– Это невежливо, наконец! Я сейчас тебе переломаю кости!

Засядько виновато улыбнулся:

– Извините… Я задумался, не услышал вас сразу. Еще раз извините.

– Я орал! – сказал мужчина свирепо. – Чуть кони не понесли! А вот там уличные торговцы разбежались в испуге!

– Еще раз извините, – повторил Засядько.

Карета остановилась, молодой человек наклонился, глядя в лицо Засядько. У него было бледное, слегка утомленное лицо, пухлые губы и слегка покрасневшие глаза.

– Я слышал о вас, – сказал он.

Засядько продолжал идти. Сзади послышались негодующие возгласы, затем копыта зацокали снова. Карета, судя по стуку колес, нагоняла. Два голоса спорили, наконец медведь умолк, рассерженно ворча, а бледный юноша сказал с укором:

– Это невежливо – так прерывать разговор.

– А он был?

– Я же с вами разговаривал!

– А я нет, – ответил Засядько холодно.

Карета двигалась вровень с шагающим офицером. По лицу юноши пошли розовые пятна. Он сказал все тем же тихим голосом, но теперь в нем тоже прозвучала угроза:

– Мой управляющий сказал, что это невежливо. Теперь я вижу, что он прав…

– А вежливо, – поинтересовался Засядько, не замедляя хода, – разговаривать из кареты? Мне кажется, я пока что не ваш управляющий или прочая челядь.

Грузный мужчина взревел, сделал движение броситься на дерзкого. Юноша придержал его ленивым движением руки. Тут же остановилась и карета. Засядько сделал еще два шага, повернулся. Юноша нехотя вылез из кареты, держась за поручень и внимательно следя за лицом молодого офицера. Засядько смерил холодным взглядом медведя-управляющего.

– Может быть, тот жирный пес, что гавкает из-за вашей спины, – предложил он, – спустится тоже?

Юноша сказал предостерегающе:

– Он сломает вас двумя пальцами.

– Я дам ему этот шанс.

Медведь всхрапнул и начал вылезать из кареты. Юноша, не отводя взгляда от лица подпоручика, внезапно улыбнулся:

– Не стоит затевать ссору. Я верю, что господин Засядько умеет за себя постоять. Даже если придется обойтись без сабли. Барон Грессер это подтвердит.

Медведь недовольно хрюкнул, посмотрел еще раз в глаза, из которых на него смотрела сама смерть, опустился обратно. Сиденье продавилось почти до рессор, а карета склонилась на ту сторону.

– У меня к вам предложение, – сказал юноша. – Я – Дмитрий Мещерский, из рода Мещерских. Наши земли лежат по ту сторону реки и тянутся через леса до самого…

Засядько нетерпеливо оглянулся. Дмитрий из рода Мещерских нахмурился, в глазах мелькнули обидчивые искорки. Похоже, его за всю жизнь столько раз не прерывали, не ставили на место, сколько за эти минуты. Но совладал с собой, закончил торопливо:

– Да, это вам неинтересно. Я слишком увлекаюсь родословными. У меня к вам предложение. Не могли бы мы заехать ко мне в имение, это совсем рядом, там обсудить…

Засядько покачал головой:

– Нет.

– Почему?

– Я занят. Я тороплюсь на службу.

– Пустяки! – воскликнул юноша. – Мой кучер домчит вас во мгновение ока! У меня самые быстрые кони во всей Херсонщине.

Прохожие останавливались в сторонке, указывали на них друг другу кивками. Засядько уже знали в свете, а хозяина этой кареты, как и саму карету, видимо, знали во всем городе.

– Говорите здесь, – предложил Засядько.

Потомок знатного рода покачал головой:

– Обстановка не та.

– Ничем не могу помочь, – сказал Засядько сухо, потомок ему не нравился, – извините.

Он повернулся и пошел, не обращая внимания на голоса и крики. Колеса снова застучали по булыжнику мостовой, и Засядько на всякий случай отошел от края тротуара. Он шел, почти касаясь плечом стены, уши ловили каждый шорох.

Нет, медведистый остался на месте, а карета некоторое время катила у самого бордюра. Засядько услышал голос Мещерского, в котором звучала нескрываемая досада:

– Если дело только в службе, то я мог бы договориться с вашими командирами!

Что это за командиры, подумал Засядько обозленно, если с ними каждый богатый проходимец может договориться. Уверен, что с Суворовым не договорятся о каком-либо нарушении дисциплины ни князь Вяземский, ни сам император Павел!

Вслух он бросил сухо:

– Вы правы. Не только.

