.

Смеясь, Оуэн откинулся на спинку кресла, положил ноги на кровать и покорился. Это было настоящее представление, в котором каждый знал свою роль.

Вспышки гнева случались у Сакса весьма часто, поэтому в спальне ничего ценного не держали. Слуги обшаривали Лондон в поисках вещичек, которые не жалко расколотить, и услужливо расставляли их в спальне. Говоря о кроне, Сьюзи имела в виду, что слуги заключали между собой пари на то, что именно он разобьет в следующий раз.

На повторяющиеся время от времени вспышки ярости своего хозяина они смотрели с чувством покровительственной гордости. Оуэн и сам участвовал в забаве: он поставил гинею на то, что жеманная пастушка, стоящая на бамбуковом столике, доживет до Пасхи. Сакс, как правило, был очень добр к женщинам.

Единственное исключение составляла лишь его бабка.

Дворецкий поставил против гинеи Оуэна свою за то, что сам столик не удержится. Злополучный предмет мебели был выкрашен в кричащие зеленые и розовые тона и покрыт лаком. Оуэн наблюдал, как его друг переводит взгляд со стола на свою саблю, и гадая, сможет ли тот сокрушить его, не разбив при этом пастушки.

Быть может, именно поэтому Сакс бросил саблю на кровать и повернулся к огромному портрету монаха с кислой, отталкивающей физиономией. Неужели он?..

Сакс сорвал портрет со стены с такой силой, что крюк, на котором он висел, перелетел через всю комнату, и шарахнул им о спинку массивного стула.

Оуэн вознес благодарственную молитву. Ему самому давно хотелось расправиться с этим портретом. Он не мог понять, как можно спать, а тем более предаваться любви, когда на тебя смотрит такая злобная бородавчатая физиономия.

— Торренсы, — повторил Сакс, чуть запыхавшись и откидывая со лба прядь золотистых волос, — калечат множество вещей, но никогда не нарушают слова.

— Так говорят, — вставил Оуэн. Сакс повернулся к нему:

— Так оно и есть! — Он окинул взглядом зрителей-слуг. — Где Нимз? Нимз! — завопил он. — Иди сюда и побрей меня, чертов бездельник!

Поскольку основная часть представления, судя по всему, была окончена, слуги приступили к уборке всерьез, но не слишком торопясь, на тот случай, если последует продолжение.

Приземистый камердинер Сакса с дымящимся кипятком и простыней в руках вошел, пятясь, из соседней комнаты, проворный, несмотря на деревянную ногу.

— Иду, иду! Откуда мне было знать, что я понадоблюсь вам в столь ранний час? — Он оглядел спальню и закатил глаза. — Такие неприятности, что ли? Садитесь, садитесь. Хотите, чтобы вас побрили или перерезали вам горло?

Серо-голубой попугай влетел в комнату вслед за камердинером и уселся Саксу на плечо.

— Пр-ривет, мой кр-расавчик, — проверещал он голосом самого Сакса.

Сакс не сдержал улыбки, позволив обожаемой птичке пощекотать себя клювом за ухом.

— Привет, мой красавчик, — ответил он, но, тут же, посерьезнев, добавил:

— Черт побери! С Ноксом может случиться припадок.

Попугай Нокс действительно, угрожающе подняв хохолок на голове, уставился на слуг.

— Женщины! Женщины! Убиррайтесь к чер-рту!

Как только Сакс уселся в кресло и приготовился к бритью, Бэбс подкралась, достала из кармана лесной орешек и проворковала:

— Иди ко мне, Нокс, ты ведь любишь меня.

Попугай, раскачиваясь, уставился на нее.

— Ева. Делайла.

Бэбс протянула ему орех, но так, чтобы он не мог его достать.

— Будь умницей, Нокс.

— Делайла!

Бэбс ждала и только когда попугай пробормотал: «Пр-ре-лестная дама», дала ему орех и послала воздушный поцелуй. Попугай повернулся к ней хвостом и занялся орехом.

— Видели?! — с торжеством сказала Бэбс, обращаясь ко всем. — Любого мужчину можно приручить, если узнать, чего ему на самом деле хочется.

— Бэбс, — перебил ее Сакс, — ты ходячая угроза для мужчин всех сортов. Но хотел бы я знать, когда это ты успела натаскать Нокса?

Бэбс не ответила, лишь подмигнула камердинеру. К удивлению Оуэна, Нимз покраснел. О Юпитер, этот дом сведет его с ума, если будущее время здесь еще уместно!

— Пересядь, Нокс, — попросил камердинер, взбивая белоснежную мыльную пену. Когда попугай был благополучно перемещен, на спинку стула, Нимз спеленал хозяина по плечам простыней и начал брить.

— Ну, перечисляй имена, Оуэн, — сказал Сакс.

— Имена? Чьи?

— Потенциальных невест.

Нокс подпрыгнул.

— Не женись! Не женись!

Сакс закатил глаза:

— Имена! И ради Бога, не употребляй слов, которые выводят его из себя.

Со знакомым чувством, будто он заперт в сумасшедшем доме, Оуэн достал свою записную книжку. Предыдущий хозяин Нокса научил его протестовать против любого женского вторжения, особенно матримониального. Сакс был прав. Присутствие в доме невесты способно было довести Нокса до припадка.

— Какого рода имена? — спросил Оуэн.

— Потенциальных… партнерш по супружескому блаженству.

— Но какого рода?

Нимз водил острой бритвой по щеке Сакса, поэтому тот говорил очень осторожно:

— Называй таких, которые готовы завтра совершить со мной эту церемонию. Что означает — почти любых.

Нокс, должно быть, почувствовал напряженность Сакса, потому что прыгнул ему на плечо и стал тереться о его ухо. Сакс размяк и погладил птицу.

— Кто была та, которая пару недель назад растянула лодыжку на пороге?

— Мисс Кэткарт. Ты еще говорил, что хотел ее придушить.

— Я просто хотел вправить ей лодыжку.

Оуэн записал что-то на чистом листке.

— Ты хочешь, чтобы я послал записку, оповещающую, что ты заедешь к отцу мисс Кэткарт? Я даже не уверен, что они в городе.

— Наверняка кто-то еще остался. Да, наверняка.

Сакс выпростал из-под простыни левую руку, и Брэк нерешительно выполз из-под кровати, продолжая щериться, будто готов был убить кого угодно, но в глазах его застыла мольба. Бедный пес был не виноват: он родился с деформированным прикусом, и это придавало ему грозный вид. К несчастью, на самом деле он был безнадежным трусом и даже теперь продолжал с опаской вынюхивать в воздухе беду.

— Все в порядке, Брэк, — сказал Сакс. — Иди сюда.

Пес встряхнулся, подошел и с достоинством уселся возле Сакса, будто в жизни не ведал страха. Они с попугаем смотрели друг на друга как добродушные соперники за благосклонность обожаемого хозяина.

Сакс погладил пса по голове.

— Большинство действительно разъехались по загородным поместьям на Рождество. И как меня угораздило родиться именно в это время года? Не знаю, как уж драконихе удалось все это устроить, но это вполне в ее духе. В любом случае, должен найтись кто-нибудь получше мисс Кэткарт. Она хихикает. Все время хихикает. Оуэн, начинай перечислять имена предполагаемых будущих графинь, ищи по всей округе. Если понадобится, я поеду и в деревню, чтобы все уладить.