И вот какая православная церковь, подумал Засядько хмуро. Да и что о ней сказать? Даже злодеяний сумасшедшей помещицы Салтычихи, что зверски замучила сотни крепостных, вроде бы и не заметила…

В захваченный Милан Засядько въехал с нашивками поручика. Население города тревожно ожидало дальнейшего развития событий. Только что здесь была французская армия, теперь пришли русско-австрийские войска. Французы принесли с собой революционные порядки, сбросили монархию и ликвидировали остатки феодальных отношений, а на штыках двух императорских армий наверняка вернется старое…

Когда офицеры пустились рыскать по городу в поисках увеселительных заведений, Засядько знал, куда он поедет. К его удивлению, один попутчик все же отыскался. Это был Аркадий, сын Суворова, который успел зарекомендовать себя храбрым офицером, хотя сначала боевые офицеры и относились к нему с предубеждением. Все знали, что с одиннадцати лет он находился при дворе, получая чины и награды за отцовские заслуги. Однако в первом же бою Аркадий, не дрогнув, встретил конницу французов, отразил атаку и сам во главе батальона бросился в погоню. Он был мал ростом, тщедушен и хил, не отличался отцовскими талантами, однако в полку за несомненную отвагу к нему относились терпимо.

– Трактиры, – сказал Засядько полувопросительно, – заведения в Италии веселые – вино и девушки… Ты за этим?

Аркадий застенчиво улыбнулся, показывая мелкие больные зубы.

– Нет… Пить я не люблю. У меня потом голова болит. Я лучше пройдусь по музеям, древним дворцам, посмотрю памятники.

Александр огляделся по сторонам.

– Здесь каждый дом – музей, дворец или исторический памятник. Сама площадь Пьяцца дель Дуомо – история. Вон там видны стены, сложенные еще римлянами… Слева – церковь Сан-Лоренцо-Маджоре, ее построили в четвертом веке после Рождества Христова…

– Откуда ты все знаешь? – удивился Аркадий. – Ты здесь жил? Или бывал?

– И жил, и бывал. В воображении.

Аркадий сначала смотрел оторопело, потом понял и рассмеялся:

– Здорово! Переносился на крыльях мечты. Ты любишь сказки?

Засядько ответил уклончиво:

– Для меня любое явление природы – сказка и лучшая в мире поэзия. А самые любимые сборники поэзии – разные энциклопедии и справочная литература…

– Неужто ты такой сухарь? – испугался Аркадий.

– Разве не видно?

Аркадий окинул поручика пристальным взглядом. Тот был почти на голову выше. Он выглядел как гора, как скатанная в узел молния. А в движениях он был как огненный конь в бешеной скачке, полный сил. Мускулы его двигались как удавы под темной от солнца кожей. Белые зубы блестели в усмешке, но в темных глазах всегда проскальзывали искорки грозы.

– Красивый ты, черт, – сказал он завистливо. – Итальянки с ума по тебе сходить будут. Представляю, сколько детей начнет говорить по-украински!

Засядько засмеялся. На груди под мундиром лежало письмо от Кэт. От него еще пахло тонкими французскими духами, но ему казалось, что пахнут ее волосы, ее кожа. Она писала, что идут дожди, балы все такие неинтересные, все серо и скучно. Она долго думала, почему вдруг так, пока не поняла, что серо и тоскливо стало после его отъезда, и теперь для нее всегда будут идти дожди и дуть холодный ветер, пока он не вернется и не схватит ее в свои хищные объятия.

– У меня есть своя итальянка, – сказал он торжественно. – И никакие женщины мира…

– Откуда? – загорелся Аркадий. – Из Венеции? Там очень красивые женщины.

– Моя Венеция – дома. Как и вся Италия.

Они выехали на широкую улицу, и тут Аркадий внезапно остановил коня. Засядько нетерпеливо кивнул. Дескать, поехали, здесь нет ничего достойного внимания. Залитая солнцем пыльная улица, полуразрушенные дома, о ремонте которых давно никто не заботился, на стертых ступеньках сидит молодой итальянец с гитарой на коленях. Небрежно перебирая струны, поет. Томно, проникновенно, полузакрыв глаза. Ресницы длинные и густые, как у женщины.