Карета катила, медведистый рычал, бледный юноша некоторое время изучал спокойно шагающего офицера. Тот опасен, как шаровая молния, в каждом движении таится угроза. По тому, как он расправился с Грессером, видно, что может соблюдать правила, а может и пренебречь ими с легкостью, непостижимой для дворянина. Но победы добиваться умеет. И сдачи дает.

– Хорошо, – крикнул он с натужной бодростью, —я как-нибудь сам навещу вас в гарнизоне!

Кучер придержал коней, и Засядько пошел свободнее, не слыша цокота подков.

Когда на следующий день ему сказали, что к нему посетитель, Засядько уже знал, что «как-нибудь» таит за собой что-то срочное, жизненно важное для потомка знатного рода.

Он угадал. Мещерский уже ждал у коменданта. После сухого приветствия, на этот раз и Дмитрий не скрывал, что пришел без особой охоты, они вышли. Миновав караульного, оказались на берегу реки. Деревья шумели листвой вдалеке, чахлая трава едва доходила до щиколотки.

– Здесь нас никто не подслушает, – сказал Засядько. – Вы этого хотели? Даже ваши люди, что изображают вон там зевак…

– Что вы, – оскорбился Мещерский, но по его глазам Засядько понял, что угадал.

– Как хотите, – сказал Засядько.

– Ладно-ладно, – проговорил Мещерский торопливо. – Это моя маменька. Всегда ко мне приставляет всякого рода нянек. Сперва толстых баб, теперь – бородатых мужиков. Но как вы заметили?

– Не знаю, – ответил Засядько равнодушно. – Просто заметил.

Звериное чутье, понял Мещерский. Он из края, где выживают сильнейшие. Там взрослеют рано. А кто не успевает…

А вслух сказал:

– Александр Дмитриевич… У меня к вам несколько странное предложение. Но возьмите себя в руки и выслушайте. Не понравится, просто откажитесь. Мы же не дикари, в самом деле! Необязательно ругаться, кричать и все такое разное…

Он не пояснил, что это «все такое разное», но кому нужно объяснение, кто видел или слышал, что случилось с Грессером?

– Говорите, – пригласил Засядько.

Мещерский развел руками, зачем-то отступил на шаг:

– Я знаю, вам неприятно слышать, когда бахвалятся землями, десятками деревень с крепостными, дворцами в Петербурге и Москве… Но у иных, кроме богатств, унаследованных от предков, ничего нет. Ни своего ума, ни отваги, ни жизненной силы. Что им еще остается?

Засядько смерил его взглядом:

– Я это уже заметил.

Красные пятна вспыхнули на скулах знатного потомка, но он сдержал себя, только голос стал еще сдержаннее, точнее в интонациях:

– Да, у меня примерно так. Правда, я не считаю себя обделенным жизненной силой. На мне знатный род, надеюсь, не прервется… но это так, к слову. Вы родом из Малороссии? Государыня, после того как ввела войска в Запорожскую Сечь и упразднила тамошнее самоуправление, пожаловала моему отцу обширные земли. Там что-то около трех десятков деревень, леса, озера, богатые пашни, старинные замки или что-то в этом роде… Но там постоянно бунты, льется кровь, малороссы не смиряются с потерей независимости. Отец там побывал лишь однажды, да и то без охотки. Вам не покажется странным, если я… предложу вам эти земли?

Засядько смотрел в упор. Потом в глазах мелькнул опасный огонек. Мещерский отступил еще на шаг. Голос Александра был ровным, даже слегка насмешливым:

– Нет.

Голова Мещерского дернулась, будто получил удар в челюсть. Расширенными глазами взглянул, словно на призрак:

– Почему?

– Такое не предлагают незнакомому человеку даром. Видимо, у меня есть что-то ценное на обмен. Верно?

Мещерский совладал с собой, нехотя кивнул:

– У вас есть Кэт. У барона Грессера на самом деле не было шансов, что бы он ни говорил и как бы ни надеялся. Я был гораздо ближе, чтобы получить ее руку. Грессер – отважный и горячий дурак, он умеет работать до двадцати часов в сутки, прыгает на диком коне через ограды, но все еще не умеет говорить женщинам то, что они хотят услышать. Я – умею. И я был близок к моменту, когда просил бы руки Кэт… и не получил бы отказа, но тут появились вы. Слава богу, отважный Зигмунд первым налетел на вас. Боюсь, что я мог бы совершить что-то подобное… пусть не так лихо и безрассудно. Но я хорош еще и тем, что умею учиться на чужих ошибках.