– Они еще и гордятся, – бросил Тарасюк обвиняюще, – что остались детьми! Представляете, здоровенные дети в пятьдесят лет с умом и желаниями младенцев!

Он умолк и проводил взглядом двух женщин, что заняли столик у окна. Одна сбросила на спинку стула легкую блузку, обнажив блестящие загорелые плечи и почти открыв удивительно округлую и приподнятую грудь, вторая сразу откинулась на спинку, давая возможность всем мужчинам в кафе любоваться ее пышной и удивительно четко очерченной грудью.

Жуков, потаращив глаза с восторгом, вдруг помрачнел и фыркнул с неприязнью:

– Силикон!

Цибульский тут же поддакнул:

– Да, ненастоящие.

– Ага, – буркнул и Орест Димыч с готовностью.

Они принялись за десерт, но время от времени поглядывали на женщин, да и как не поглядывать, такие сиськи приснятся – встанешь утром с мокрыми трусами. Любопытно, мелькнула мысль, впервые за всю историю человечества совпали мнения и отношение как самых старых пердунов и дряхлых злобных бабок, так и тинейджеров. Раньше абсолютно во всем вкусы диаметрально расходились. Все, что нравилось старшему поколению, для молодых парней – отстой, маразм, а молодые парни, с точки зрения стариков, вообще с ума сходят.

И вот впервые мнения абсолютно совпали. Когда в инете появляется пышногрудая красотка, тут же пацаны пишут комменты: «силикон, говно!», «а сиськи-то силиконовые», тем самые подразумевая, что говно, или «не верю, что настоящие!».

Я сперва удивлялся дебилам, дословно повторяющим слова старух на лавочке перед подъездом. Старухи, правда, в свое время отвергали и короткие юбочки, и бикини, и краситься было низзя, и ресницы подводить, да и губная помада – грех, ну хоть про помаду малолетние дурочки молчат, хотя силиконовые сиськи или гель в губы – это всего лишь само собой разумеющийся следующий шажок от тонального крема, помады и туши для наращивания ресниц.

Потому я с молчаливым сочувствием наблюдаю, как Тина приходит на работу вся в тщательно замазанных кровоподтеках, потом даже татуаж появился, что значит – надо запрятать крохотный шрамик от подтяжки.

Тарасюк первым расправился с пирожным и большой чашкой травяного чая, ушел, не дожидаясь остальных: дела, дела. Мы еще некоторое время наслаждались десертом, здесь готовят великолепно, и такой же дружной группой потопали к своему зданию.

– Хорошо, – сказал Орест Димыч довольно, – и жизнь, эта, хороша…

– Бабс нету, – заметил Жуков глубокомысленно.

Я кивнул на улицу, к троллейбусной остановке как раз подошла целая стайка молоденьких женщин.

– А эти что?

– В фирме, – пояснил Жуков. – На легких ролях их много, но чем выше – тем женщин меньше.

Арнольд Арнольдович молча кивнул, а Орест Димыч заметил с усмешкой:

– Волнует проблема равенства? Женщины по-настоящему сравняются с мужчинами лишь тогда, когда согласятся облысеть.

Глеб Модестович хохотнул и погладил свою лысину.

– И еще признают, – добавил он, – что это весьма респектабельно!

Жуков и Орест Димыч засмеялись, я понял, что политкорректность в нашей фирме, к счастью, и не ночевала. Думаю, ее вообще не пускают даже на порог, остановив на входе и тщательно проверив металлоискателями.

– С женщинами легче работать, – осмелился вякнуть я. – Они понятнее, проще, предсказуемее. Не то что мужчины… А нам, как я понимаю, нужен предсказуемый мир.

Глеб Модестович поморщился.

– Евгений Валентинович, мир ни в коей мере не является предсказуемым. Но мы стараемся сделать его…

Он запнулся на минутку, я подсказал услужливо:

– Предсказуемым!

Он отмахнулся.

– Нет, управляемым. Да, представьте себе! Когда мир предсказуем, то это всего лишь предсказуемость. В смысле, предсказуемость пассивна. Но когда мир управляем, а мы стараемся делать именно это, то становится в какой-то мере и предсказуемым. Если, конечно, все получается так, как мы планировали…

У меня дыхание сперло, я почти прошептал:

– А что… удается иногда и… управлять?

Он усмехнулся.

– Работайте, Евгений Валентинович, работайте! Все увидите.