Аркадий зачарованно смотрел на уличного певца. Тот был одет в лохмотья. Правда, выглядели они на нем как одеяние вельможи. Певец сидел в небрежной позе. Ему было явно безразлично, смотрит кто на него или нет. Он наверняка пел и играл для собственного удовольствия.

– Поехали, – сказал Засядько нетерпеливо.

– Да ты только посмотри на него! В тряпках, а держится как принц, – сказал Аркадий восхищенно. – А как поет, как поет! Действительно, Италия – страна певцов и музыкантов.

И нехотя пустил коня вслед за Александром. Засядько ехал с каменным лицом. Песня уличного музыканта ему понравилась, однако у молодого поручика имелись и свои соображения. Он не хотел высказывать их сыну фельдмаршала, чтобы не портить тому очарования.

Через несколько минут им попалась бегущая группа возбужденных людей. Они гнались за каретой, что-то восторженно кричали. Некоторые потрясали листками бумаги.

– Что случилось? – спросил Засядько у одного из бегущих.

– Проехал великий Мадзони!

– Все понятно, – кивнул Александр и пустил коня в галоп.

Аркадий, не понявший ни слова по-итальянски, догнал его и поинтересовался:

– Чего это они?

– Проехал великий Мадзони, – ответил Засядько со злой улыбкой.

– Кто это?

– Дирижер. Ставит «Лодоиску» Керубини.

– А-а-а… – протянул разочарованно Аркадий. – А я думал, что по крайней мере сам Керубини… Кстати, где он? Может быть, мы и его увидим?

– Если приедем в Париж. Он сейчас там. Сочиняет музыку для революционных праздников и траурных церемоний.

– А оперы?

– Лучшие оперы он написал здесь, – ответил Засядько, невольно демонстрируя свою музыкальную эрудицию, – «Элиза», «Медея»…

Аркадий хлопнул ладонью коня по шее и расхохотался.

– Но как встречают дирижера, а? Нет, этот народ действительно помешан на музыке! Божественный народ.

– Не понимаю, что тебя восхищает, – ответил Засядько сухо. – На их земле сражаются друг с другом иностранные армии, а они поют! Здесь с огнем и мечом проходили вестготы, вандалы, войска Фридриха Барбароссы, здесь сражались друг с другом армии Испании и Франции, Австрии и Франции, а теперь вот русско-австрийские войска дерутся с французскими. А итальянцы – поют! Прости, но меня этот поющий принц в живописных лохмотьях не трогает. Представь себе, что другие страны воюют друг с другом на территории России, словно бы ее и не существует!

– Ах, – сказал Аркадий с неудовольствием, – я совсем не смотрю так… Просто любуюсь.

– Я тоже люблю петь, – заметил Александр жестко, – но только не тогда, когда в моей комнате хозяйничают чужие люди, ломают мебель и рвут книги. Тебе же советую поспешить к памятникам и музеям, а то при таких хозяевах скоро и от них ничего не останется! Как не осталось от гордых римлян, что перестали заботиться о защите своего Отечества, а поручили это обременительное занятие варварам.

– Ты так думаешь? – спросил Аркадий встревоженно.

Засядько подтолкнул товарища в спину:

– Не теряй времени!

Аркадий послушно пришпорил коня. Простучали подковы по камням мостовой, взметнулась пыль. Зеваки шарахнулись в стороны, кто-то сердито закричал.

Экипажи бодро катили нескончаемыми рядами, колеса стучали весело, и Засядько, вместо того чтобы засматриваться на живых и хорошеньких итальянок, ехал, глядя перед собой, дивился ровным плитам. На Руси даже в больших городах не всегда вымощена булыжником даже центральная площадь, чаще – бревна да доски, а то и вовсе утоптанная земля, где после мало-мальского дождя образуются непролазные лужи, а здесь огромные широкие плиты вырезаны то ли из лавы, то ли привезены из дальних каменоломен, но хотя их еще древние римляне положили, а служат и доныне…

То и дело проплывали носилки, шторы обычно были плотно задвинуты, разносчики зелени наперебой предлагали свой товар, нещадно дымили переносные жаровни, на которых жарились мясо, рыба, кукурузные и хлебные лепешки, макароны, каштаны. Пронзительно кричали продавцы холодной воды, на прямых коромыслах колыхались широкие ведра с закрытыми крышками.