– Со временем, – добавил Жуков.

– И очень не сразу, – уточнил Цибульский злорадно.

– Но увидите, – утешил Арнольд Арнольдович.

Вечером я выкатил из супермаркета тележку с кучей продуктов, предпочитаю запасаться сразу на недельку как минимум, крутил головой, пытаясь вспомнить, где припарковал машину, за спиной раздался веселый вопль:

– Женька!..

Толя Ратник, веселый и раздобревший, облапил меня, помял, руки крепкие, чувствуется человек физического труда, оглядел с головы до ног.

– Что-то ты худой и бледный, как червяк… Мало получаешь?

– Да нормально, – ответил я, улыбаясь.

Он покосился на корзину из металлических прутьев, где, помимо хлеба и молока, еще и пакеты с экзотическими сортами сыра, нарезка ветчины и шейки, банка с красной икрой, десертные редкости.

– Вроде не голодаешь, – сказал он чуть ревниво, – все грызешь гранит… как ее, науки?

– Как и ты – кирпичи.

Он захохотал.

– Еще как грызу. И, знаешь, нравится. Когда смотрю на те дома, которые строил, такое чувство удовлетворения, будто Марью Семеновну трахнул! Ты хоть помнишь ее? Помнишь-помнишь, ее все мальчишки помнят… А когда мы наконец врубились, почему она этим местом трется об угол парты, разговаривая с нами на уроке, какой был у нас шок, какие мы планы потом строили?

Я с досадой махнул рукой.

– И не придумали ничего лучше, как мазать углы парт мелом.

Он помрачнел.

– Да, идиоты были. Мне бы нынешние мозги тогда… Эх…

Я невольно расхохотался.

– Тогда бы ты не только Марью Семеновну, но и Ленку, что за тобой бегала, а ты не замечал…

– А какие у нас учительницы были, – сказал он мечтательно, – это только теперь понимаешь, что старше нас всего на пять-шесть лет, а тогда казались такими взрослыми тетками!.. Самое то бы их трахать, ночами это самое снилось, а наяву и подумать не могли…

– Ты что-то на учительшах повернут, – сказал я предостерегающе. – Сам чем занимаешься? Чем занят в этом квартале банкиров?

Он гордо подбоченился.

– Банкиров? А посмотри вон на тот небоскреб! Офис нашей компании. Меня, между прочим, назначили прорабом, вон приехал за утверждением. Говорят, если справлюсь, продвинут выше. Им нужны молодые и энергичные.

– Такие везде нужны, – заверил я. – А что ты пропал так внезапно? Мог бы позвонить хоть раз за все время!

Он сказал смущенно:

– Да знаешь, у меня так получилось, что и диск в компе дефрагментнул, и мобильник с тех пор пару раз поменял, так что все телефоны друзей гавкнулись. Кто живет рядом, те записал заново при встрече, а кто в другом районе, увы… Когда встречаюсь вот так, как с тобой, записываю заново.

Я удивился:

– Ты че, с Луны упал? В компе теперь бэкап по дефолту, со старого мобильника просто вынимаешь карту и переписываешь на новый… Может, у тебя украли?

– Нет, жена настояла, чтобы купил попрестижней. А я к нему, гаду, никак не привыкну. Чересчур он, сволочь…

– Что?

Он замялся, подыскивая слова.

– Наглый. Смеется, что не те кнопки жму. Всякий раз выдает такое, что разбил бы о стену! А то, что мне нужно, прячет так, что сам никогда не отыщу.

– А мануал? – спросил я сочувствующе.

Он раздраженно отмахнулся.

– Двести страниц убористого текста со схемами и таблицами вдобавок! Вон мой Ванюшка сразу в нем разобрался без всякого мануала. Но не буду же я с собой таскать ребенка, чтобы объяснял, что и как…

Я спросил с сочувствием:

– Ты что же, носишь его только для престижа?

Он ответил с легким раздражением и обидой:

– Ты что, звоню, конечно. Но звоню, как с обычного телефона. Помнишь, у нас в квартирах стояли?.. А в этом гаде еще и фотоаппарат, диктофон, проигрыватель, радиоприемник и еще какая-то хрень. И на каждую – сотни настроек. Это слишком, как я считаю. Не нужно человеку столько. Нормальный человек должен понимать все. Знаешь, Женька, меня эта проклятая навороченная техника унижает!